нравственность втроем нарушать можно..."). Потом еще ждали домината,
который выслушал их не без интереса и охотно согласился присутствовать, да
еще уговаривали Учителя огласить от имени совета приговор, на что тот
неохотно согласился: все-таки от совета - это не от самого себя. Все это
время председатель морщился и крутил носом: несолидно все получалось и
отчетливо попахивало балаганом.
важному делу. Он приказал пригласить на совет Собачьего Нюха, а пока того
приглашали, понизив голос, сообщил собратьям неприятную новость:
налогом...
все по-его получилось, а лавка... Да Смут с ней, с лавкой. До зимы
отстроится. А теперь он государственным делом занят. Хотелось Апельсину,
придя домой, хватануть полную кружку браги с устатку, да поужинать плотно:
время-то позднее...
две тени - одна пониже, другая повыше, и та, что пониже, схватив его за
грудки, прошипела с угрозой:
кого в тюрьму тащишь?
обезвреженных им в роще. Он приосанился, насколько это возможно, когда за
грудки ухвачен, и гордо ответил:
Апельсин, еще более выпячивая грудь.
отчего тот опять согнулся и наконец испугался, смекнув, что может получить
по личности.
надзиратель, с ужасом обнаруживая, что преступления ни в том, ни в другом
случае не содержится. В совете-то в ихнем любому понятно, что закон
нарушается, а вот этим как объяснить? Подтверждая его догадку, тень
вопросила:
получай свой совет! - и в левом глазу Апельсина что-то вспыхнуло: это ему
засветили по левой скуле.
запоздалую попытку вырваться.
другой стороны по уху.
не шептать надо, а - кричать! Он и попытался закричать, но вместо крика из
горла вышел какой-то хрип, а тень с омерзением плюнула и выпустила
Апельсина, наградив его напоследок тяжелой пощечиной. Вторая, повыше, тень
так и не сдвинулась с места, и ни слова не произнесла.
обратился к надзирателю за нравами, колотящемуся крупной дрожью:
обеда...
откуда появились, а надзиратель, миновав ужасное место на цыпочках, бегом
побежал домой.
на постоялый двор, - а ведь Учитель-то, отец Цыганочкин, - тоже в совете.
Может, к нему сходить? Дочь как-никак...
Получше тебя знает. Сам, небось, законы эти дурацкие придумывал...
пристала бы - что да как, а рассказывать про предстоящий назавтра суд не
хотелось. Поэтому он решил поскорее улечься спать, но твердо решил про
себя, что с него достаточно: сразу же после суда объявит о выходе из
совета. Зачем ему это все нужно? Книгу забросил, Цыганочку три дня уже,
считай, что не видел. Не-ет, хватит с него. Завтра еще дотерпеть - и
конец.
было, он рассердился: да уж, нравственность нынче у молодых никуда не
годится. Правильный закон они приняли. И осудить надо будет как решили. С
тем направился Учитель в Торговый совет.
стражников, легкомысленно щурясь на яркое солнце. Цыганочка шла рядом,
чуть позади, с утомленным, но гордым лицом. Сметливу очень понравилось,
как вела она себя все это время: не хныкала, сердита была, однако
спокойна. Он же вообще воспринимал все случившееся как глупое
недоразумение и лишь посмеивался, вспоминая дурака Апельсина: "А мы-то за
него бунтовали!" - "Не за него, а за отца", - поправляла Цыганочка.
площади - со Сметлива беззаботность слетела. Ряды стражников, длинный
стол, за которым восседали с важными лицами лавочники - недавние бунтари
(и среди них почему-то Учитель), доминат по соседству с ними на кресле с
высокой спинкой, грубая скамья, заранее оцепленная охраной, а главное,
огромная толпа горожан - все говорило, что дело здесь готовится совсем не
смешное, а напротив, серьезное.
Цыганочка, заметив отца, обрадовалась, подмигнула Сметливу - мол, вот как
удачно все. Но Сметлив радости ее не разделил, потому что как раз в этот
момент Учитель поднял голову от бумаг, дочку увидел - и побледнел
смертельно, и даже привскочил на стуле, но рухнул тут же, будто молнией
пораженный. Уже посадили преступников на скамью, стражей оцепленную, уже
тишина повисла над площадью и начинать надо было суд, а Судья все не мог
вернуться в себя, все сидел, оцепенев от внезапной тоски и ужаса. Первая
мысль пришла ему - послать на китулин рог это сборище. Ан нет: только что
выступал на совете, настаивал на суровом наказании, когда Батон Колбаса
предложил ограничиться взносом. Не знал до последнего, о ком речь - вот в
чем беда...
несвойственной ему растерянности глядел на Учителя, а Пуд Бочонок, уяснив,
что тому предстоит судить собственную дочь, беспокойно заерзал на стуле.
Председатель Котелок ничего не понял, кроме того, что молчание
затягивается, и тихонько подтолкнул Судью: начинай! Но Учитель позабыл о
подобающих торжественных речах, заранее написанных на бумажке, встал и,
обведя людей на площади затравленным взглядом, с трудом выдавил из себя то
единственное, что вспомнил:
перед собой. Представление началось.
Вид у обвинителя был хорош: одно ухо красное и распухшее, под глазом -
здоровенный синяк. Однако он, нимало не смущаясь, заговорил с важностью,
отчего зрителям стало еще смешней:
вот, вчера вечером, в роще за городом, я и еще пятеро свидетелей застали
подсудимых (тут Апельсин величественным жестом указал на скамью) за
действиями, нарушающими...
недовольно умолк и обратился к председателю:
вступление, вскочил и замахал рукой:
продолжил:
кольцо, а подарки, согласно новому закону, должны облагаться налогом. Она
же его целовала, не будучи законной женой, что противоречит закону "О
нравственности". Подтвердить это могут платный осведомитель Торгового
совета Собачий Нюх и еще четверо стражников, принимавших участие...
нравами. Его речь перебил удивленный голос:
уплачен.
сторону, встал и громко спросил: