Чтение 32–й страницы книги ~Остров Крым~

Значит, швырнул ему бутылку "Курвуазье" прямо в лицо. В рыло. В
хавальник. В харю. В будку. Как они здесь еще называют человеческое лицо?

-- Таня, -- позвал Лучников. Она молчала.

Он понял, что побит, и с трудом, цепляясь за предметы, за стулья и
стеллажи, стал подниматься.

-- Поздравляю, -- сказал он. -- Я побит. Честный поединок закончился в
твою пользу. Суп.

-- Теперь катись отсюда, -- сказал Суп. -- Выкатывайся. Сейчас я буду
женщину свою любить.

Таня лежала лицом в подушку. Лучников в темном зеркале видел правую
половину своего лица, залитую кровью.

-- Женщина со мной уйдет, -- сказал он. -- У меня разбита голова, а у
женщин сильно развит инстинкт жалости. Таня не двигалась.

-- Я тик рад, что не убил тебя, -- сказал Суп, -- не хватало только
редактора "Курьера" убить. По головке бы за это не погладили.

-- Таня! -- позвал Лучников. Она не двигалась.

-- Послушай, уходи по-человечески, -- скачал Суп. -- Мы пятнадцать лет
с Танькой живем в законном браке.

-- Татьяна, пойдем со мной! -- крикнул Лучников. -- Неужели ты не
пойдешь сейчас?

-- Слушай, белый, если ты где-нибудь трахнул Таньку, не воображай, что
она твоя, -- мирно сказал Суп. -- Она моя. Иди, белый, иди добром. У тебя в
Крыму герлы табунами ходят, а у меня она -- одна.

-- Таня, скажи ему, что ты моя, -- попросил Лучников. -- Да встань же
ты, хоть вытри мне лицо. Оно разбито.

Они не шевелилась.

Десятиборец склонился над ней и просунул ладонь ей под живот, кажется,
расстегнул там пуговицу. Фигура его качалась сейчас немыслимо огромной над
тоненькой женщиной.

-- А ты не подумал, Суп, что я тоже могу тебя хватить чем-нибудь по
башке? -- спросил Лучников. -- Каким-нибудь твоим спортивным трофеем? Вот,
скажем, Никой этой Самофракийской.

Десятиборец хрипло засмеялся.

-- Это было бы уже потерей темпа.

-- Да, ты прав, -- скачал Лучников. -- Ты не так прост, как кажешься.
Ну что ж, валяй. Бери мою любовь.

-- Хочешь смотреть? -- пробормотал Суп. -- Хочешь присутствовать?
Пожалуйста, пожалуйста...

Танины плечи вздрогнули, и голова оторвалась от подушки.

-- Таня! -- тихо позвал Лучников. -- Очнись!

-- Сейчас ты увидишь... сейчас... сейчас... -- бормотал, нависая над
женщиной, огромный мужик. -- Сейчас ты увидишь, как мы с ней... как у нас...
бей, чем хочешь... не растащишь... у меня в жизни ничего нет, кроме нее...
все из меня Родина выжала, высосала... только Таньку оставила... я без нее
ноль...

-- Уходи, Андрей, -- незнакомым голосом сказала Татьяна.

Он долго стоял возле огромного жилого дома и чувствовал, как быстро
распухает у него правая половина лица. Полнейшая бессмысленность. Звон в
голове. Умопомрачительная боль. На пятнадцати этажах жилого гиганта в каждой
квартире, в темноте и при свете. Суп на законных основаниях брал его
незаконную любовь. Мою любовь, освещенную крымским лунным сиянием. Вот моя
родина и вот мое счастье -- Остров Крым посреди волн свободы. Мы никогда не
сольемся с вами, законопослушные, многомиллионные, северная унылая русская
сволочь. Мы не русские по идеологии, мы не коммунисты по национальности, мы
яки-островитяне, у нас своя судьба, наша судьба -- карнавал свободы, мы
сильней вас, каким бы толстым стеклом вы, суки, ни бросали нам в голову!

Пошел снег.

Сентябрь, когда во всем мире, во всей Европе люди сидят под каштанами и
слушают музыку, а в Ялте нимфы с еле прикрытыми срамными губками вылезают из
волн прямо на набережную... Безнадежный, промозглый и слепой российский
сентябрь... пропади все пропадом вместе с пропавшей любовью... Такси, такси!

Забытый у подножия жилого гиганта интуристовский "жигуленок" с
брошенным на спинку кресла английским двусторонним регланом.

Через три дня Татьяну Лунину пригласили в первый отдел. И обязательно,
пожалуйста, с супругом. А супруга-то зачем? Ну, не будем же мы с вами по
телефону уточнять, Татьяна Никитична. Разговор очень важный и для вас, и для
вашего уважаемого супруга.

Она не удивилась, увидев в кабинете начальника отдела того типа, что
гипнотизировал ее на приеме в "Курьере":

бородка, задымленные очки -- вервольф последней модели. Обаятельный
мужчина! Он даже снял очки, когда знакомился, продемонстрировал Татьяне
чистоту и честность своих глаз, никаких ухмылок, никаких околичностей --
перед вами друг. Начальник, старый сталинист соответствующей наружности,
представил гостя: товарищ Сергеев, обозреватель агентства новостей, он будет
присутствовать при нашей беседе.

Таня глянула на своего благоверного. Суп сидел по стойке "смирно",
выпирая ослепительно белой грудью и манжетами из тесноватого блейзера. Он
так волновался, что даже как-то помолодел, что-то мальчишеское, затравленное
выглядывало из огромного тела. Она всегда поражалась, какими беспомощными
пупсиками оказываются советские супермены, метатели, борцы, боксеры перед
всеми этими хмырями-первоотдельцами и вот такими "обозревателями". Она
обозлилась.

-- А я, между прочим, никаких интервью для агентства новостей давать не
собираюсь!

-- Татьяна Никитична... -- с мирной дружеской улыбкой начал, было
товарищ Сергеев. Она его оборвала:

-- А вы, между прочим, по какому праву меня гипнотизировали давеча на
приеме "Курьера"? Тоже мне Штирлиц! Психологическое давление, что ли,
демонстрировали?

-- Просто смотрел на красивую женщину. -- Товарищ Сергеев чуть-чуть
откинулся на стуле и как бы вновь слегка полюбовался Татьяной.

-- Между прочим, многим рисковали! -- выкрикнула она, рванула сумочку,
вытащила сигарету.

Два кулака с язычками газового огня тут же протянулись к ней.

-- Таня, Таня, -- еле слышно пробормотал Суп. Он сидел, не двигаясь,
будто боялся при малейшем движении лопнуть.

-- Напрасно вы так разволновались, -- сказал товарищ Сергеев. -- У нас
к вам дружеский вопрос о...

-- О господине Лучникове! -- угрожающим баском завершил фразу начальник
отдела.

Тут по стародавней традиции таких дружеских бесед должно было наступить
ошеломление, размягчение и капитуляция. Увы, традиции не сработали --
Татьяна еще больше обозлилась.

-- А если о нем, так тем более с обозревателями новостей говорить не
буду! Явились тут, тоже мне обозреватели! Нет уж! Обозревайте кого-нибудь...

-- Перестань, Лунина! -- Начальник отдела шлепнул здоровенной ладонью
по письменному столу. -- Ты что, не понимаешь? Перестань дурака валять!

-- Это вы перестаньте дурака валять! -- крикнула она и даже встала. --
Обозреватели! Если хотите беседовать, так перестаньте темнить! Это мое право
знать, с кем я беседую!

-- Да ты, Татьяна, говоришь, как настоящая диссидентка! -- возмущенно,
но по-отечески загудел начальник, в далеком прошлом один из пастухов клуба
ВВС, спортивной конюшни Васьки Сталина.

-- Где ж это ты поднабралась таких идеек? Права! Смотри, Татьяна!

Татьяна видела, что товарищ Сергеев пребывает в некотором
замешательстве. Это се развеселило. Она спокойно села в кресло и посмотрела
на него, уже как хозяин положения. Ну? Товарищ Сергеев, поморщившись,
предъявил соответствующую книжечку.

-- Я полагал, Татьяна Никитична, что мы свои люди и можем не называть
некоторые вещи в лоб. Если же вы хотите иначе... -- Он многозначительно
повел глазами в сторону Супа.

Тот сидел, полузакрыв глаза, на полуиздыхании.

-- Давайте, давайте, -- сказала Таня. -- Если уж так пошло, то только в
лоб. По затылку -- это предательство.

-- Позвольте выразить восхищение, -- сказал товарищ Сергеев.

-- не нуждаюсь, -- огрызнулась она.

Любопытно, что в книжечке именно эта фамилия и значилась: Сергеев, но
вместо слова "обозреватель" прописано было "полковник".

-- Uр tо уоu, -- вздохнул полковник Сергеев.

-- Как вы сказали, товарищ полковник? -- Татьяна широко открыла глаза,
дескать, не ослышалась ли. Ей показалось в этот момент, что она и в самом
деле имеет некоторую бабскую власть над полковником Сергеевым, а потом она
подумала, что чувствовала это с самого начала очень интуитивно и глубоко и,
быть может, именно это, только сейчас распознанное ощущение, и позволило ей
говорить с такой немыслимой дерзостью.

-- Я сказал: как хотите, -- улыбнулся полковник. -- Многолетняя
привычка, от все трудно избавиться.

Ей показалось, что он вроде бы даже слегка как бы благодарен ей за
вопрос, заданный с лукавой женской интонацией. Вопросец этот дал ему
возможность прозрачно намекнуть на свое законспирированное зарубежное, то
есть романтическое, с его точки зрения, прошлое и показать даме, что он
далеко не всегда занимался внутренним сыском.

Затем он начал излагать суть дела. Начнем с того, что он испытывает
полное уважение к Андрею Лучникову и как к одному из крупнейших мировых
журналистов, и как к человеку. Да, у него есть определенное право называть
этого человека просто по имени. Но это лишь к слову, да-да, так-так...
Короче говоря, в ответственных организациях нашей страны придают Лучникову
большое значение. Мы... давайте я для простоты буду говорить "мы"... мы
понимаем, что в определенной исторической ситуации такая фигура, как
Лучников, может сыграть решающую роль. История сплошь и рядом опровергает