Чтение 32–й страницы книги ~Муму~

"Красивые цветы?, - подумала женщина.

Многое из того, что она оставила на работе, когда ушла из больницы,
пропало. Не нашлось и вазы для цветов - пришлось делать импровизированную.
Из большой двухлитровой пластиковой бутылки для минералки. Острый скальпель
срезал верх бутылки, и получилась ваза, очень похожая на стеклянную. Тамара
пристроила ее на подоконник так, чтобы цветы были заметны с улицы.

"Красивые, очень красивые!? - еще раз подумала она, прикасаясь пальцами к
розам.

И тут же отдернула руку. Лепестки показались ей скользкими. Она
приблизила лицо к цветам и понюхала.

"Запах у них странный... Розы бывают или благоухающими, или не пахнут
вовсе. А эти... - Тамара задумалась. - У них такой запах, словно нюхаешь
застоявшуюся на солнце воду, в которую набросали травы."

В лепестках угадывались тонкие прожилки, очень похожие на вены.

"Федор Иванович странный человек. Никогда бы не подумала, что у него
могут быть друзья, подобные братьям, которых я застала в кабинете. Абсолютно
разные люди, и непонятно, что их объединяет. Первый раз вижу, чтобы кровь
привозили на анализ люди, не имеющие никакого отношения к медицине, прямо в
шприце, завернутом в полиэтилен. Да, после того как доктор Рычагов погиб,
многое изменилось в нашей больнице. И все же я счастлива, что вернулась.
Нельзя жить без дела."

На Вырезубовых Солодкина тоже произвела неотразимое впечатление, но
своеобразное. На всех людей они смотрели под определенным углом зрения,
оценивая не только красоту, но и вкусовые качества.

- Ух, классная баба! Бедра какие! - облизывая губы, произнес Григорий,
топчась у машины. - Хотя я люблю больше молоденьких, с худыми коленками.

- Извращенец, - сказал Илья, глупо хмыкнув, но тоже облизал губы, на
которых появился белый налет, словно их обсыпали мукой или сахарной пудрой.

- Пухлые бабы лучше, но коленки у них должны быть худые, - тоном знатока
произнес Григорий, похлопывая себя по плотной ляжке.

- Кому что нравится. На вкус и цвет товарища нет. Я, брат, думаю, что мы
с тобой в одну дуду дудим.

- Конечно в одну, когда мама рядом. А когда ее нет, ты - в свою дуду, я -
в свою. Мы бы с тобой, не будь мамы, вдвоем не ужились бы.

Братья любили друг друга безумно, но и ссорились поэтому. Они, как все
любящие, были словно две одинаково заряженные частицы, которые отталкивают
друг друга.

- Знаешь, что я думаю? - ковыряясь в носу, произнес Илья.

- И что же ты думаешь?

- Хорошо было бы эту бабу завалить. Поиздеваться над ней как следует... А
вообще, брат, - Илья запрокинул голову, его кадык судорожно дернулся, -
медики, они все проверенные. Там уж точно никакой заразы нет. А вообще, я
хочу...

- Знаю я, чего ты хочешь. Печеночки небось хочешь?

- Представляешь, какая печенка у этой бабы?

- Нет, не представляю, - сказал Илья.

- Ты научись дослушивать до конца.

- Я только маму до конца могу выслушивать, а тебя не люблю слушать,
потому что ты вечно какую-нибудь околесицу городишь. Так что ты хотел
сказать? - смилостивившись, произнес Григорий.

- Я бы негра завалил.

- Кого?

- Негра какого-нибудь.

- Да, черных мы с тобой, брат, еще никогда не пробовали. Но говорят, они
вонючие.

- Кто говорит?

- Все говорят.

- Не верю, пока сам не попробую.

- Они все грязные.

- Грязного помыть можно, - сказал Илья, - можно даже с мылом и мочалкой.
А вообще, какая разница? Все равно же кожу сдирать и обжаривать.

- Это точно.

К больнице подъехал ?фольксваген гольф?. Пришлые люди машин здесь не
ставили, стоял запрещающий знак с табличкой: ?Только для служебного
транспорта?. Из машины вышел мужчина, он был примерно такого же роста, как и
Вырезубовы, но одет намного элегантнее. Хотя вроде бы ничего особого на нем
не было: джинсы, рубашка, добротные туфли. Его облик абсолютно не вязался с
обликом небольшой машины. Такому бы на джипе ездить, на ?кадиллаке? -
обстоятельный мужик, одним словом. Каждое движение его было выверенным, а во
взгляде читалось осознание собственного достоинства. Такому палец в рот не
клади, вмиг оттяпает руку до локтя.

Братья поморщились, оглядывая этого человека.

- Чую я, - произнес Григорий, переминаясь с ноги на ногу, неспешно
отворяя дверь микроавтобуса, - это не врач. Мент, наверное.

- Не мент, он с бородой. Менты с бородами не ходят. На артиста похож, -
сказал Илья.

- Много ты артистов знаешь?

- Много не много, но кое-кого видел. Этот из их племени.

Сергей Дорогин покосился на микроавтобус с броской надписью ?Живые
цветы?, которого никогда здесь раньше не видел, затем глянул на братьев
Вырезубовых. Владельцев остальных машин он хорошо знал, а вот микроавтобус
видел впервые. Таким же взглядом он удостоил и самих братьев Вырезубовых. Те
не растерялись, не замешкались и ответили на взгляд Сергея Дорогина такими
же оценивающими взглядами, словно предлагали померяться силой, но с одним
условием - он один, а их двое.

Сергей Дорогин пружинистым шагом пересек площадку, подойдя к служебному
входу. Легко взбежал на крыльцо, посмотрел на окна, словно оттуда за ним
кто-то мог наблюдать. Братья тоже взглянули на окна больницы. За стеклом на
втором этаже они увидели свои розы и женщину, о которой только что говорили,
- Тамару Солодкину. Она махала рукой и улыбалась.

- Она ему улыбается, сука, - сказал Григорий.

- Да, ему, - подтвердил догадку брата Илья, - уж не нам с тобой, - Илья
зло ударил ногой в колесо машины, микроавтобус даже качнулся. - Мы что,
хуже?

- Мы лучше, - сказал Григорий, легко запрыгивая в кабину автобуса.

Илья сел за руль. Женщина все еще стояла у окна. Илья не спешил запускать
двигатель. Братья молча сидели в кабине, Григорий нервно барабанил пальцами
по панели и смотрел на окно. Он увидел то, что и ожидал: в кабинете появился
Дорогин, женщина обняла его.

- Фу, гадость какая! - приоткрыв дверцу, сплюнул на площадку Григорий.

Илья резко повернул ключ в замке зажигания, чуть не согнув его в штопор,
и мотор загудел. Микроавтобус пронесся буквально в сантиметре от
?фольксвагена?.

- Тише, а то зацепишь, потом разбирайся. Мы сюда, сам знаешь, по какому
делу приехали.

- Мне уже все равно, - сказал Илья, - больная она или здоровая. Вот
сейчас приедем, и я ее трахну.

- Ну, это еще как сказать. Наверное, мама сейчас в оранжерее работает,
завтра цветы в город повезем. Небось уже намечает, какие срезать, какие
оставить до следующего раза.

- А давай, когда она уснет, спустимся в подвал и трахнем ее?

- Я без справки не буду, мне здоровье дороже сомнительного удовольствия.
Да и мама, если узнает, что мы без ее ведома вот так... Не простит.

- Вечно ты мамы боишься.

- Можно подумать, ты не боишься!

- Тоже боюсь, - признался Илья. - А баба в больнице классная! Я бы ее
даже не трахал, я бы ее медленно убивал. А она бы выла, плакала,
просилась... - мечтательно и сладко проговорил Илья.

- Не по Сеньке шапка, - уже во второй раз сплюнул Григорий.

- Это почему же не по Сеньке?

- Потому что не по Сеньке. Потому что ты Илья, а не Сенька.

- Пошел ты, брат!

Братья немного повздорили, но быстро помирились. Разговор опять вернулся
к неграм.

- Как ты думаешь, Гриша, почему негров черножопыми называют? У них же не
только жопа черная.

- Жопа чернее всего.

- Надо будет посмотреть. Давай изловим негра, притащим в подвал и отведем
душу по полной программе? Погоняем его, как обезьяну по джунглям. Будем на
него с копьями охотиться, а?

- Дело говоришь, брат, - Григорий воодушевился. - Я одного вспомнил, он
цветы помогал носить у хохла, что у Киевского вокзала торгует. И другого
вспомнил. Каждый день на Белорусском большой букет роз покупает, но тот
солидный, в костюме и с портфелем. Может, у него ресторан какой-нибудь?

- Ага, ресторан... Бордель у него какой-нибудь. Ты видел, чтобы негры в
ресторане хозяевами были? Братва не подпустит, - рассудительно сказал Илья и
тут же добавил:

- А вот официантами негры бывают.

- В Америке, - расхохотался Григорий.

- Нет, я одного в ?Макдональдсе? видел, хотя, может, он и мулат.
Представляешь, проститутки нарожали русских негров.

- Нет, не негров.

- От негров же дети.

- Так эти же дети - не негры, а мулаты.

- А мне по хрену, - сказал Илья, - задница черная, губы пухлые, значит,
негр.

- Да-да, ты хорошо придумал, на негра поохотиться. У меня теперь эта идея
из головы не выходит.

- Знаешь, что плохо? - сказал Илья.

- Что?