Чтение 32–й страницы книги ~Прощай, оружие!~

порывами ветра и дождя мы слышали гул канонады далеко на севере.

На пост прибывали раненые: одних несли на носилках, другие шли сами.
третьих тащили на плечах товарищи, возвращавшиеся с поля. Они промокли до
костей и не помнили себя от страха. Мы нагрузили две машины тяжелоранеными,
которые лежали в погребе дома, где был пост, и когда я захлопнул дверцу
второй машины и повернул задвижку, на лицо мне упали снежные хлопья. Снег
густо и тяжело валил вместе с дождем.

Когда рассвело, буря еще продолжалась, но снега уже не было. Он растаял
на мокрой земле, и теперь снова шел дождь. На рассвете нас атаковали еще
раз, но без успеха. Мы ждали атаки целый день, но все было тихо, пока не
село солнце. Обстрел начался на юге, со стороны длинного, поросшего лесом
горного кряжа, где была сосредоточена австрийская артиллерия. Мы тоже ждали
обстрела, но его не было. Становилось темно. Наши орудия стояли в поле за
деревней, и свист их снарядов звучал успокоительно.

Мы узнали, что атака на юге прошла без успеха. В ту ночь атака не
возобновлялась, но мы узнали, что на севере фронт прорван. Ночью нам дали
знать, чтобы мы готовились к отступлению. Мне сказал об этом капитан. Он
получил сведения из штаба бригады. Немного спустя он вернулся от телефона и
сказал, что все неправда. Штабу дан приказ во что бы то ни стало удержать
позиции на Баинзицце. Я спросил о прорыве, и он сказал, что в штабе говорят,
будто австрийцы прорвали фронт двадцать седьмого армейского корпуса в
направлении Капоретто. На севере весь вчерашний день шли ожесточенные бои.

- Если эти сукины дети их пропустят, нам крышка, - сказал он.

- Это немцы атакуют, - сказал один из врачей. Слово "немцы" внушало
страх. Мы никак не хотели иметь дело с немцами. [165]

- Там пятнадцать немецких дивизий, - сказал врач. - Они прорвались, и мы
будем отрезаны.

- В штабе бригады говорят, что мы должны у держать эти позиции. Говорят,
прорыв не серьезный, и мы будем теперь держать линию фронта от Монте-Маджоре
через горы.

- Откуда у них эти сведения?

- Из штаба дивизии.

- О том, что нужно готовиться к отступлению, тоже сообщили из штаба
дивизии.

- Наше начальство - штаб армии, - сказал я. - Но здесь мое начальство -
вы. Если вы велите мне ехать, я поеду. Но выясните точно, каков приказ.

- Приказ таков, что мы должны оставаться здесь. Ваше дело перевозить
раненых на распределительный пункт.

- Нам иногда приходится перевозить и с распределительного пункта в
полевые госпитали, - сказал я. - А скажите, - я никогда не видел
отступления: если начинается отступление, каким образом эвакуируют всех
раненых?

- Всех не эвакуируют. Забирают, сколько возможно, а прочих оставляют.

- Что я повезу на своих машинах?

- Госпитальное оборудование.

- Понятно, - сказал я.

На следующую ночь началось отступление. Стало известно, что немцы и
австрийцы прорвали фронт на севере и идут горными ущельями на Чивидале и
Удине. Отступали под дождем, организованно, сумрачной тихо. Ночью, медленно
двигаясь по запруженным дорогам, мы видели, как проходили под дождем войска,
ехали орудия, повозки, запряженные лошадьми, мулы, грузовики, и все это
уходило от фронта. Было не больше беспорядка, чем при продвижении вперед.

В ту ночь мы помогали разгружать полевые госпитали, которые были устроены
в уцелевших деревнях на плато, и отвозили раненых к Плаве, а назавтра весь
день сновали под дождем, эвакуируя госпитали и распределительный пункт
Плавы. Дождь лил упорно, и под октябрьским дождем армия Баинзиццы спускалась
с плато и переходила реку там, где весной этого года были одержаны первые
великие победы. [166]

В середине следующего дня мы прибыли в Горицию. Дождь перестал, и в
городе было почти пусто. Проезжая по улице, мы увидели грузовик, на который
усаживали девиц из солдатского борделя. Девиц было семь, и все они были в
шляпах и пальто и с маленькими чемоданчиками в руках. Две из них плакали.
Третья улыбнулась нам, высунула язык и повертела им из стороны в сторону. У
нее были толстые припухлые губы и черные глаза.

Я остановил машину, вышел и заговорил с хозяйкой. Девицы из офицерского
дома уехали рано утром, сказала она. Куда они направляются? В Конельяно,
сказала она. Грузовик тронулся. Девица с толстыми губами снова показала нам
язык. Хозяйка помахала рукой. Две девицы продолжали плакать. Другие с
любопытством оглядывали город. Я снова сел в машину.

- Вот бы нам ехать вместе с ними, - сказал Бонелло. - Веселая была бы
поездка.

- Поездка и так будет веселая, - сказал я.

- Поездка будет собачья.

- Я это и подразумевал, - сказал я. Мы выехали на аллею, которая вела к
нашей вилле.

- Хотел бы я быть там, когда эти пышечки расположатся на месте и примутся
за дело.

- Вы думаете, они так сразу и примутся?

- Еще бы! Кто же во второй армии не знает этой хозяйки?

Мы были уже перед виллой.

- Ее называют мать игуменья, - сказал Бонелло. - Девицы новые, но ее-то
знает каждый. Их, должно быть, привезли только что перед отступлением.

- Теперь потрудятся.

- Вот и я говорю, что потрудятся. Хотел бы я позабавиться с ними на
даровщинку. Все-таки дерут они там, в домах. Государство обжуливает нас.

- Отведите машину, пусть механик ее осмотрит, - сказал я. - Смените масло
и проверьте дифференциал. Заправьтесь, а потом можете немного поспать.

- Слушаюсь.

Вилла была пуста. Ринальди уехал с госпиталем. Майор увез в штабной
машине медицинский персонал. [167]

На окне оставлена была для меня записка с указанием погрузить на машины
оборудование, сложенное в вестибюле, и следовать в Порденоне. Механики уже
уехали. Я вернулся в гараж. Остальные две машины пришли, пока я ходил на
виллу, и шоферы стояли во дворе. Опять стал накрапывать дождь.

- Я до того спать хочу, что три раза заснул по дороге от Плавы, - сказал
Пиани. - Что будем делать, tenente?

- Сменим масло, смажем, заправимся, подъедем к главному входу и погрузим
добро, которое нам оставили.

- И сразу в путь?

- Нет, часа три поспим.

- Черт, поспать - это хорошо, - сказал Бонелло. - А то бы я за рулем
заснул.

- Как ваша машина, Аймо? - спросил я.

- В порядке.

- Дайте мне кожан, я помогу вам.

- Не нужно, tenente, - сказал Аймо. - Тут дела немного. Вы идите
укладывать свои вещи.

- Мои вещи все уложены, - сказал я. - Я пойду вытащу весь этот хлам, что
они нам оставили. Подавайте машины, как только управитесь.

Они подали машины к главному входу виллы, и мы нагрузили их госпитальным
имуществом, которое было сложено в вестибюле. Скоро все было готово, и
автомобили выстроились под дождем вдоль обсаженной деревьями аллеи. Мы вошли
в дом.

- Разведите огонь в кухне и обсушитесь, - сказал я.

- Наплевать, буду мокрый, - сказал Пиани. - Я спать хочу.

- Я лягу на кровати майора, - сказал Бонелло. - Лягу там, где старикашке
сны снились.

- Мне все равно, где ни спать, - сказал Пиани.

- Вот тут есть две кровати. - Я отворил дверь.

- Я никогда не был в этой комнате, - сказал Бонелло.

- Это была комната старой жабы, - сказал Пиани.

- Ложитесь тут оба, - сказал я. - Я разбужу вас.

- Если вы проспите, tenente, нас австрийцы разбудят, - сказал Бонелло.
[168]

- Не просплю, - сказал я. - Где Аймо?

- Пошел на кухню.

- Ложитесь спать, - сказал я.

- Я лягу, - сказал Пиани. - Я весь день спал сидя. У меня прямо лоб на
глаза наезжает.

- Снимай сапоги, - сказал Бонелло. - Это жабина кровать.

- Плевать мне на жабу!

Пиани улегся на кровати, вытянув ноги в грязных сапогах, подложив руку
под голову. Я пошел на кухню. Аймо развел в плите огонь и поставил котелок с
водой.

- Надо приготовить немножко спагетти, - сказал он. - Захочется есть,
когда проснемся.

- А вы спать не хотите, Бартоломео?

- Не очень. Как вода вскипит, я пойду. Огонь сам погаснет.

- Вы лучше поспите, - сказал я. - Поесть можно сыру и консервов.

- Так будет лучше, - сказал он. - Тарелка горячего подкрепит этих двух
анархистов. А вы ложитесь спать.

- В комнате майора есть постель.

- Вот вы там и ложитесь.

- Нет, я пойду в свою старую комнату. Хотите выпить, Бартоломео?

- Когда будем выезжать, tenente. Сейчас это мне ни к чему.

- Если через три часа вы проснетесь, а я еще буду спать, разбудите меня,
хорошо?

- У меня часов нет.

- В комнате майора есть стенные часы.