именно не фигурально, а буквально - так же как, скажем, и акмеистов -
следующее: "жизнь" и "смерть" представляются автору неудачной попыткой языка
приспособиться к явлению, и более того - попыткой, явление это унижающей тем
смыслом, который обычно в эти слова вкладывается: "заведомо пустые сплеты".
То есть жизнь имярека еще не есть Бытие, со всеми вытекающими из этого и для
смерти имярека последствиями. "Сплеты" - либо архаическое "сплетни", либо -
просторечное "сплетения" (обстоятельств, отношений и т. д.); в любом случае,
"заведомо пустые" - эпитет чрезвычайно уместный. Ключевым же словом здесь
является "давно", ибо указывает на повторимость, массовый характер
"сплетов", компрометирующих "жизнь" и "смерть" и делающих их неприложимыми к
Рильке.
поэт; и как поэт она относится с предубеждением к этим двум словам,
выхолощенным не только смыслом, вкладываемым в них столь долго и столь
многими, но и своим весьма частым их употреблением. Это и заставляет ее
прерваться на полуслове и приложить к губам палец:
цветаевской лирики. Восстания эти продиктованы тем же самым стремлением к
реалистичности, которое ответственно за смешение языковых планов. Цель всех
этих приемов - или: движений души - избавить свою речь от поэтической
априорности, продемонстрировать присутствие здравого смысла. Иными словами -
поставить читателя в максимальную зависимость от сказанного. Цветаева не
играет с читателем в равенство: она себя к нему приравнивает - лексически,
логически, и ровно настолько, чтоб дать ему возможность следовать за собою.
добавляет она ниже, как бы разжевывая читателю значение предыдущих строчек. Из
этих же соображений исходя - и потому что посетитель в начале стихотворения
предлагает ей "дать статью" - Цветаева прибегает к интонации - маске -
берущего интервью журналиста:
т. д.), равно и последующая перифраза из самого Рильке - суть попытка
контроля чувств, выходя щих несколькими строчками ранее из повиновения при
ответе на "Рассказать, что сделала, узнав про...":
предыдущей интонации, и физический отрыв содержания: вверх (в сознании
читателя) потому что вниз (на бумаге). С этого момента стихотворение
начинает двигаться только в этом направлении, и если и замирает где для
лирического отступления или для снижения тона, то это происходит в сферах
столь высоких, что топографическое членение представляется бессмысленным.
Отчасти это имеет в виду сама Цветаева, замечая вместо ответа на ею же
поставленный вопрос "...пуще? Слаще?":
"русских горок", всякий ландшафт, включая потусторонний, представляется
заурядным. И далее, с горечью и гордостью патриота Цветаева добавляет:
правило, в сардонические тона; это патриотизм - метафизический. "На Руси
бывал - [тот] свет на [этом] / Зрел". - Эти слова продиктованы ясным
сознанием трагичности человеческого существования вообще - и пониманием
России как наиболее абсолютного к нему приближения.
"Цветаева не приняла Революцию". Разумеется не приняла: ибо "принять"
смертоубийство - независимо от идеалов, во имя коих оно совершается, -
значит оказаться его соучастником и предателем мертвых. "Принять" такое
равносильно утверждению, что мертвые хуже оставшихся в живых. Подобное
"принятие" - позиция превосходства, занимаемая большинством (живых) по
отношению к меньшинству (мертвых) - т. е. наиболее отвратительная форма
нравственного разврата. Для любого человеческого существа, воспитанного на
христианских нормах этики, подобное "приятие" немыслимо, и обвинения в
политической слепоте или непонимании исторических процессов, выразившихся в
неприятии, оборачиваются похвалой нравственной зрячести данного индивидуума.
тебя, земля родная/ В рабском платье Царь Небесный/ Исходил, благословляя"
или "В Россию можно только верить". Цитируемая цветаевская строчка
свидетельствует о том, что она совершила нечто большее, чем не приняла
Революцию: она ее поняла. Как предельное - до кости - обнажение сущности
бытия. И, возможно, этим продиктован глагол "бывал", относящийся не столько
к визитам Рильке в Россию (в 1899 и 1900 году), сколько к самой Цветаевой,
оказавшейся вне России. Возможно также, что следующее за "Зрел" восклицание
"Налаженная перебежка!" - т. е. легкость перемещения с этого света на тот -
является отчасти эхом скорого на руку революционного правосудия. И тем
естественнее идущее сразу же за "перебежкой":
высоким лиризмом, ибо тождество взглядов автора и адресата на "жизнь и
смерть" дано здесь в виде некоего совмещения двух скрытых улыбок - этого
экзистенциального поцелуя, нежность которого эвфонически передает похожее на
шепот "коснешься". Опущенное "ты" в "своей ея коснешься" увеличивает
ощущение интимности, проникающей и в следующую строчку: "Жизнь и смерть
произношу со сноской, / Звездочкою" - ибо "сноска" звучит менее драматично,
чем "кавычки" или даже "усмешка". Все еще передавая - развивая - ощущение
скомпрометированности для автора "жизни и смерти", "сноска", благодаря
уменьшительности, почти ласкательности своего звучания, переводит речь в
план сугубо личный и как бы приравнивает к себе самого адресата, становясь
"Звездочкою". Ибо Рильке - уже звезда или уже на звездах, и далее в скобках
идут две с половиной строчки чистой поэзии:
эквивалентом заключенного в них образа. Что же касается самого образа, то
его дополнительное очарование - в отождествлении сознания со страницей,
состоящей из одних сносок на Рильке - звезд. В свою очередь, архаичное "чаю"
несет в себе всю нежность и ту невозможность осуществления подобного
пожелания, которая требует немедленной перемены регистра. Поэтому за
закрывающейся скобкой мы слышим речь, отличающуюся от предыдущего пассажа
внешней деловитостью тона. Однако тон этот - всего лишь маска: эмоциональное
содержание - прежнее:
себя знать в самом смысле отрывка: речь идет ни больше ни меньше как об
обращенной к Рильке просьбе автора извинить его за то, что стихотворение
пишется по-русски, а не по-немецки. Просьба эта порождена отнюдь не
кокетством: начиная с 1926 года Цветаева состояла с Рильке в переписке
(возникшей, между прочим, по инициативе Б. Пастернака), и переписка эта
велась по-немецки. Эмоциональная основа этой просьбы в осознании автором
того, что, пользуясь русским языком - для Рильке не родным, - она от