повязки.
как новенькое. Он не трус; он - Свево Бандини; превыше всего прочего -
мужчина, и храбрый притом. И как мужчина он встанет перед Марией и
попросит ее простить его. Не выклянчит прощения. Не вымолит. Прости меня,
скажет он. Прости меня. Я поступил неправильно. Такого больше не случится.
схватил пальто, натянул на самые брови шляпу и тихонько выскочил из дома,
не сказав ни слова Вдове.
вдыхая его в себя. Что это будет за Рождество! Как чудесно терпеть
мужество собственных убеждений. Великолепие собственной храбрости и
мужской чести! Дойдя до первой улицы города, он увидел шедшую навстречу
женщину в красной шляпке. Вот испытание для его лица. Он расправил плечи,
выпятил подбородок. К его восхищению женщина даже не взглянула на него,
едва бросив первый мимолетный взгляд. Остаток пути домой он насвистывал
Adeste Fideles.
пока его не было. Что ж, он немедленно положит этому конец. Отныне все
пойдет по-другому. Не только он сам, но и вся семья перевернет новую
страницу - прямо с сегодняшнего дня.
странно: он вспомнил, что в Рождество в церкви служат пять месс, последняя
- - в полдень.
полунощной.
Обошел дом к черному входу - тоже заперто. Заглянул в кухонное окно. От
чайника на печке подымалась струйка пара - значит, кто-то определенно
дома. Он постучал еще, на сей раз - обоими кулаками. Ответа нет.
собственной спальни. И здесь шторы задернуты - окно, однако, приотворено.
Он поцарапал по нему ногтями, зовя ее.
на него наткнулись в темноте. Штора с одной стороны приподнялась, и он
увидел ее лицо, заспанное, глаза неуверенные, прячутся от слепящего снега.
Он поперхнулся, хохотнул от радости и страха.
Мария, дай мне сказать.
ненавижу, ненавижу! - Затем через зеленую штору что-то прорвалось,
мелькнуло, едва он отшатнулся, и сетка на двери проскрежетала, разрываясь,
так близко к его уху, что будто в него самого чем-то попали. Изнутри он
слышал ее всхлипы. Он отстранился и пригляделся к разорванной шторе и
сломанной двери. В железной сетке по самую рукоятку застряли длинные
швейные ножницы. По всем порам его прошиб пот, пока он шел от дома к
улице, сердце колотилось паровым молотом.
металлическое. Ключ, что дала ему Вдова.
Кошмарные каникулы, не счастливые и полные напрягов. За два часа до
первого звонка Август и Федерико сидели на парадных ступенькая
Св.Катерины, поджидая, пока дворник не отопрет им дверь. Нехорошо ходить и
трепаться об этом, но в школе было намного лучше, чем дома.
выскочил из дому за несколько минут до начала первого урока, шел до школы
медленно, предпочитая опоздать и избегая любой возможности увидеть ее в
коридоре. Пришел он через пятнадцать минут после звонка, протащился наверх
по лестнице так, будто все ноги переломаны. В тот момент, однако, когда
рука его коснулась дверной ручки класса, манера резко изменилась.
Собранный и начеку, задыхаясь, как будто бежал изо всех сил, он повернул
ручку, скользнул внутрь и на цыпочках поспешил к своему месту.
парты Розы.
мягким розиным взглядом. Сестра Селия объясняла прямой угол прямоугольного
треугольника - причем с некоторой яростью, крошки мела разлетались по
сторонам, когда она иссекала доску большими дерзкими цифрами, стеклянный
глаз горел ярче обычного, особенно когда она метнула взгляд в его
направлении и обратно на доску. Он вспомнил слухи, ходившие среди пацанов:
когда она спала ночью, глаз светился на ее комоде, пристально смотрел,
вспыхивая еще ярче, если в дом проникали грабители. Она закончила
объяснять и смахнула с ладоней мел.
Объяснения, пожалуйста.
посвятить новый год Пресвятой Деве.
на то, что я не могу. Садись.
геометрии тянулся дальше. Он открыл учебник на нужном развороте, прикрыв
лицо уже обеими руками. Но хоть одним глазком посмотреть на нее было
необходимо. Раздвинув пальцы, он выглянул. И тут же выпрямился.
Розы нет в школе. Десять минут он пытался радоваться и облегченно
вздыхать. Потом заметил блондиночку Герти Уильямс, сидевшую через проход.
Они с Розой были подружками.
бледного остренького подбородка, который постоянно двигался, жуя резинку.
Герти всегда училась на твердые четверки благодаря Розе, ей помогавшей. Но
она была такой прозрачной, что сквозь белесые глаза чуть ли не затылок
проглядывал, а в голове - пусто, совершенно ничего нет, если не считать
жадности до мальчиков, но не таких, как он, потому что у таких, как он,
грязные ногти, потому что в Герти играло такое высокомерие, что он
невольно чувствовал ее антипатию.
что я точно с тобой не хочу говорить.
классе.
лет Розы в одном с ним классе - а теперь ее парта пуста. Единственное на
свете, что ему дорого следом за бейсболом, - и пропала, один пустой