подлокотниках, полусогнутые ноги упираются в приступку.
отвлечься!
самом деле почти не видит. Санитар уходит. Старшая медсестра, похоже, ждет
от него слов благодарности, но напрасно.
наклоняется все больше и больше, что он вот-вот опрокинется вместе с
креслом.
у нее из зеленовато-серого дермантина, бумага шероховатая. Специально ли
м-ль Бланш выбрала самую простенькую? Если да, то она молодчина, он ей за
это благодарен.
февраля", и рисует на ней красный крестик. Колеблется, добавить еще
что-нибудь или нет, и в конце концов с чуть горькой улыбкой пишет левой
рукой слово "судно". Слово, которое всегда было ему отвратительно. Не зря он
написал именно его, а не "уборная" или, скажем, "писсуар".
больше ничего. Он чувствует иронию, которая заключается в контрасте между
пустыми половинками страничек с маленьким красным крестиком и напечатанными
сверху числом и днем недели.
насыщенны. Могра не в силах подвести итог часам, проведенным в постели,
потому что все идет в счет, все одинаково важно - и легкое прикосновение
волос медсестры к его щеке, и шаги в коридоре, и кругами уходящий в небо
колокольный звон, и силуэты за стеклом двери, и визит Одуара или Бессона, и,
наконец, его мысли - порой расплывчатые, а порой такие сжатые, словно это
уже не мысли, а их стенографическая запись.
"потом" все же наступит, - этого будет достаточно. Хотя не исключено, что он
ничего не поймет и просто пожмет плечами.
не менее Могра подытожил его в нескольких словах: "Однако они живут".
подбородком и похожего на унтер-офицера-Леон. Он приходил еще трижды: в
первый раз - чтобы уложить его в постель, после пятнадцати минут,
проведенных в кресле, во второй - чтобы после дневного сна опять усадить его
в это новое прибежище на колесиках, и в третий - чтобы снова уложить.
Чувствуя прикосновения этого сильного мужчины, Могра всякий раз сжимался от
отвращения.
окружении учеников долго пробыл в большой палате и только потом зашел к
Могра-уже без свиты и очень озабоченный.
решение. Он выразил удовлетворение, увидев Могра сидящим в кресле, и долго
ощупывал каждый мускул рук и ног, каждый сустав.
это злило. Однако тут все логично. Одуар как специалист занимается его
теперешней болезнью. Но Бессон, который уже давным-давно лечит все его
мелкие недомогания, знает Могра гораздо лучше.
иерархия, которая столько раз восстанавливала его против них и против всей
больницы, просто необходима.
ним лежали бы листки с совершенно разными лицами. А если бы он постоянно
рисовал свои собственные портреты? Разве у него не выходил бы каждый час
другой Рене Могра?
вымученно-жизнерадостным. Сегодня он держался почти естественно - конечно,
не совсем так, как на завтраках в "Гран-Вефуре", но и не как врач,
стремящийся поднять дух больного.
колеи. Сам понимаешь, это неизбежно. В течение долгой недели ты полностью
зависел от своего окружения, был как бы лишен индивидуальности. Теперь
понемногу снова начинаешь вести человеческую жизнь, и тут не обойдется без
разочарований. Да, кстати, я хотел поговорить с тобой о Жозефе...
нужное слово, хотя способен легко жонглировать мыслями.
медсестра и теперь нужна в другом месте. Спишь ты спокойно. Под рукой у тебя
есть звонок. Но если настаиваешь, я найду тебе другую сиделку. Решай сам.
а ему оставляют м-ль Бланш.
твоя жена очень о тебе беспокоится. Она опасается, что атмосфера больницы
действует на тебя угнетающе. Ты привык к другой обстановке, к другому
обслуживанию, к людям, готовым исполнить любое твое желание... И вместе с
тем тебе уже не обязательно находиться под постоянным присмотром Одуара. На
этой неделе ты можешь перебраться в любую другую клинику, к примеру в Нейи.
У них нет оборудования для восстановления утраченных функций, но это можно
устроить...
рассмеялся.
Остается лишь Фернан Колер, он снова звонил мне сегодня утром.
Они обрывают мне телефон...
сделал все, чтобы Бессон остался доволен, и теперь погрузился в созерцание
двора, который буквально его завораживает.
занимающим его проблемам.
окруженный серыми зданиями, и Могра обещает себе сосчитать в них окна, когда
его оставят в покое.
дежурят два человека в форме.
люди.
одеты в толстые серо-голубые куртки и такие же штаны с яркими лампасами двух
или трех разных цветов, словно для того, чтобы отличать один полк от
другого. Могра уже углядел желтые и красные.
неподвижность. На первый взгляд кажется, что каждый из них замер на месте,
словно оловянный солдатик.
них нет той непринужденности, с какой люди обычно сидят на парижских
скамейках. Кажется, будто они не разговаривают и вообще никак не общаются
друг с другом, каждый словно замкнут в самом себе.
приобретает особый смысл. Они замкнуты в самих себе. Это не больные. М-ль
Бланш говорила, что на официальном языке они называются "проживающими". Сама
же она предпочитает называть их "наши старички".
которые целыми днями сидят и смотрят на порт, хлюпая трубками, зачастую
обмотанными проволокой или изоляционной лентой.
мыслями?
потом и то и другое. Три года назад бросил, когда пошли разговоры, что от
этого бывает рак легких...
борьбе с курением. Могра поддался собственной пропаганде, а вот Бессон, хоть
он и врач, до сих пор не выпускает сигарету изо рта.