тоже слова Тэда, но мне их смысл совершенно непонятен. Кого он имел в
виду? Себя?
через Вашего друга здесь, в Монреале. Спасибо.
абсолютно трезв. Поразительно! - Не гляди на меня так. Это, - он небрежно
махнул на почти пустую бутылку, - не объем. Слушай меня. Ты по свету
покатался, а я пожил в заграницах поболее твоего. Не разыскивай того парня
- вот мой совет! Он тебе вряд ли что расскажет. Да если и откроется, как
на исповеди, кому ты ее представишь? В Спорткомитет? Тебя на смех поднимут
и будут правы. Суд в Монреале и приговор Виктору Добротвору документально
засвидетельствованы. Даже если Тэд, или Властимил, - придумал же себе
чешское имя! - скажет, что Виктор тут ни при чем, это все равно будет
гласом вопиющего в пустыне. Пойми!
уважение к себе, если б не попытался добраться до истины. Что потом сделаю
с этой информацией, если она окажется вдруг хоть чуть-чуть реабилитирующей
Добротвора, пока не догадываюсь. Но она не пропадет, поверь мне. Разве
правда может пропасть бесследно? Затеряться... на время, да. Но не
исчезнуть окончательно!
Если парень вынужден дать драла из родных пенатов, были, видать, на то
серьезные основания.
душе, словно дело Виктора Добротвора благополучно устроилось и имя его
вновь так же чисто, каким было еще недавно. Хотя чему радоваться, если
разобраться трезво? Ну, удрал тот подонок в Японию, сменив имя. Ну, скажет
мне, что во всем повинен он один, а Виктор - только жертва... Что
изменится?
Что изменится?
на собраниях.
остров, повел я его взглянуть на жалкие остатки водниковского дебаркадера
в Матвеевском заливе - жуткое зрелище. Потом, поймав такси на Петровской
аллее, подъехали к стадиону и постояли на неровном, торопливо уложенном
асфальте там, где когда-то радовал спортсменов тесный, но такой уютный,
"домашний" 25-метровый бассейн, где мы плавали в юности. Взошли и на
Владимирскую горку и в сгущающейся синеве смотрели туда, за Днепр, где
некогда блистали озера и тянулись до горизонта луга, а теперь зажигались
огнями Русановка, Березняки, а еще дальше - Троещина...
свое детство. Ничего, кроме разочарований...
наша молодость.
и двухэтажные домишки - невыразительные, пожалуй, даже убогие, и если б не
разнообразные, с выдумкой украшенные витрины, улица выглядела бы серой,
однотонной и безнадежно скучной. Ни деревца, тротуар так узок, что два
человека с трудом расходятся. Зато машины спрессованы, оставляя лишь узкую
полоску для проезда, и незатейливый трамвайчик - такие у нас ходили до
войны - катит осторожно, как бы на ощупь, чтоб ненароком не задеть бампер
какой-нибудь "тойоты" или "холдена".
белом накрахмаленном сюртучке, в белых полотняных штанах и резиновых гета
на босу ногу, с круглым подносом на руках, где на белоснежной салфетке
возвышались два бокала кока-колы со льдом и две крошечные чашечки с кофе.
остановится, но парнишка тут же стал как вкопанный и повернул голову в мою
сторону. В черных глазах не сыскать ни удивления, ни растерянности -
спокойствие и вежливое ожидание. - Может, вы скажете, где находится отель
"Мизуками?"
открою вам дверь!
стеклянную дверь, по ошибке принятую мной за продолжение витрины, где на
стеллажах живописно расположились натуральные японские блюда, банки с
пивом, кока-колой и бутылка виски "Саппоро", что и ввело меня в
заблуждение. Однако витрина была отгорожена от входа, на что и указал
официант.
молодая черноволосая женщина, мило улыбаясь и всем своим видом показывая,
как она рада видеть меня.
Романько, - сказал я, опуская на искусственный алый ковер, покрывавший
пол, спортивную сумку и чемодан, где камнями лежали пишущая машинка и
досье, портативный диктофон, кассеты, запасные батареи и еще кое-что, что
я больше всего боялся разбить, и потому потянул чемодан, к вящему
неудовольствию стюардесс, в салон самолета, чтоб лично устроить в багажном
отсеке.
глубокий поклон, сложив вместе ладошки на груди. - Вы будете жить на пятом
этаже, 413-й номер (фу, черт, подумал я, что это меня преследует цифра
"тринадцать"?), телевизор, кондишн, ванная. Холодильника у нас нет. Вам
выписать счет на все время или вы хотите по дням?
вопроса - фамилия, год рождения, место рождения и национальность, заняла
минуту. Еще минута ушла на то, чтобы компьютер выдал счет, а я отсчитал
доллары.
скоростном лифте, сразу нахожу свой номер - как раз наискосок от выхода из
лифта, открываю дверь. Да, в таких апартаментах мне жить не доводилось:
пять-шесть квадратных метров, где, прижимаясь друг к другу, уместились
узкая кровать с тумбочкой, узенький письменный стол с телефоном, средних
размеров "Сони" на специальном кронштейне на стене на уровне груди -
телеприемник можно было поворачивать в любую сторону. Кондишн чуть ощутимо
подавал воздух, правда, не слишком-то отличный от уличного. Возле широкого
- почти во всю стену - окна едва умещалось низкое кресло и такой же
низенький столик. С трудом пробравшись к окну, я бросил заинтересованный
взгляд на окружающую меня местность. Крыши, множество проводов и
телеантенн, кое-где на крошечных плоских пространствах умудрялись
соседствовать кухонная плита и целая оранжерея, где кустились пальмы и
вызревали овощи. На веревках, как флаги расцвечивания, раскачивались под
порывами ветерка рубашки, майки, носки. На здании в отдалении, несмотря на
дневной свет, красным неоном светилась многометровая надпись "Мицубиси".
Еще дальше, смахивая на парижскую, широко расставила свои опоры местная
Эйфелева башня, утыканная разномастными антеннами.
пот. Вылетев из Москвы в 18:40, спустя двенадцать часов мы приземлились в
токийском аэропорту "Нарита", и меня тут же повезли на вокзал, где мы с
другом моего друга Анатолия Власенко, работником торгпредства, приятным,
стройным, седоголовым, успели перекусить в ресторане и под сенью мощного
кондишна отдышаться от липкой, почти сорокаградусной жары. Тут и подоспела
посадка на экспресс. В вагоне, похожем на нашу электричку, отделанном
преимущественно светлыми красками и материалами, было даже прохладно, а
когда "монстр" понесся через японскую равнину к Кобе со скоростью 250
километров в час, стало и вовсе холодно и довелось даже одеть пиджак.
безрукавку, захватив необходимые документы, я сбежал вниз по лестнице. За
стойкой уже хозяйничал парень, у которого я спрашивал, как разыскать
"Мизуками", но теперь он был облачен в строгий темный костюм. Он
приветливо улыбнулся и на плане-схеме местного метрополитена показал, как
добраться до Острова и найти пресс-центр Универсиады. Еще посоветовал
выбрать из двух линий метрополитена частную, что хоть и стоит дороже на
полдоллара, но зато сократит путь по меньшей мере на пятнадцать -
семнадцать минут. Поблагодарив юношу, я вышел из отеля и сразу окунулся,
как в омут, в парной, остро нашпигованный отработанными газами автомобилей
студенистый воздух. Свернув налево, где находилась станция частного метро,
я купил билет до Санномии, где мне следовало пересесть на поезд-автомат,
связывавший Кобе с Маринатауном, то есть морским городом, выстроенным
Василенко Иван
Конан-Дойль Артур
Акунин Борис
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Василенко Иван