Чтение 32–й страницы книги ~Сорок лет Чанчжоэ~

- Ты что, Гоголь, тронулся? - поинтересовался голос.

- Я сейчас поясню. Не перебивайте меня, пожалуйста!.. Посмотрите на
башню! - предложил физик, указывая себе за спину. - Вон она где стоит. А
куда приземлился Ягудин?

Толпа разом повернула головы в обратном направлении, разглядывая место
падения купца, заваленное сейчас подвядшими цветами.

- Теперь видите? Где башня, а куда упал Ягудин.

Я подсчитал, что от основания башни до места падения сто футов! Ведь не
ветром же снесло купца!

Толпа замерла, осознав происшедшее. Кое-кто из слабонервных женщин
подавил в себе крик изумления. Мужчины стояли опустив головы, медленно
осмысляя информацию.

- Я так понимаю, - продолжал Гоголь. - Я так понимаю, что в самый
последний момент Ягудин ощутил желание полета. Он понял, что человек создан
не только чтобы пачкать свои ноги о землю, а произведен Богом для полетов в
бесконечных просторах Вселенной. Мы просто пока еще не осознали свой дар и
не научились им пользоваться! Но мы обязательно осознаем и научимся!.. Мы
полетим. Мы воспарим к небесам и уподобимся вольным птицам. Мы поднимемся
выше облаков и уже никогда над нашими головами не будет черных туч.
Свободные лучи солнца и голубое небо. Птицы и мы. Мы и птицы... - Физик
простер руки над народом. - Мы построим гигантский воздушный шар и
вознесемся. И ни один увечный, ни один слепой, горбатый и слабоумный не
останется на этой земле. Мы полетим все! На нашем шаре хватит места для
всех! Наше счастье - это воздушный шар минус гравитация всей земли!

- Что, корейцев тоже возьмем? - спросил голос из толпы.

- Ну, если они захотят... - замялся физик.

- А я вот летал на аэроплане, - подал из толпы свой голос мелкий
мужичонка и сплюнул под ноги семечковую шелуху. - Летал выше птиц и выше
облаков. Никакого счастья там нету! Али мне не встречалось?..

После лирического выступления физика Гоголя траурный митинг закончился.
Народ потянулся с площади, каждый в свою сторону. Но что-то такое произошло
с людьми непонятное - то ли смерть Ягудина подействовала на них печальным
образом, то ли его фантайтический полет или слова Гоголя затронули их души,
но почти у каждого внутри появилась какая-то несладкая маета - предчувствие
чего-то нехорошего, как будто вскоре зубы заболят.

На следующий день в городе все газеты вышли с выступлениями всех
ораторов.

Речи были изрядно отредактированы и выглядели почти приличным образом.
Чанчжоэ самым достойным манером попрощался с погибшим героем, оплакав его и
помянув. И только газетенка поручика Чикина - Бюст и ноги" поместила на
первой странице глумливую карикатуру, изображающую летящего над землей купца
Ягудина, из ширинки которого торчит первопричинное место в виде якоря,
мешающее герою унестись в заоблачные высоты. И подпись: - Чтобы взлететь,
надо сорвать все якоря!" Эта карикатура вызвала в городе скандал. Поручика
даже хотели отдать под суд за оскорбление памяти покойного, но на закрытом
совещании правоохранительных органов шерифу города открылся истинный смысл
подписи.

- А не аналогия ли это со смертью графа Оплаксина? - спросил он у
собравшихся юристов. - Не имел ли в виду поручик Чикин, что только душа
скопца способна к полету и святости, как душа Ван Ким Гена? Если так, то не
можем же мы осудить человека за религиозные взгляды, отличные от наших!

Юристы решили сначала допросить поручика, а уж потом выносить свое
решение.

Поручик, увидев возможность избежать наказания, подсказанную самим
шерифом, подтвердил религиозную подоплеку карикатуры,заявив, что вскоре сам
собирается стать каженым и ехать в Первопрестольную бить в Ивановский
колокол.

Поручика решили не привлекать к суду и отпустили с миром, глядя с
состраданием на его брюки с выпирающим из них хозяйством.

Постепенно жизнь в Чанчжоэ наладилась на старые рельсы и пошла своим
чередом.

К назначению на роль начальника охраны куриного производства отец Гаврон
отнесся философски. Это было личное распоряжение митрополита Ловохишвили, а
приказы командования, тем более церковного, не обсуждаются и не подвергаются
сомнениям.

Отцу Гаврону выдали семизарядную винтовку системы - фоккель-бохер" и
отвели ему место на вышке, возведенной над - климовским" полем. Монах целыми
днями просиживал на вышке, кутаясь в овчинный тулуп и созерцая с высоты
куриное море. Иногда от такого многоцветия в глазах отца Гаврона рябило, и
он закрывал их, отключаясь от кудахтанья и думая о чем-то своем.

Раз в три часа монах откупоривал большую бутыль с формолыо и наливал себе
стаканчик, чтобы умерить болезнь. Полечив себя, он вновь отключался от
мирской жизни, смотрел в никуда и уплывал в какие-то туманные дали.

Отец Гаврон постригся в монахи, когда ему исполнилось сорок три года. До
пострига это был обычный человек, в меру религиозный, и звали его Андреем
Степлером.

И отец, и дед, и прадед монаха были садовниками, а следовательно, и
Андрею было на роду написано продолжить садоводческую династию. Что он и
сделал, с малолетства прививая, окапывая и удобряя. В отличие от предков
мальчик отнесся к своему делу творчески - не только как производственник, но
и как ученый-экспериментатор. Нытьем и мольбами он уломал отца купить ему
учебники по ботанике и просиживал над ними ночи напролет, грезя волшебными
семенами, из которых можно вырастить хлебное дерево. Андрей брался за любую
культуру, попадающуюся ему под руку. Он экспериментировал с клубникой,
пытаясь скрестить ее с крыжовником, колдовал над вишней, мечтая, чтобы она
стала такой же крупной, как азиатская слива, но особенно ему нравилось
работать с яблонями.

В четырнадцать лет Андрею удалось вывести новый сорт яблок, который он
назвал в честь любимой бабушки, скончавшейся до его рождения. - Фрау Мозель",
сладкие и сочные плоды, мгновенно получили признание не только в Чанчжоэ, но
и далеко за его пределами. В сад юноши стали наведываться селекционеры со
всех ближних и дальних окрестностей, дабы перенять садоводческий опыт
человека, создавшего удивительную - Фрау Мозель". Когда посетители, ожидавшие
лицезреть убеленного сединами новатора, видели вместо этого безбородого
подростка с оттопыренными ушами, их лица краснели от смущения и они долго не
решались высказать свои пожелания. Но вскоре, обезоруженные бесхитростностью
мальчика, его искренним радушием и улыбкой, они расслаблялись и с
удовольствием наблюдали, как Андрей применяет на практике все свои теории по
созданию новых фруктовых сортов.

К восемнадцати годам на счету Степлера уже было шесть новых яблочных
сортов.

Ему таки удалось скрестить клубнику с крыжовником, а вишни стали размером
хоть и не с азиатскую сливу, но изрядно покрупнели.

Как-то ранним осенним утром возле дома Андрея Степлера остановилась
нарядная карета с двумя напудренными лакеями на запятках. Дверка открылась,
и из нее появился небольшого роста человек в мундире, обшитом золотом.

Из дома высыпало все семейство Степлеров, заспанное, но любопытствующее,
кто бы это мог быть такой столично-франтоватый.

- Кто из вас Андрей Степлер? - спросил человек, - Плодовита Россия
талантами,

- сказал незнакомец. - Что ни дом, то талант, что ни город, то родина
гения!..

Я граф Опулеску - поверенный Его Величества Самодержца России. Надобно
мне, чтобы ты в полгода произвел на свет красивый и вкусный фрукт, доселе
невиданный! Чтобы не было в природе ничего похожего и подобного! Понял?

- Тебе нужно или царю? - спросил дед Андрея.

- А с тобой, старик, я разговора не веду!

- Ну и езжай своей дорогой, - махнул рукой дед. - У Андрюшки и без твоего
фрукта дел навалом! Езжай, любезный!

- Ну и семейка, - подумал про себя граф Опулеску. - Если бы не причуда
царя, всех бы порубал!" Поверенный вытащил из-под мундира грамоту с сургучом
и протянул Андрею:

- Вот тебе царский указ! И помни: полгода сроку!

На этом Опулеску забрался в карету и отбыл в своем направлении.

Через полгода царю на десерт была подана неизвестная ягода с удивительным
вкусом. Ягода пьянила, сластя язык, и будоражила воображение юношескими
фантазиями.

- Что за ягода? - спросил царь.

- Драгомилка, - ответил повар.

- Не слыхал... А где взяли?

- Так по вашему указу. Чанчжоэйский селекционер Андрей Степлер произвел.

- Ах да!.. - вспомнил царь. - Славная ягода!

- Более царь ничего не сказал, доел ягоды и отправился на военный совет.

Когда Андрею исполнилось двадцать пять лет, он влюбился. Девушку звали
Дусей, и была она вся хлебная и соблазнительная. Дусе тоже нравился Андрей,
ей льстило, что ухажер известен не только на всю округу, но даже и самому
царю, если народ не врет. Она даже была готова выйти за садовода замуж, но,
видимо, бес толканул ее под ребро, или еще что - только когда молодой
Степлер, обравшись с духом, сделал ей предложение, она ответила, что
обязательно за него выйдет, но лишь тогда, когда он произведет на свет синие
яблоки.

- Пусть они станут свадебным подарком! - сказала Дуся и тут же поняла,
что натворила, ведь для выведения нового сорта яблок понадобится не менее
года.

Девушка была слишком горда, чтобы отказаться от своего условия, а оттого
Андрею ничего не оставалось делать, как взяться за работу.