собственноручные раскаяния и показания на друзей: по существу, мол,
заданных мне вопросов имею сообщить следующее, - а сделавший свое дело
добрый пастырь, не покидая, согласно инструкции, пасомого, томится
праздностью. Те пастыри, правда, редко носят на службе форму.
прошли в мою комнату, и он снял свидетельские показания. По
направлению допроса стало ясно, что следствие интересуют в основном
два аспекта: степень психической нормальности самоубийцы (это понятно:
для наглухо засекреченной статистики: ведь нормальный самоубийца, в
отличие от ненормального, выявляет некоторую ненормальность
общественного устройства) и - наличие или отсутствие (спокойнее,
разумеется, отсутствие) над объектом следствия психологического
насилия, могшего к самоубийству привести: тут аспект уголовный, и
основной подозреваемый - Анечка. По первому вопросу я, увы, ничем
порадовать лейтенанта не смог, хотя бы из принципа, по второму же -
отвечал менее твердо, чем надо бы, хотя, собственно, и понимал, что
если со стороны Анечки и имело место какое насилие, если Аннушка, так
сказать, и разлила масло, то сделала это в области, пониманию
лейтенанта недоступной и судом в расчет не принимаемой; к тому же
одной Анечкою тут, пожалуй, не обошлось бы. Допрос, впрочем, был бегл
и демонстрировал, что для лейтенанта в этом деле серьезных загадок не
существует.
лейтенант перешел на более человеческий тон и отчасти удовлетворил мое
любопытство: сидящий на кухне отец снимал копию с предсмертной его
записки. Лейтенант, прежде чем изъять и подшить к делу, любезно
разрешил родителям прочесть ее и даже скопировать. Ее нашли на
письменном столе, где она лежала почти на виду, едва прикрытая
последним номером LСилуэтаv; Анечка не наткнулась на записку еще вчера
вечером, когда начала волноваться из-за долгого отсутствия мужа (он,
как обычно, встретил жену с работы веточкою мимозы, проводил до дому,
взял хозяйственную сумку и пошел за хлебом), только потому, что не
пыталась искать: Анечка, вероятно, изо всех сил не хотела допускать
лезущие в голову мысли о таком или менее трагическом, но подобном
(уход, например, из дома, а не из жизни) обороте событий. Обнаруженная
час назад лейтенантом-следователем, записка и стала непосредственным
поводом к очередному истерическому припадку Анечки, который я как раз
застал, вернувшись с похорон Т.
его слова - приоткрыть полог над государственной тайною, что я и
сделал с большим любопытством, но снять копию, естественно, не
пытался. Приступая же к новелле, поначалу об отсутствии копии остро
пожалел и решил было съездить к его родителям или в милицию, но,
представив неловкость, да и опасность самовольного розыска и осознав,
что и так достаточно хорошо помню смысл послания, - раздумал.
сделает больно, уверяет, что очень не хотел огорчать кого бы то ни
было, особенно родителей и Анечку, и, если бы видел другой выход,
непременно бы им воспользовался; впрочем, он прекрасно понимает, что
боль так или иначе скоро пройдет, а его отсутствие среди живых
принесет всем удобств больше, нежели огорчений, ибо о мертвых вечно не
скорбят, и, хотя сейчас эти строки могут показаться жестокими и
кощунственными, их правота через пару лет обнаружится неизбежно.
себя выбрал, пребывает в тупике (прежде, не войдя как следует в суть
предмета, он не сумел в этом разобраться), и если даже такие периоды
естественны в любой науке, заниматься ею в самое для нее безвременье -
чрезвычайно тяжело психологически, во всяком случае - не по нем. Кроме
того, постоянные государственные заказы и административный контроль,
не позволяющие вести работу в продиктованном интуицией направлении,
кажется, нарочно бестолковая организация труда, когда
квалифицированным и талантливым людям приходится тратить девяносто
процентов времени и сил на черную работу и позиционную борьбу,
усугубляют его пессимистический взгляд на целесообразность продолжения
своих занятий физикой. Другого же он ничего не умеет и не сумеет
делать так же хорошо, да и не видит гарантий, что в иных областях дело
обстоит иначе. И еще: индустриализация и коллективизация труда ученых
исключает, на его взгляд, возможность серьезных открытий: в институтах
накапливают информацию о феноменах и результатах экспериментов,
объясняют объяснимое, раздувают мощности оборудования, предел которым
всегда виден, тогда как вывести науку из тупика способно разве что
озарение гения, сидящего в пустом кабинете и никаким инструментом,
кроме способности мыслить широко и непредвзято, не отягощенного.
Подозревая себя в мании величия, он лишь в предсмертном письме
решается признаться, что провидел в себе возможности такого гения, - в
нижнем правом ящике стола лежит статья о кварках, которую он никому не
показывал, ибо главная ее идея входит в категорическое противоречие с
официальной государственной религией: материализмом, - возможности, к
сожалению, безнадежно пресеченные в зародыше системою образования и
воспитания. Если же он ошибается в самооценке и образование с
воспитанием не при чем - тем более делать ему здесь дальше нечего:
возраст возможной реализации он давно миновал.
его жизни. Другая: семья, родные, друзья, а если реально, ибо с
женитьбою ото всех прочих привязанностей он вынужденно оторвался, -
только Анюта. Так вот: он понял вдруг, что вовсе не любит ее, -
прости, Аня, тебе, наверное, неприятно будет это читать, - и если
сначала, когда ему хотелось ребенка, Анечка просила повременить до
более удобной поры, стать, как говорится, на ноги, - теперь ему не по
себе даже от мысли, что матерью его сына может стать эта женщина.
Однако свое охлаждение к жене он не ставит в вину ни ей, ни Богу -
одному себе: не сумел сохранить любовь, которая в нем, - он помнит, -
существовала точно. Если же он не сумел вовремя понять, что не его
судьба жить с этой женщиною, - и в таком случае вина только на нем. Он
не представляет, как возможно вдруг прервать ежедневные встречи с
работы и покупку цветов, самим же введенные в традицию, потому только,
что все это ему надоело, опротивело, потеряло смысл; как сломать
накатанный режим отношений, чем постоянно оскорблять ее, которая не
при чем: со времени знакомства Анечка, по сути, не изменилась. Развод
же опровергает саму идею брака, объяснению чего он посвятил добрую
страницу.
на себя определенные обязательства, он вынужден их исполнять, а
осознав, что неспособен, - уйти. Он не считает честным прилаживаться к
обстоятельствам, изменяя себе и своим представлениям о жизни. За
ошибки следует платить.
доме наедине с мышами; как назавтра с утра стали появляться разные
незнакомые люди: привозили какие-то принадлежности, гроб, венки; как
потом доставили и одевали труп, укладывали, прилаживали голову,
декорировали цветами поврежденные места; как шли похороны; как Анечка
билась два дня в истерике, не позволяя родителям увезти себя из
дому, - я не стану задерживаться на всем этом, потому что он, его
воля, его сознание, хоть и запустили машину, участия в ее работе уже
не принимали.
развитым здравым смыслом, говорили: ничего, мол, из нее не следует,
кроме, разве, того, что не перевелись еще на Руси психи и что
нормальный человек нашел бы из столь банальной - подумаешь! - ситуации
не менее банальный выход, все и находят. Особенно убеждены в том, что
он псих, были те, кто знал от меня некоторые подробности последних
месяцев его жизни: как он вязал по вечерам веревочки разными узлами,
как лежал однажды - я зашел умыться - в теплой воде ванны, закрыв
глаза и держа на весу перевернутые ладонями вверх руки так, что мне на
мгновенье показалось: из взрезанных вен вытекают последние капли
стерильной, обесцвеченной крови. Должно быть, он прикидывал на себя и
другие способы, но я этого не видел.
в моменты психического сдвига. Действительно, помешает что-нибудь
человеку в суицидальном намерении, а назавтра случится теплое утро,
солнце, удача - и человек вспоминает вчерашний вечер, свои планы как
страшный сон, кошмар, произошедший вроде бы и не с ним.
необходимо чередуются со спадами (а те в отдельных случаях выходят и
за последние пределы) - только вот вопрос: почему, собственно, нормой
следует считать именно подъемы? Ведь лучшие наши поступки мы совершаем
чаще не в радостном щенячьем или самоуверенном суперменском
настроении. В конце концов князь Нехлюдов на протяжении LВоскресенияv
являет собою классический клинический случай депрессии, а в
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Муркок Майкл
Афанасьев Роман
Никитин Юрий