Чтение 32–й страницы книги ~Берег удачи~

У камина Пуаро наклонился и осмотрел его. Послюнив палец, он провел им
по правому углу камина. Палец слегка почернел. Он повторил эту операцию
другим пальцем у левого угла камина. На этот раз палец был совершенно
чист.

"Так", - сказал себе Пуаро.

Он осмотрел умывальник. Затем подошел к окну. Оно выходило на какую-то
плоскую кровлю (крыша гаража, догадался он) и на маленькую улицу. Отсюда
нетрудно забраться в номер и уйти незамеченным. Впрочем, так же легко
подняться сюда незамеченным и по лестнице. Он только что сам это проделал.

Пуаро спокойно удалился, бесшумно закрыв за собой дверь. Он пошел в
свою комнату. В ней было очень холодно. Он снова спустился в холл,
поколебался, но потом, подгоняемый вечерним холодом, решительно вошел в
комнату "Только для постоянных жильцов", придвинул к огню второе кресло и
сел.

Монументальная старая леди вблизи выглядела еще более устрашающей. У
нее были серо-стальные волосы, пышно растущие усы, и, когда она
заговорила, выяснилось, что у нее глубокий, внушающий ужас голос.

- Эта гостиная, - сказала она, - предназначена только для лиц,
проживающих в отеле.

- Я проживаю в этом отеле, - ответил Эркюль Пуаро.

Старая леди минуты две размышляла, прежде чем возобновить атаку, затем
сказала тоном обвинения:

- Вы иностранец.

- Да, - ответил Эркюль Пуаро.

- По моему мнению, - сказала старая леди, - вы все должны вернуться.

- Куда вернуться? - спросил Пуаро.

- Туда, откуда и приехали, - твердо заявила старая леди; как бы подводя
итог, прибавила: - Иностранцы! - и фыркнула.

- Это было бы трудно, - мягко сказал Пуаро.

- Чепуха, - отрезала старая леди. - А за что же мы сражались в этой
войне? За то, чтобы все могли вернуться на свои места и жить там.

Пуаро не стал спорить. Он уже знал, что у каждого человека существует
своя версия того, "за что мы сражались в этой войне".

Воцарилась враждебная тишина.

- Я не знаю, что за времена теперь наступают, - сказала старая леди. -
Просто не знаю. Каждый год я приезжаю и останавливаюсь здесь. Мой муж умер
здесь шестнадцать лет назад. Он похоронен здесь. Я каждый год приезжаю на
месяц.

- Благочестивое паломничество, - сказал Пуаро вежливо.

- И каждый год дела обстоят все хуже и хуже. Никакого обслуживания.
Несъедобная пища. Бифштекс по-венски, как бы не так! Бифштексы делают из
огузка или из филея, а не из тощей конины...

Пуаро печально покачал головой.

- Одно хорошо: они закрыли этот аэродром, - сказала старая леди. -
Просто позор, когда молодые летчики приходили сюда с этими ужасными
девицами. Ну и девицы! Не знаю, о чем только думают их матери. Разрешать
им так шляться! Я порицаю правительство: матерей посылают работать на
заводах, освобождают только тех, у кого маленькие дети. Чепуха и ерунда!
За маленьким ребенком каждый может присмотреть. Младенец не побежит за
солдатами. А за девушками от четырнадцати до восемнадцати лет
действительно надо смотреть. Им нужны матери. Только они могут знать, что
у дочек на уме. Солдаты! Летчики! Только об этом девчонки и думают...
Американцы! Негры! Поляки...

Возмущение старой леди было так велико, что она закашлялась. Когда
кашель прошел, она продолжала, все больше распаляясь:

- Почему вокруг их лагерей колючая проволока? Чтобы солдаты не
приставали к девушкам? Нет, чтобы девушки не приставали к солдатам! Они
просто помешаны на мужчинах. Посмотрите, как они одеваются. Брюки! А
некоторые дуры носят шорты! Они не делали бы этого, если бы знали, как это
выглядит сзади!

- Я согласен с вами, мадам...

- А что они носят на головах?! Шляпы? Нет, скрученный кусок материи, а
лица покрывают краской и пудрой. Грязное пятно вокруг рта. Красные ногти
не только на руках, но и на ногах!..

Старая леди сделала передышку и выжидательно посмотрела на Пуаро. Он
вздохнул и покачал головой.

- Даже в церкви, - продолжала старая леди, - без шляпы. Иногда даже без
этих глупых шарфов. Только эти безобразные, завитые перманентом волосы.
Волосы? Никто сейчас и не знает, что такое волосы. Когда я была молода, я
могла сидеть на своих волосах!..

Пуаро бросил украдкой взгляд на серо-стальные букли. Казалось
невероятным, что эта свирепая старая леди когда-то была молода.

- На днях одна из них заглянула сюда, - продолжала старая леди. -
Повязанная оранжевым шарфом, накрашенная и напудренная. Я посмотрела на
нее. Я только посмотрела на нее! И она ушла обратно!

- Она не принадлежала к постоянным жильцам, - продолжала старая леди. -
Ни одна подобная особа здесь не останавливается, слава Богу. Так что же ей
понадобилось в спальне мужчины? Отвратительно, иначе не назовешь. Я
сказала об этой девице хозяйке, этой Липинкот, но она так же испорчена,
как и все, - готова бежать на край света ради любого, кто носит брюки.

У Пуаро пробудился легкий интерес к рассказу.

- Та женщина вышла из спальни мужчины? - переспросил он.

Старая леди с жаром ухватилась за эту тему.

- Да, именно так. Я видела ее своими собственными глазами. Из пятого
номера.

- А в какой день это было?

- Накануне того дня, когда поднялся весь этот шум с убитым мужчиной.
Какой позор, что все это случилось здесь. Раньше это было очень приличное
старомодное местечко. А теперь...

- А в котором часу дня это было?

- Дня? Это было вовсе не днем. Вечером. Даже поздно вечером.
Совершенный позор! После десяти. Я ложусь спать в четверть одиннадцатого.
И вот она выходит из номера пятого, наглая бесстыдница, пялится на меня,
затем снова скрывается в номере, смеясь и болтая с тем мужчиной.

- Вы слышали его голос?

- Я же говорю вам. Она исчезает за дверью, а он кричит: "Уходи,
убирайся отсюда, я уже сыт по горло!" Красиво, когда мужчина так
разговаривает с девушкой! Но они сами виноваты. Нахалки!..

- Вы этого не рассказывали полиции? - спросил Пуаро.

Она пронзила его взглядом василиска [сказочное чудовище, змей,
убивающий взглядом и дыханием] и, шатаясь, поднялась с кресла. Возвышаясь
над ним и глядя сверху вниз, она произнесла:

- У меня никогда никаких дел с полицией не было. С полицией! Вот еще! Я
- и полиция?!

Бросив последний злобный взгляд на Пуаро и дрожа от ярости, она вышла
из комнаты.

Несколько минут Пуаро сидел, задумчиво поглаживая усы, а затем пошел
искать Беатрис Липинкот.

- О да, мосье Пуаро, вы имеете в виду старую миссис Лидбеттер? Вдова
каноника Лидбеттера, она каждый год приезжает сюда, но, конечно, между
нами говоря, она - сущее наказание. Иногда она ужасно груба с людьми и,
кажется, не понимает, что в наше время многое изменилось. Правда, ей почти
восемьдесят.

- Но она в ясном уме? Она сознает, что говорит?

- О да! Она весьма проницательная старая леди. Иногда даже слишком.

- Вы не знаете, что за молодая женщина приходила к убитому во вторник
вечером?

Лицо Беатрис выразило удивление.

- Я не помню, чтобы молодая женщина приходила к нему. Как она
выглядела?

- На голове у нее был оранжевый шарф, лицо, насколько я понял, сильно
накрашено. Она была в номере и говорила с Арденом во вторник в десять
пятнадцать вечера.

- Честное слово, мосье Пуаро, понятия не имею!

Задумавшись, Пуаро отправился искать инспектора Спенса.

Спенс выслушал рассказ Пуаро молча. Затем он откинулся в кресле и
медленно кивнул головой.

- Странно, не правда ли? - сказал он. - Как часто нам приходится
возвращаться к той же старой формуле: "Cherchez la femme".

Французское произношение инспектора было не так хорошо, как у сержанта
Грейвса, но он гордился им. Он встал и пересек комнату. Затем вернулся,
держа что-то в руке. Это была губная помада в золоченом картонном
футлярчике.

- У нас с самого начала было свидетельство того, что в деле может быть
замешана женщина, - сказал он.

Пуаро взял помаду и слегка мазнул ею по тыльной стороне ладони.

- Хорошего качества, - сказал он. - Темно-вишневый цвет, обычно
употребляемый брюнетками.

- Да. Она была найдена на полу в пятом номере. Закатилась под комод, и
вполне допустимо, что пролежала там некоторое время. Никаких отпечатков
пальцев. Но теперь ведь нет такого разнообразия губной помады, как раньше.
Всего несколько цветов.

- И разумеется, вы уже провели расследование?

Спенс улыбнулся.

- Да, - сказал он, - мы уже провели расследование, как вы называете.
Розалин Клоуд употребляет такую помаду. И Лин Марчмонт. Фрэнсис Клоуд
использует более мягкий оттенок. Миссис Лайонел Клоуд совсем не красит
губы. Миссис Марчмонт предпочитает бледно-розовый цвет. Беатрис Липинкот,
видимо, не употребляет такой дорогой помады, ее служанка Глэдис - тоже...

Он остановился.