Чтение 32–й страницы книги ~Дорога на Лос-Анжелес~

ДВАДЦАТЬ ТРИ

Вернулась домой мать, в руках полно пакетов с покупками. Я соскочил с
дивана и зашел следом на кухню. Мать поставила пакеты и повернулась ко
мне. Она запыхалась, лицо покраснело от прилива крови, поскольку лестница
всегда была для нее чересчур крута.

- Ты прочла книгу?

- Да, - выдохнула она, - конечно, прочла.

Я схватил ее за плечи, стиснул их пожестче.

- Это великая книга, правда? Отвечай быстро!

Она стиснула перед собой руки, покачнулась, закрыла глаза.

- Конечно, правда!

Я ей не поверил.

- Не лги мне, пожалуйста. Ты прекрасно знаешь, я ненавижу все формы
притворства. Я тебе не фальшивка. Я всегда хочу истины.

Тут поднялась Мона, зашла в кухню и встала в дверях. Оперлась о косяк,
сцепив руки за спиной, и улыбнулась улыбкой Моны Лизы.

- Скажи это Моне, - потребовал я.

Мать повернулась к Моне.

- Я прочла ее - правда, Мона?

Выраженине мониного лица не изменилось.

- Видишь! - торжествующе произнесла мать. - Мона знает, что я ее
читала, правда, Мона?

И снова повернулась к Моне.

- Я же сказала, что мне понравилось, правда, Мона?

Лицо Моны оставалось точно таким же.

- Видишь! Мона знает, что мне понравилось, - правда, Мона?

Я заколотил себя кулаками в грудь.

- Господи Боже мой! - орал я. - Да говори ты мне! Мне! Мне! Мне! Не
Моне!

Мне! Мне! Мне!

Мать засуетилась, прижимая в отчаянье руки к груди. Что-то ее сильно
напрягало.

Она вовсе не была в себе уверена.

- Но я же только что тебе сказала, что я подумала: книга замечательная!

- Не ври мне. Никакого крючкотворства.

Она вздохнула и твердо повторила:

- Она замечательная. В третий раз говорю тебе: замечательная.
Замечательная.

- Хватит врать.

Взгляд ее бегал и прыгал по всей кухне. Ей хотелось закричать,
заплакать. Она сжала пальцами виски и попыталась придумать, как бы еще
сказать мне это.

- Тогда чего же ты от меня хочешь?

- Я хочу правды, если ты не возражаешь. Только правды.

- Ну хорошо тогда. Правда в том, что она - замечательная.

- Хватит врать. Самое меньшее, чего я могу ожидать от женщины, давшей
мне жизнь, - это хотя бы малейшее подобие правды.

Она сжала мне руку и заглянула мне в глаза.

- Артуро, - умоляюще произнесла она. - Клянусь тебе, мне понравилось.

Клянусь.

Она не кривила душой.

Ну вот, наконец, хоть что-то. Вот женщина, которая меня понимает. Вот,
прямо передо мной, эта женщина, моя мать. Она меня понимает. Кровь от
крови моей, кость от кости, она может оценить по достоинству мою прозу.
Она может встать перед лицом всего мира и объявить, что проза моя -
замечательна. Вот женщина на все времена, женщина-эстет, несмотря на все
свои простонародные замашки, интуитивный критик. Что-то во мне смягчилось.

- Мамочка, - прошептал я. - Миленькая мамочка. Милая, дорогая моя
мамочка. Я так тебя люблю. Жизнь у тебя такая трудная, моя дорогая,
дорогущая мамочка.

Я поцеловал ее, ощутив на губах солоноватые морщинки у нее на шее. Она
казалась такой усталой, такой изработавшейся. Где же справедливость в этом
мире, если такая женщина вынуждена страдать, не жалуясь ни на что? Есть ли
Господь Бог на небесах, который рассудит и признает ее своею? Должен быть!
Должен!

- Миленькая мамочка. Я посвящу свою книгу тебе. Тебе - моей маме.
Моей маме, с благодарной признательностью. Моей маме, без которой эта
великая работа была бы невозможна. Моей маме, с благодарной
признательностью от сына, который не забудет этого никогда.

Взвизгнув, Мона развернулась и скрылась в спальне.

- Смейся! - заорал я. - Смейся! Ослица!

- Дорогая мамочка, - продолжал я. - Дорогая моя мамулечка.

- Смейся! - говорил я. - Ты, интенсивная ублюдица! Смейся!

- Милая моя мамочка. Тебе: моей мамочке: целую!

И я поцеловал ее.

- Главный герой напомнил мне тебя, - улыбнулась она.

- Дорогая моя мамулечка.

Она закашлялась, засомневалась в чем-то. Что-то беспокоило ее. Она
пыталась что-то сказать.

- Вот только... а твоему герою обязательно нужно ухаживать за этой
негритянкой?

За той женщиной из Южной Африки?

Я рассмеялся и обнял ее. Это действительно забавно. Я поцеловал ее и
потрепал по щеке. Хо-хо, ну прямо как дитя малое, просто вылитый младенец.

- Дорогая моя мамуля. Я вижу, мой стиль оказал на тебя глубокое
воздействие. Он растревожил тебя до самых краев твоей чистой души, милая
моя, дорогая моя мамочка. Хо, хо.

- И все эти дела с китайской девушкой мне тоже не очень понравились.

- Мамочка. Дорогая моя маленькая мамочка.

- И с эскимоской. Мне показалось, что это ужасно. Меня чуть не
стошнило.

Я погрозил ей пальцем.

- Ну, ну. Давай исключим отсюда пуританство. Давай без ханженства.
Давай попробуем относиться к этому логически и философски.

Она закусила губу и нахмурилась. Что-то еще грызло ее голову изнутри.
Она на секунду задумалась, потом просто посмотрела мне прямо в глаза. Я
уже понимал, в чем дело: она боялась об этом заикнуться, чем бы оно ни
было.

- Ну? - произнес я. - Говори. Выкладывай. Что еще?

- То место, где он спал с хористками. Мне это тоже не понравилось.
Двадцать хористок! Это ведь ужасно. Мне это совсем не понравилось.

- Почему это?

- Мне кажется, он не должен спать со столькими женщинами.

- Ах вот как, а? И почему же не должен?

- Мне просто так кажется - вот и все.

- Отчего же? Не ходи вокруг да около. Выражай свое мнение, если оно у
тебя есть. А иначе - закрой рот. Вот женщины!

- Ему следует найти себе славную чистенькую девушку-католичку,
остепениться и завести с нею семью.

Так вот оно что! Наконец-то истина вышла наружу. Я схватил ее за плечи
и развернул так, что глаза наши оказались на одном уровне.

- Посмотри на меня, - сказал я. - Ты претендуешь на то, чтобы быть
моей матерью. Так посмотри же на меня! Похож я на человека, способного
продать свою душу за обычный презренный металл? Ты считаешь, что меня
колышет простое общественное мнение? Отвечай!

Она отпрянула.

Я заколотил себя кулаком в грудь.

- Отвечай! Не стой здесь, как женщина, как идиотка, как буржуазка, как
католическая ханжа, всюду вынюхивающая мерзость похоти. Я требую ответа!

Теперь она уже кинулась в атаку.

- Главный герой у тебя гадкий. Он прелюбодействует почти на каждой
странице.

Женщины, женщины, женщины! Он с самого начала нечестив. Меня от него
мутило.

- Ха! - сказал я. - Наконец-то правда вышла наружу! Наконец-то
ужасная правда высунула свою морду! Папизм возвращается! Снова
католический разум! Папа Римский размахивает своим похабным знаменем!

Я зашел в гостиную и обратился к двери:

- Вот ты все и получил. Загадка Вселенной. Переоценка ценностей, уже
переоцененных. Римский католицизм. Быдлизм. Папизм. Римская Блудница во
всем ее безвкусном ужасе! Ватиканство. Да - истинно говорю я вам, что
пока не станете вы соглашателями, прокляты останетесь во веки вечные! Так
говорил Заратустра!