Чтение 32–й страницы книги ~Бергомистр города Верне~

Как это на нее похоже! Даже сейчас она притворялась, будто спит, хотя
шпионила за ним, чтобы вызнать, что он на самом деле делает.

Самое же неслыханное состояло в том, что она поняла его жест, догада-
лась что муж рассердился, и отлично сообразила - на что. Тогда она отк-
рыла полные прозрачной влаги глаза. Молча с мольбой посмотрела на Тер-
линка. Пошевелила губами, и прошло некоторое время, прежде чем с них
слетели звуки:

- Вы очень несчастны, правда?

Что она имела в виду? Что он несчастен оттого, что она умирает? Тер-
линк был убежден, что Тереса подумала не это. Мысль ее сводилась к тому,
что он несчастен по другой причине, что это связано с Остенде.

Но думать о чем-нибудь долго она не могла. Боль опять с быстротой
завладевала ею, тело ее напряглось, руки впились в раздираемый страдани-
ями живот, рот раскрылся, снова обнажив бескровные десны.

Терлинк повернулся к Марте, которая привстала, но не подошла к сест-
ре. Она привыкла к ее приступам. Свояченица знаком дала ему понять, что
делать ничего нельзя, и он продолжал ждать, набычившись и вперив глаза в
какую-то точку одеяла.

Так он долго сидел, не отдавая себе отчета, что видит в складках тка-
ни кусок картона и что этот кусок представляет собой фотографию. Удив-
ленный Йорис взял ее.

Это был портрет, сделанный вскоре после их свадьбы, когда они ездили
в Гент на выставку цветов и, воспользовавшись случаем, завернули к фо-
тографу.

Тереса сидела на стуле в стиле Генриха II, и видеть ее вот такой
юной, словно Лина, с ямочками на обеих щеках, как у той, и еще по-де-
вичьи мягким овалом лица, казалось форменной фантастикой.

Йорис стоял, положив руку на спинку стула. Другую он уже сжимал со
свирепой энергией.

Терлинк, длинный и тощий, носил в те времена волосы ежиком и квадрат-
ную бородку.

- Йорис! - позвала его жена.

Он не сразу посмотрел на нее. Когда он поднял голову, ему почудилось,
что она подалась в его сторону и тянет худые пальцы к его руке.

Зачем, как только она обрела способность говорить, ей потребовалось
бросить:

- Теперь это скоро кончится.

Она сказала это так, словно давала обещание. Быть может, несмотря ни
на что, хотела увидеть его реакцию?

- Он поел?

Ответила Мария:

- Вы же знаете, ему ничто не может помешать есть.

Терлинк позавтракал. Поднялся к дочери. Он словно нарочно вел себя
так же, как обычно, соблюдал то же расписание, делал те же движения и,
казалось, считал и рассчитывал каждый свой шаг.

Тем не менее впервые в жизни он, пересекая площадь, вымощенную бес-
численной мелкой брусчаткой, не заметил, какая стоит погода, и хотя за-
держался перед стаей голубей, сделал это совершенно бессознательно.

У себя в кабинете он не поздоровался с Ван де Влитом, даже не подумал
о нем. Однако вытащил мундштук из жилетного кармана, щелкнул футляром и
позвал:

- Господин Кемпенар, попрошу вас!

Секретарь вошел, приблизился к письменному столу с бумагами в руках,
замер на обычном месте. Подождав с минуту, Терлинк поднял голову и про-
ронил:

- Вы что, больше не здороваетесь?

- Добрый день, господин Терлинк.

Кемпенар не сказал: "Добрый день, баас" - как делал всегда. Он дер-
жался холодно, отстраненно, с решительным видом, и это производило коми-
ческое впечатление, потому что он был рожден для пресмыкательства.

- Какое у нас число, господин Кемпенар?

- Двадцать третье.

- Значит, во второй половине дня заседание городского совета. В кото-
ром часу?

- В три, господин Терлинк.

- В приемной кого-нибудь ждет?

- Никого.

И это "никого" уже звучало как месть.

- Вы свободны. Если понадобитесь, я позову.

Еще никогда Терлинку не доводилось сидеть вот так, без дела, поставив
локти на письменный стол. Он был удивлен, заметив на столе пятнышко
солнца, и глазами проводил светоносный мазок вплоть до окна в мелкий пе-
реплет, в рамке которого вырисовывалась площадь.

Она была пуста. Никогда она не была такой пустой.

Пуст был кабинет. Пустой казалась вся ратуша, где не слышалось ни
звука.

Терлинк забыл положить перед собой свои золотые часы, и время пошло
само по себе - девять, половина десятого. Так и не начав работать, а
лишь одеревенев от сидения, он встал, надел шляпу и вышел.

На другой стороне площади он увидел окна своего дома, где в своей
комнате лежала Тереса и Марта беззвучно шмыгала между постелью и ками-
ном.

Полицейский поздоровался с ним, он машинально ответил и пошел на край
города. На щипцах низких домов было написано желтым и красным: "Сигары
"Фламандский стяг". Его сигары! С фламандским знаменем и толстяком, ко-
торый, слегка прищурясь, блаженно курил.

В день открытия новых помещений фабрики газеты писали: "Впервые в
Верне цеха и контора спроектированы в соответствии с новейшими принципа-
ми гигиены и желанием сделать жизнь трудящихся более радостной".

Это была неправда. Терлинк, как всегда, выполнил свой долг. Коль ско-
ро он строил, он делал это согласно кондициям, считающимся наилучшими.
Сам он всегда чувствовал себя неуютно в слишком светлой конторе, вечно,
казалось, пахнущей лаком и краской. Что касается цеха, где размещалось
тридцать рабочих, то стены там пестрели изречениями и окружавшими их
гирляндами: "Порядок - залог экономности. - Потерянное время не вернешь.
- Работать весело - значит работать лучше".

Терлинк шел. С ним здоровались. Он делал рукой знак: "Не отвлекай-
тесь". Оказавшись у себя в кабинете, никого не позвал. Провел там
столько же времени, сколько всегда. Отбыл номер - и конец.

Все, что его окружало, создал он, Йорис Терлинк.

И новая больница, и бойня, знакомиться с которой приезжали специалис-
ты из Эно и даже из Брабанта. [8]

Он еще раз глянул на свой письменный стол, и пальцы его дрогнули, по-
тому что от солнечного пятна на него повеяло чем-то далеким - он увидел
Остенде, дамбу, а если быть совсем уж точным, - песок цвета светлого та-
бака, переливчатое, но всегда палевое море, пляжные тенты, светлые
платья на скамейках, прокатные шезлонги, бегающих детей, красные мячи,
подкатывающиеся к ногам...

Когда он добрался до дому, навстречу ему вышла Мария:

- Доктор Постюмес наверху.

И он посмотрел на нее так, словно хотел сказать: "А мне-то что? "

С врачом он столкнулся на лестнице и почувствовал, что тому не по се-
бе в его присутствии.

- Не думаю, что вам следует питать особые надежды, господин Терлинк,
- негромко проронил Постюмес.

- Я вообще их не питаю, - цинично отпарировал он.

Терлинк явился не ко времени. После визита доктора в комнате царил
беспорядок, а Марта поддерживала сестру, отправлявшую свои потребности.

- Прощу прощенья, - буркнул он и вышел.

Даже на лестничной клетке его преследовал луч солнца, которое было
уже по-летнему теплым.

- Почему не подаете на стол, Мария? Чего вы ждете?

- Ничего, баас.

Пока она прислуживала ему, он исподтишка следил за ней глазами. Она
отдала себе в этом отчет и на секунду забеспокоилась, в порядке ли ее
одежда. Но дело было не в этом. Терлинк просто хотел во всем разоб-
раться. А Мария вот уже двадцать лет составляла часть его жизни.

Мебель тоже. Тут были очень старые вещи, попавшие сюда из дома Юстеса
де Бэнста, а не Терлинков - семьи слишком бедной, чтобы обладать инте-
ресными безделушками или хотя бы предметами обихода, которые стоило хра-
нить. К тому же мать Йориса была еще жива.

Он так и не расслышал шагов, а Марта уже была в комнате, облокотилась
о буфет и, вытащив из кармашка на переднике носовой платок, молча запла-
кала.

Она знала, что зять ждет, но, не в силах говорить, только мотала го-
ловой и наконец выдохнула:

- Боюсь возвращаться наверх...

Это был всего лишь нервный срыв. Марта обрела обычное хладнокровие,
вытерла лицо, посмотрелась в зеркало, чтобы удостовериться, не видны ли
на щеках следы слез. Потом взглянула на зятя, который ел, и стало оче-
видным, что она ничего не понимает, как ни пытается понять.

- Вы не подниметесь взглянуть на нее? Сегодня утром она причастилась.
- Это слово едва не вызвало у нее новые слезы. - Я не могу слишком долго
оставлять ее одну.

Терлинк доел, сложил салфетку, чуть было не вытащил сигару, но вовре-
мя сообразил, что в комнате больной лучше не курить.

Входя к жене, он был совершенно холоден, совершенно спокоен. В поме-
щении навели порядок. Пузырьки, утварь, белье - все лежало на обычных
местах.

И прежде всего обычным был тревожный взгляд Тересы, тут же впившийся