мослами своими выступающими пользуясь, как тараном, вытеснила монаха в
коридор:
смертью рабу Свою недостойную!
пический квадрат записки и так же невзначай исчез. Нинка переждала мину-
ту-другую, чтоб успокоилась кровь, развернула осторожненько.
которые разжались вдруг в нечаянном вскрике: жилистая, заскорузлая,
сильная старостина рука выламывала тонкую нинкину, охотясь за компрома-
том.
росту, чем обратила на себя всеобщее осуждающее внимание, вызвала усми-
ряющий, устыжающий шепоток.
лась, нет ли Сергея поблизости, и остановила такси!
нешним временам - подобных эпизодов, и почти неразрешимую сложность опи-
сать их так, чтобы не технология и парная гимнастика получились, а Поэ-
зия и выход в Надмирные Просторы, но не имеет и альтернативы: нелепо
рассказывать про любо_вь (а автор надеется, что именно про любовь он
сейчас и рассказывает), по тем или иным причинам обходя стороною минуты
главной ее концентрации, когда исчезает даже смерть.
мым, как сама страсть, жарким африканским солнцем, чуть-чуть лишь смик-
шированным желтыми солнечными же занавесками, кубический объем, потеряв-
ший координаты в пространстве и времени; если не ощутится хруст, све-
жесть, флердоранжевой белизны простыней; если не передастся равенство
более чем искушенной Нинки и зажатого рефлексией и неопытностью, едва ли
не девственностью Сергея пред одной из самых глубоких Тайн Существова-
ния, равенства сначала в ошеломляющей закрытости этих Тайн, а потом - во
все более глубоком, естественном, как дыхание, их постижении; если, ли-
шенные на бумаге интонации слова Сергея, выкрикнутые на пике:
кривую улыбку - лучше уж, признав поражение, пропустить эту сцену и сра-
зу выйти на нетрудный для описания, наполненный взаимной нежностью тихий
эпизод, экспонирующий наших героев: обнаженных, обнявшихся, уже напитан-
ных радиацией Вечности и ведущих самый, может быть, глупый, самый корот-
кий, но и самый счастливый свой разговор.
пешком, вплавь, как угодно - полетел бы к тебе. Я больше ни о чем!
больше ни о ком думать не мог!
ними, хохотали, как дети или безумцы, брызгались, целовались, несли вы-
сокую чушь, которую лучше не записывать, а, как в школьных вычислениях,
держать в уме, ибо на бумаге она в любом случае будет выглядеть нелепо,
- потому не услышали, никак не приготовились к очередному повороту сюже-
та: дверь отворилась резко, как при аресте, проем открыл злобную старос-
ту и человек чуть ли не шесть за нею: руководителя группы, мальчика из
службы безопасности, паломника-иерея, еще какого-то иерея (надо полагать
- из Миссии), гостиничного администратора и даже, кажется, полицейского.
скажу!
с Нинкою - и снова через зеркало - на падающие из-под машинки клочья
сергеевой бороды, чем и подготовим себя увидеть, как побритый, коротко
остриженный, в джинсах и расстегнутой до пупа рубахе, стоит он, счастли-
вый, обнимая счастливую Нинку на одном из иерусалимских возвышений и по-
казывает поворотом головы то туда, то сюда:
чек зелени - Гефсиманский сад. Храм стоял, кажется, здесь, а иродов дво-
рец!
ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана! - перебив,
завораживающе ритмично декламирует Нинка из наиболее популярного китче-
вого романа века.
ошарашивает.
от объятий удерживает - но все-таки ни на минуту стараясь не терять ощу-
щения телесного контакта, близости, наблюдают Нинка с Сергеем из уголка,
от стеночки, как обступила небольшая, человек из восьми, по говору -
хохляцкая - делегация выдолбленный в камне священной горы крохотный, по-
луметровый в глубину, колодец, куда некогда было установлено основание
Креста. Хохлы подначивают друг друга, эдак шутливо толкаются, похохаты-
вают.
может сунуть туда руку безнаказанно.
никто так и не решился на эксперимент, покидают зал, Нинка бросается к
колодцу, припадает к земле, сует в него руку на всю глубину.
поджимается весь, ожидая удара молнии или черт там его знает еще чего, -
однако, естественно, ничего особенного не происходит, и Нинка глядит на
расстригу победно и как бы приглашая потягаться с судьбою в свою оче-
редь.
бачья! Смешно!..
ликом кафе, вынесенным на улицу, и вальяжно, упиваясь собственной мудрой
усталостью, травил, распевал соловьем:
воздухе разлита не то что бы, знаете, ненависть - нелюбовь. Да и чисто
прагматически: война, взрывы! И-де-о-ло-ги-я! Типичный совок. Недавно
русского монаха убили и концы в воду. Есть версия, будто свои. То ли де-
ло Париж! В Штатах не бывал, зря врать не стану, а Париж!.. Монмартр!
Монпарнас! А Елисейские поля в Рождество! То есть, конечно, и Париж не
фонтан: в смысле для меня, для человека усталого. В Париже учиться надо.
А мое студенчество - так уж трагически получилось - пришлось на Москву.
Но вам еще ничего, по возрасту. Впрочем, когда молод, и Москва - Париж.
Что же касается меня, были б деньги - нигде б не стал теперь жить, кроме
Лондона. Самый! удобный! самый комфортабельный город в мире. Но, конеч-
но, и самый дорогой. Ковент-гарден в пятницу вечером!.. Пикадилли-сер-
кус!.. А на воскресенье - в Гринвич: "Кати Сарк", жонглеры! Увы, увы,
увы!.. Так! что же еще? Италия - это все равно, что Армения, но вот!
есть - на любителя - сумрачные страны: Скандинавия, Дания, приморская
Германия. Уникальный, знаете, город Гамбург!
как-то сказал, что в Гамбурге, на Риппер-бан, за меня дали бы максимум
двести марок. Риппер-бан - это что?
вроде Сохо в Лондоне, хотя Сохо куда скромней. Но вы не волнуйтесь: та-
кие, как вы, на Риппер-бан не попадают. В худшем случае!
быть таким кретином! Они тебя наняли, да? Отто с матушкой? Скажи честно
- ты ж у нас девушка честная!
- сама.
пер-бан заработала: у "Националя"! Смотрел "Интердевочку"? Хотя, откуда?
У вас там кино не показывают: молятся и под одеялом дрочат!
полгода. Потом и продляют. Идете в посольство! - попытался бородач если
не снять конфликт, то, по крайней мере, изменить время и место его раз-
решения.
Шилова Юлия
Василенко Иван
Пехов Алексей
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Белов Вольф