Чтение 32–й страницы книги ~Возвращение в Брайдсхед~

-- Может быть, еще кому-нибудь?

-- Мне принесите, пожалуйста, тоже,--сказал Себастьян, и на этот раз не
Уилкокс, а лакей так же посмотрел на леди Марчмейн и получил в ответ еле
заметный кивок. Все в доме были предупреждены. Виски принесли уже разлитое в
два стакана, словно заказанное у стойки, и все наши глаза следовали по
комнате за подносом, как глаза собак в столовой, провожающие блюдо с дичью.

Однако благодушие, порожденное желанием Себастьяна участвовать в
завтрашней охоте, сохранилось; Брайдсхед написал записку для конюха, и мы в
радужном настроении разошлись по комнатам.

Себастьян сразу лег; я сидел у его камина и курил трубку.

-- Может быть, мне поехать завтра вместе с вами? -- сказал я.

-- Ничего интересного вы не увидите,-- ответил он.-- Могу вам точно
сказать, что я намерен сделать. Отстану от Брайди у первой же норы, потрушу
легонько в ближний кабак и проведу там весь день, упиваясь на свободе. Раз
они обращаются со мной, как с алкоголиком, пусть тогда и получают алкоголика
на здоровье. Да и потом, я все равно ненавижу охоту.

-- Ну, что же. Помешать я вам не могу.

-- Между прочим, можете -- если не дадите мне денег. Они закрыли этим
летом мой лицевой счет. Отсюда проистекли мои главные трудности. Часы и
портсигар я уже заложил, чтобы обеспечить себе счастливое рождество, так что
завтра мне придется за деньгами обратиться к вам.

-- Я не могу. Вы отлично знаете, что это невозможно.

-- Невозможно, Чарльз? Ну что-ж. Как-нибудь устроюсь сам. Я теперь стал
ужасно ловкий по этой части -- как устраиваться самому. Пришлось, ничего не
поделаешь.

-- Себастьян, что у вас там было с мистером Самграссом?

-- Он же вам рассказывал за обедом про руины, мулов и местные
достопримечательности -- это все было у Сами. Просто мы решили, что каждый
пойдет своим путем, вот и все. Бедняга Сами, в сущности, до последнего
времени вел себя довольно сносно. Я надеялся, что он и дальше не подкачает,
но, боюсь, он проявил крайнюю неосмотрительность, рассказав о моем
счастливом рождестве. Наверное, думал, что если изобразит меня в слишком
хорошем свете, то, пожалуй, еще потеряет место телохранителя.

Понимаете, ему оно очень выгодно. Я не хочу сказать, что он ворует,
нет. По-своему он довольно честен в денежных делах. Во всяком случае, он
ведет такую неприятную книжицу, куда вносит все суммы, которые получает по
аккредитивам, и все расходы, и в любой момент может предъявить ее маме и
адвокатам. Но ему очень хотелось проехаться по всем этим местам, и благодаря
мне он смог проделать путешествие с комфортом, а не ютиться бог знает где,
как обычные университетские преподаватели. Единственной неприятной стороной
было мое общество, но мы очень скоро это уладили.

Начали мы, как вы понимаете, с размахом, в стиле большого турне, у нас
были письма к разным видным людям во всех местах, и мы останавливались на
Родосе у военного губернатора и у посланника в Константинополе. Это-то и
послужило для Сами главной приманкой. Конечно, у него были свои заботы --
приходилось постоянно держать меня под присмотром, но он всякий раз спешил
предупредить людей, что я ненормален.

-- Себастьян!

-- Не совсем нормален -- ну а так как у меня не было денег, разойтись
мне особенно не было возможности. Он даже на чай давал за меня, сунет
человеку ассигнацию и тут же запишет к себе в книжицу. Но в Константинополе
мне привалила удача. В один прекрасный вечер Сами за мной недосмотрел, и я
умудрился выиграть немного денег в карты и назавтра, улизнув от него, засел
в баре Токатляпа, где и проводил время в свое удовольствие, как вдруг кто
бы, вы думали, там появился? Антони Бланш с бородой и новым дружком, евреем.
Антони успел одолжить мне десятку, прежде чем туда ворвался, запыхавшись,
бедняга Сами и вновь завладел мною. После этого меня ни на секунду не
оставляли одного; сотрудники посольства посадили нас на пароход, идущий в
Пирей, и не уходили с пристани, пока мы не отчалили. Но в Афинах все
оказалось просто. После обеда я преспокойно вышел из здания посольства,
обменял у Кука мою десятку, расспросил там, чтобы сбить Сами со следа, о
пароходе до Александрии, а сам сел в автобус, приехал в порт, нашел там
одного матроса, который говорил по-американски, спрятался у него, пока не
отошел пароход, и без труда очутился снова в Константинополе.

Антони со своим еврейским дружком жили в чудесном полуразвалившемся
домишке рядом с базаром. Я у них и сидел там, пока не похолодало, потом мы с
Антони пустились в путь к югу и в конце концов, как было условлено, три
недели назад соединились в Сирии с Сами.

-- И Сами не возражал?

-- О, мне кажется, он получил большое удовольствие на свой чудовищный
лад. Правда, в высшем свете ему, конечно, не пришлось больше вращаться.
Сначала он, наверное, немного -беспокоился. Но я не хотел, чтобы он выслал
на поиски весь средиземноморский флот, поэтому телеграфировал ему из
Константинополя, что со мной ничего не случилось и пусть переводит деньги на
Оттоманский банк. Получив телеграмму, он тут же прискакал в Константинополь.
Конечно, у него было трудное положение, потому что я совершеннолетний и пока
еще свидетельства о психической неполноценности на меня не выправили, так
что арестовать он меня не мог. И не мог меня бросить умирать с голоду, а сам
пока жить на мои деньги, и не мог сообщить маме, чтобы не оказаться в полных
дураках. Куда ни кинь, он был у меня в руках, бедняга Сами. У меня была
сначала мысль расстаться с ним совсем, и дело с концом, но Антони мне тут
очень помог, он сказал, что гораздо лучше будет все уладить по-дружески, и
все замечательно уладил. И вот я здесь.

-- После рождества.

-- Да. Я твердо решил устроить себе веселое Рождество.

-- Ну и как? Устроили?

-- Вероятно. Я мало что помню, а это хороший признак, верно ведь?

На следующее утро за завтраком Брайдсхед был в алом;

Корделия, высоко вздернув подбородок над белым шарфом своей нарядной
амазонки, запричитала, увидев Себастьяна в твидовом пиджаке:

-- Ой, Себастьян, ну разве так можно! Ну пожалуйста, ступай
переоденься. Тебе так к лицу охотничий костюм!

-- Его засунули куда-то. Гиббс не мог найти.

-- Это басни. Я сама помогала все достать до того, как тебя разбудили.

-- Там половина принадлежностей потеряна.

-- И это так скверно повлияет на местные нравы. Если б ты только знал,
до чего опустились в этом сезоне Стриклэнд-Винеблсы. Они даже сняли цилиндры
с грумов!

Было уже без четверти одиннадцать, когда лошадей наконец подвели к
крыльцу, но больше никто из обитателей дома до сих пор не показывался внизу;
они словно затаились все, выжидая, пока не замолкнет в отдалении стук копыт
Себастьяновой лошади.

Перед самым выездом, когда остальные уже сидели в седле, Себастьян
поманил меня в холл. На столе рядом с его шляпой, перчатками, хлыстом и
бутербродницей лежала фляга, которую он передал, чтобы ее наполнили. Он
поднял ее и поболтал-- она была пуста.

-- Видите,-- сказал он,-- я даже настолько не заслуживаю доверия.
Сумасшедший не я, а они. Теперь вы не можете отказать мне в деньгах.

Я дал ему фунтовую бумажку.

-- Еще.

Я дал ему вторую и, стоя на крыльце, смотрел, как он сел на лошадь и
тронул рысью за братом и сестрой.

И тотчас же, словно по знаку режиссера, подле меня очутился мистер
Самграсс, взял меня под локоть и привел назад, к горящему камину. Он погрел
над огнем свои аккуратные ручки, потом повернулся и стал греть спину.

-- Итак, Себастьян отправился в погоню за лисицей,-- проговорил он,-- и
мы можем отложить нашу маленькую заботу на час-другой.

Я не намерен был терпеть от мистера Самграсса этот тон.

-- Мне известно все о вашем "большом турне",-- сказал я.

-- А-а, я так и думал,-- отозвался мистер Самграсс без всякого
смущения, скорее, облегченно, словно рад был посвященному собеседнику.--Я
предпочел не терзать всем этим нашу хозяйку. В конце концов, дело обернулось
гораздо благополучнее, чем можно было ожидать. Однако я счел долгом дать
кое-какие объяснения о том, как Себастьян отпраздновал Рождество. Вы
вероятно, заметили вчера вечером, что были приняты некоторые меры
предосторожности.

-- Заметил.

-- И нашли их преувеличенными? Совершенно с вами согласен, тем более
что они угрожают нашему собственному безмятежному пребыванию в этом доме. И
я повидал сегодня утром леди Марчмейн. Не думайте, что я только с постели. Я
имел разговор с нашей хозяйкой. И, по-моему, мы можем рассчитывать сегодня
на некоторое послабление. Вчерашний вечер вряд ли кому-нибудь захотелось бы
пережить вторично. Я, мне кажется, не получил той благодарности, которую
заслужил, стараясь развлечь компанию.

Мне было противно говорить о Себастьяне с мистером Самграссом, но я
принужден был сказать:

-- Не уверен, что сегодняшний вечер -- подходящий момент для
послаблений.

-- Да что вы! Сегодня, после долгого дня в поле под бдительным оком
Брайдсхеда? Можно ли найти момент более подходящий?

-- Ну, не знаю. В конце концов, это не мое дело.

-- И не мое, строго говоря, раз уж он благополучно водворен под
родительский кров. Леди Марчмейн просто оказала мне честь, попросив моего
совета. Я же в глубине души не столько забочусь сейчас о Себастьяне, сколько
о нас самих. Я нуждаюсь в третьем стакане портвейна, мне не хватает в
библиотеке гостеприимного подноса с коктейлями. И, однако, вы определенно
высказались против сегодняшнего вечера. Интересно почему? С Себастьяном
сегодня ничего дурного произойти не может. Прежде всего, у него нет денег.
Мне это доподлинно известно. Я сам об этом позаботился. Даже его часы и
портсигар лежат у меня наверху. Можно совершенно ничего не опасаться...