Чтение 32–й страницы книги ~Золото красных~

подкуп - скрытый и явный - ...есть и вербовка...

- А... - Протянула Марь Пална.

- Вот именно! - Подбодрил дознаватель. - Не думаю, что в деле Реброва
все просто, даже уверен...

В комнату заглянул тщедушный, но сияющий гэбэшник и, не обращая
внимания на присутствующих гаркнул:

- В городе наши! Хочешь принять?

- Тащи. - Разрешил Грубинский и офицерик выскользнул за дверь.

- Кстати, - Подполковник кивнул на телефон, - Ребров, не хотите
переговорить с матерью? - Ребров не шелохнулся, и подполковник сообразил,
что избитому тяжело набирать номер, любезно соединил:

- Ястржембскую! - и протянул трубку сыну.

- Ты? - Мать не верила своим ушам. - Что случилось? Все в порядке?

- В порядке... - Саднящими от боли губами проговорил сын. - Ты как?

- Неважно... вызвала врача с утра. Уже приходил другой, сказал, что
мой заболел, странный тип...

Грубинский бесцеремонно нажал на рычаг:

- Видите, Ребров, мы держим слово... другой врач! Смекаете? - Шумно
вздохнул. - Церемонишься с вами... возишься... все впустую... плетку
подавай - это вы понимаете...

Вошел тщедушный гэбэшник, Грубинский, достал стаканы - причем четыре!
На всех. Марь Пална и Ребров отказались, подполковник налил два стакана до
половины:

- Наконец-то! - И подмигнул офицерику. Тщедушный подмигнул в ответ:

- Ну я побегу... дел невпроворот!

- Беги, беги! - Ласково напутствовал Грубинский. Офицер ушел. Бутылка
коньяка так и стояла на столе... в кабинет вошел Седой, кивнул Марь Палне,
пожал руку подполковнику:

- Отмечаете?

- Вроде того... - просветлел Грубинский.

Седой оглядел избитого на стуле:

- Это он на партийные деньги замахивается? - Будто видел Реброва
впервые, а не возил для него в Цюрих коробочку со шприцем. Седой глянул на
Марь Палну, на следователя:

- Можно уведу у тебя свидетеля... на полчасика?.. Потолковать надо...

Грубинский не сиял от счастья, но... смирился. Седой пропустил Марь
Палну, провел по коридору, распахнул дверь в аскетический - стол, два
стула, лампа и пишмашинка на войлоке с заправленным чистым листов -
кабинет. Сели.

- Слушаю. Обещала важное... - Седой поставил на стол неизменный кофр.

Марь Пална, не сказав ни слова, подошла к машинке, сдвинула каретку и
начала печатать по принятой форме:

"Источник сообщает. Павел Устинович Прут, бывший охранник НКВД в
Устьвымлаге - мой отец. Особые приметы - татуировка русалки на левой
голени". Мария Павловна... - остановилась на миг, забила крестом отчество
Павловна, приписала Стюарт. Получился агентурный псевдоним - МАРИЯ СТЮАРТ.

Марь Пална выдернула лист из машинки, положила перед Седым, рядом,
достав из сумки, бросила серебряный медальон с кудрявой буквой.

Седой понял все, еще не пробежав лист, только по медальону,
подаренному тысячу лет назад застенчивой заключенной, так и не выбравшейся
из лагерного архипелага. Побледнел, вышел, добрался до кабинета
Грубинского, не спрашивая - благо бутылка и чистые стаканы на столе -
налил доверху и, стараясь не расплескать, вернулся к Марь Палне.

Седой, скорее всего, пересчитывал мысленно, под скольких же мужиков
подложил дочь... или вспоминал ту заключенную... или понял в ту минуту,
что жизнь прожита, и его обманули... или готовил себя к исполнению
принятого решения... долго смотрел на дочь, долго пил, пока стакан не
опустел... протянул медальон Марь Палне, та спрятала в сумку, достал
зажигалку, подпалил донесение и держал, обжигая пальцы, пока бумага не
обратилась в ломкий, сухой пепел... еще раз долго посмотрел на дочь и...
указал на дверь.

Марь Пална вышла, притворила дверь и замерла в ожидании, знала, что
выходить не нужно, видела это по отцовским глазам, глаза молили - не
выходи!

Но есть же хоть тень справедливости в этой жизни... кто-то же должен
заплатить, пусть и поздно, пусть и вовсе бессмысленно...

...Грохнул выстрел!..

Из кабинетов посыпались сотрудники, первым распахнул дверь тщедушный
гэбэшник. Марь Пална увидела Седого таким, каким никогда еще не видела:
лицо ненапряженное, улыбающееся, мальчишеское, будто его мучало давно
забытое и... наконец вспомнил. Из уголка рта вытекала струйкой кровь.

Офицерик и Грубинский первым делом бросились к кофру, проверили целы
ли замки, успокоились...

В неразберихе и толкотне в коридоре Марь Пална прошла в кабинет
подполковника, приблизилась к Реброву, погладила по волосам; произнесла
негромко, но внятно:

- Держись... И еще... теперь я знаю, кто за тобой стоял... твой
отец... настоящий...

Ребров хотел услышать, кто именно...

В кабинет влетел Грубинский:

- Вы говорили?

- Нет. - Марь Пална теребила сумку. - Я пойду?

Подполковник рассеянно подписал пропуск:

- Только зайдите в четвертый кабинет... расскажите, как это
случилось... почему...

- Понятия не имею, - смело глядя в глаза дознавателю, сообщила Мария
Стюарт.

- Вас никто и не подозревает, помилуй Бог... все свои. - Глуповато
успокоил Грубинский. - На той неделе вас вызовем... ах, как по-дурацки все
получилось... с чего он? Такой день! Все встало на свои места!.. Эх!..

Тщедушный офицерик задал всего один вопрос:

- Что это он там жег?

- Не знаю. - Мария Стюарт в упор, рассматривала тщедушного, зная что
такие теряются в присутствии красивых, властных женщин.

- Вы свободны. - Выдавил слегка пьяный именинник, пытаясь скроить
улыбку, получилась жалкая гримаса. Мария Пална долго шла вдоль трамвайных
путей, раскручивая на цепочке серебряный медальон...

Недалеко от места, где жена Холина убила brigandi, меж деревьев
обнаружили "мерседес". За рулем скрючился мертвец. Холина с волосами,
упавшими на лоб, едва узнали. Стекла автомобиля были плотно закрыты, кроме
небольшой щели сзади, тщательно обклеенной пластырем: через щель в салон
вползала резиновая трубка, соединенная с глушителем. Руки самоубийцы
выпачканы грязью и копотью, вероятно, от выхлопной трубы. Рядом с
глушителем нашли пассатижи и кусок медной проволоки: Холин привернул
резиновую трубку к глушителю.

Врача и полицию, прибывших к месту гибели, не удивил багровый цвет
лица Холина. И врачам, и полицейским, сталкивающимся с разными обличиями
смерти, и раньше доводилось видеть самоубийц, отравившихся окисью
углерода...

Вечером, в офисе, Мадзони обсуждал с Цулко подробности. Пашка сказал:

- Дурак! Засветился, послал в банк телеграмму приветствия
чрезвычайщикам... А вышло-то как?.. Жену убили... Приехал, узнал, что
Ленка Шестопалова с кем только не спала... Ну, нервы и сдали.

- Главой отделения назначили вас?

Пашка скромно кивнул:

- Час назад пришел телекс!

- Поехали встречать... - Мадзони пропустил Пашку перед собой. В
машине на заднем сидении президентского "линкольна" итальянец заметил:

- Наверное, обидно получать пятнадцать процентов, когда другой...
умеющий много меньше, выбивает для себя двадцать пять. Теперь все сорок
ваши...

Пашка молчал: зачем знать Мадзони, что Седой оставил Цулко, на всякий
случай, этот чудо-шприц. И сколько б ни исследовали эксперты кровь Холина
- ничего не обнаружат! Ни теопентала натрия, ни хлорпромезатина... Седой
привез новинку триединого действия: одновременно потеря сознания, паралич
легких и остановка сердца... и никаких следов!

Пашка ожил, достал золоченый брелок "Que sera sera..."

- В полиции предложили взять на память... знали, что мы много лет
работали вместе. Мне кажется... эта вещица должна быть у вас. - Протянул
Мадзони. Итальянец, тускло улыбаясь, повертел брелок, дотронулся до плеча
шофера, попросил остановится у фонтана, бросил брелок в мелкую мраморную
чашу, толща воды увеличивала буквы... машина тронулась. Мадзони не
оглянулся:

- Эта побрякушка не приносит счастья...

Пашка кивнул.

...Приехали вовремя. Из зала VIP прошли Сановник, новый предправления
- ставленик Мастодонта - Панин, депутаты с трехцветными значками, свита.
Мадзони уточнил, глядя на Сановника:

- Со Старой площади?

- Упаси Бог! Финансовый советник российского премьера, - кивнул на
Панина и других Пашка, - вообще это новые люди...

В динамике зазвучала любимая мелодия Мадзони:

- Que sera sera... Чему быть того не миновать!

В кабинет Грубинского охранник ввел Реброва. Подполковник выскочил
из-за стола, не зная как усадить. Заранее заварил два стакана чая. Ребров
молчал - ничего не подозревая о событиях за стенами Лефортово, помнил