Чтение 32–й страницы книги ~Заметки юного врача~

- Пятый день, пятый, - сказала мать и сухими глазами
глубоко посмотрела на меня.

- Дифтерийный круп, - сквозь зубы сказал я фельдшеру, а
матери сказал: - Ты о чем же думала? О чем думала?

И в это время раздался сзади меня плаксивый голос:

- Пятый, батюшка, пятый!

Я обернулся и увидел бесшумную, круглолицую бабку в
платке. "Хорошо было бы, если б бабок этих вообше на свете не
было", - подумал я в тоскливом предчувствии опасности и сказал:

- Ты, бабка, замолчи, мешаешь - Матери же повторил: - О
чем ты думала? Пять дней? А?

Мать вдруг автоматическим движением передала девочку бабке
и стала передо мной на колени.

- Дай ей капель, - сказала она и стукнулась лбом в пол, -
удавлюсь я, если она помрет.

- Встань сию же минуточку, - ответил я, - а то я с тобой и
разговаривать не стану.

Мать быстро встала, прошелестев широкой юбкой, приняла
девчонку у бабки и стала качать. Бабка начала молиться на
косяк, а девочка все дышала со змеиным свистом. Фельдшер
сказал:

- Так они все делают. На-род - Усы у него при этом
скривились набок.

- Что ж, значит, помрет она? - глядя на меня, как мне
показалось, с черной яростью, спросила мать.

- Помрет, - негромко и твердо сказал я.

Бабка тотчас завернула подол и стала им вытирать глаза.
Мать же крикнула мне нехорошим голосом:

- Дай ей, помоги! Капель дай!

Я ясно видел, что меня ждет, и был тверд.

- Каких же я ей капель дам? Посоветуй. Девочка задыхается,
горло ей уже забило. Ты пять дней морила девчонку в пятнадцати
верстах от меня. А теперь что прикажешь делать?

- Тебе лучше знать, батюшка, - заныла у меня на левом
плече бабка искусственным голосом, и я ее сразу возненавидел.

- Замолчи! - сказал ей. И, обратившись к фельдшеру,
приказал взять девочку. Мать подала акушерке девочку, которая
стала биться и хотела, видимо, кричать, но у нее не выход уже
голос. Мать хотела ее защитить, но мы ее отстранили, и мне
удалось заглянуть при свете лампы-"молнии" девочке в горло. Я
никогда до тех пор не видел дифтерита, кроме легких и быстро
забывшихся случаев. В горле было что-то клокочущее, белое,
рваное. Девочка вдруг выдохнула и плюнула мне в лицо, но я
почему-то не испугался за глаза, занятый своей мыслью.

- Вот что, - сказал я, удивляясь собственному спокойствию,
- дело такое. Поздно. Девочка умирает. И ничто ей не поможет,
кроме одного - операции. И сам ужаснулся, зачем сказ, но не
сказать не мог. "А если они согласятся?" - мелькнула у меня
мысль.

- Как это? - спросила мать.

- Нужно будет горло разрезать пониже и серебряную трубку
вставить, дать девочке возможность дышать, тогда, может быть,
спасем ее, - обчяснил я.

Мать посмотрела на меня, как на безумного, и девочку от
меня заслонила руками, а бабка снова забубнила:

- Что ты! Не давай резать! Что ты? Горло-то?!

- Уйди, бабка! - с ненавистью сказал я ей. - Камфару
впрысните, - сказал я фельдшеру.

Мать не давала девочку, когда увидела шприц, но мы ей
объяснили, что это не страшно.

- Может, это ей поможет? - спросила мать.

- Нисколько не поможет.

Тогда мать зарыдала.

- Перестань, - промолвил я. - Вынул часы и добавил: пять
минут даю думать. Если не согласитесь, после пяти минут сам уже
не возьмусь делать.

- Не согласна! - резко сказала мать.

- Нет нашего согласия! - добавила бабка.

- Ну, как хотите, - глухо добавил я и подумал: "Ну, вот и
все! Мне легче. Я сказал, предложил, вон у акушерок изумленные
глаза. Они отказались, и я спасен". И только что подумал, как
другой кто-то за меня чужим голосом вымолвил:

- Что вы, с ума сошли? Как это так не согласны? Губите
девочку. Соглашайтесь. Как вам не жаль?

- Нет! - снова крикнула мать.

Внутри себя я думал так: "Что я делаю? Ведь я же зарежу
девочку". А говорил иное:

- Ну, скорей, скорей соглашайтесь! Соглашайтесь! Ведь у