разговаривали. Виктор рассказал Нине про "похороны с пингвином".
тысячу долларов - чего переживать?
переживаю... Это много денег... Просто странно.
повысишь? - улыбаясь, но вполне серьезно сказала Нина. И тут же, смягчив
интонацию, добавила. - Я ведь все равно все на нас трачу. Соне ботиночки
купила...
тебе дам утром деньги, закончатся - скажешь...
улыбнулась.
посмотри!
вздохнул. Опять эти фокусы, подумал он.
бутылки и Виктор уже более смелыми движениями стал распаковывать.
кулька.
Тарелка с заливной рыбой, закутанное тонкой полиэтиленовой пленкой блюдо с
традиционным ресторанным мясным ассорти, свежие помидоры, отбивная,
бутылка "Смирновской".
буквы объединились в слово "Укрресторанторг".
приклеенный к горлышку бутылки. Оторвал скоч и развернул записку.
родственников, помяни Сафронова Александра, когда будешь пить. До встречи,
Леша."
недоумении.
проверил карманы своей дубленки, нашел там визитку Леши. В гостиной
решительно снял трубку телефона, набрал его номер.
спрашивал Виктор.
двери! - чуть не выкрикнул в трубку Виктор.
спрашиваешь? Через закрытые двери? Да нет таких дверей, которые полностью
закрытые! Ты что, маленький?.. Ты там за Сафронова выпей, помяни его...
Мне счас тоже похмелиться надо будет, но я еще посплю. На хрена ты меня
разбудил?..
незащищенность.
повернулась к двери в коридор и крикнула: - Соня! Иди кушать!
ко все еще стоявшему перед столом Виктору, и показала взглядом на бутылку
"Смирновской".
она.
засел за пишмашинку. За окном светило весеннее солнце, и хотя на улице
было еще прохладно, но здесь, на кухне, солнце не только разливало по
столу свои желтые лучи, но и нагревало воздух. Работа и долгожданное
солнечное тепло отвлекали Виктора от тяжести прошедших дней. И хотя все
происходившее словно оставалось рядом, но работая, снова и снова
вкрапливая в свою философскую словесную вязь подчеркнутые красным факты,
Виктор уходил от своих огорчений, от всех этих событий, напоминавших ему о
его беспомощности.
оживило его - вспомнил он, что какое-то время назад писал он "крестик" на
человека по фамилии Сафронов. Уже забылось все: и кем был этот Сафронов, и
что из его жизненных достижений было подчеркнуто красным карандашом. Но
Виктор был уверен, что именно этого Сафронова они с Мишей на днях
хоронили. И хотя стопроцентной уверенности у него все-таки не было, но то,
что похороны были явно достойны некролога, как бы косвенно подтверждало
правильность его догадки.
"контролера" - сначала написал некролог, а потом поприсутствовал на
похоронах, словно проверяя - действительно ли закопают?
работы. И писалось ему в этот день легко. Он перечитывал напечатанные
абзацы и, довольный собою, продолжал импровизировать на тему чужой смерти.
подошел к плите. Поставив чайник на огонь, прошелся по квартире. Опустился
на корточки возле Миши, стоявшего у балконной двери, словно в ожидании
холодного сквознячка.
поднялся с корточек.
рисунок был уже знакомым ему портретом пингвина Миши. На втором он увидел
групповой портрет - три человечка и маленький пингвин. "Дядя Витя, я, Нина
и Миша" - было написано ломанными дрожащими буквами, но потом очевидно
рука Нины исправила "дядю" на "папу", а "Нину" на "маму". Почерк у Нины
был аккуратным, учительским. И сама надпись внизу рисунка словно была
исправлена учительницей. Не хватало только оценки под ней. Наверно
"четверки", учитывая две исправленных ошибки.
исправления Нины. Возникло ощущение насилия над словами, над самой
ситуацией. Хотя рисунок висел довольно высоко и Соня могла бы его увидеть
только забравшись на стул, а значит Нина сделала эти исправления для себя
и Виктора.
и Виктор. Иллюзия единого целого. Только Соня легко и непреднамеренно
разрушала эту иллюзию каждый день - словно она не знала слов "папа" и
"мама", или же знала, но не видела повода их употреблять.
себе сложный мир и слишком простая, чтобы догадываться о мыслях и чувствах
двух взрослых людей.
иметь собственного ребенка? Тогда уж точно кто-то будет до конца твоей
жизни называть тебя мамой! Это не сложно...
принципе он был не против. Деньги есть, работа есть, все есть. Есть даже