Чтение 313–й страницы книги ~Виконт де Бражелон или десять лет спустя~

его, дуэль состоится, если нет, я не стану возобновлять его.

- А Лавальер?

- Неужели вы могли серьезно предположить, что я стану думать о мщении
женщине, граф? - сказал Рауль с такою печальной улыбкой, что у Атоса,
который столько пережил и был свидетелем стольких чужих страданий, на
глаза навернулись слезы.

Он протянул руку Раулю. Рауль живо схватил ее и спросил:

- Значит, вы уверены, граф, что положение безнадежно?

Атос, в свою очередь, покачал головой.

- Мой бедный мальчик! - прошептал он.

- Вы думаете, что я все еще испытываю надежду, и пожалели меня. Самое
ужасное для меня - это презирать ту, которая заслуживает презрения и ко-
торую я так обожал! Почему я ни в чем не виноват перед нею? Я был бы
счастливее, я простил бы ее.

Атос грустно взглянул на сына. Слова, которые только что произнес Ра-
уль, вырвались, казалось, из собственного сердца Атоса... В этот момент
доложили о даАртаньяне. Его имя прозвучало для Рауля и для Атоса по-раз-
ному.

Мушкетер вошел с неопределенной улыбкою на устах. Рауль замолк. Атос
подошел к своему другу; выражение его взгляда обратило на себя внимание
юноши. ДаАртаньян молча мигнул Атосу; затем, подойдя к Раулю и протянув
ему руку, обратился к отцу и сыну одновременно:

- Мы, кажется, утешаем мальчика?

- И вы, неизменно отзывчивый, пришли оказать мне помощь в этом нелег-
ком деле?

Произнося это, Атос обеими руками сжал руку д'Артаньяна. Раулю пока-
залось, что и это рукопожатие заключает в себе какой-то особый смысл, не
имеющий прямой связи со словами отца.

- Да, - ответил капитан мушкетеров, покручивая усы левой рукой, пос-
кольку правую держал в своей Атос, - да, я прибыл сюда и для этого...

- Бесконечно рад, шевалье, бесконечно рад, и не только утешению, ко-
торое вы с собою приносите, но и вам, вам самому. О, я уже утешился! -
воскликнул Рауль.

И он улыбнулся такою грустной улыбкой, что она была печальнее самых
горестных слез, какие когда-либо видел даАртаньян.

- Вот и хорошо, - одобрил даАртаньян.

- Вы пришли, шевалье, в тот момент, когда граф передавал мне подроб-
ности своего свидания с королем. Вы позволите графу, не так ли, продол-
жить рассказ?

Глаза юноши стремились, казалось, проникнуть в глубину души мушкете-
ра.

- Свидания с королем? - спросил даАртаньян, и притом настолько ес-
тественным тоном, что не могло быть и тени сомнения в том, что он иск-
ренне изумлен. - Вы видели короля, Атос?

Атос улыбнулся.

- Да, я виделся с королем.

- И вы не знали, что граф видел его величество? - спросил наполовину
успокоившийся Рауль.

- Ну конечно, не знал.

- Теперь я буду спокойнее, - проговорил Рауль.

- Спокойнее? Относительно чего же спокойнее? - спросил у Рауля Атос.

- Граф, простите меня, - сказал Рауль. - Но, зная привязанность, ко-
торой вы меня удостаиваете, я опасался, что вы, может быть, слишком рез-
ко изобразили его величеству мои горести и ваше негодование и что ко-
роль...

- И что король... - повторил даАртаньян. - Кончайте вашу мысль, Ра-
уль.

- Простите меня и вы, господин даАртаньян. На какую-то долю секунды я
проникся страхом, признаюсь в этом, при мысли, что вы пришли сюда не как
господин даАртаньян, но как капитан мушкетеров,

- Вы с ума сошли, мой бедный Рауль! - вскричал даАртаньян, разражаясь
хохотом, в котором внимательный наблюдатель пожелал бы увидеть большую
искренность.

- Тем лучше, - сказал Рауль.

- И впрямь, вы с ума сошли! Знаете ли, что я посоветую вам?

- Говорите, сударь, ваш совет не может быть плох.

- Так вот, я посоветую следующее: после вашего путешествия, после по-
сещения вами господина де Гиша, после посещения вами принцессы, после
посещения вами Портоса, после вашей поездки в Венсенский лес я советую
вам немножечко отдохнуть; ложитесь, проспите двенадцать часов и, прос-
нувшись, погоняйте до изнеможения доброго скакуна.

И, притянув Рауля к себе, он поцеловал его с таким чувством, с каким
мог бы поцеловать своего сына. Атос также обнял Рауля; впрочем, нетрудно
было заметить, что поцелуй отца более нежен и объятия его еще крепче,
чем поцелуй и объятия друга.

Юноша снова взглянул на обоих, стараясь всеми силами своего разума
проникнуть в их души. Но он увидел лишь улыбающееся лицо даАртаньяна и
спокойное и ласковое лицо графа де Ла Фер.

- Куда вы, Рауль? - спросил Атос, заметив, что виконт де Бражелон со-
бирается уходить.

- К себе, граф, - ответил Рауль задушевным и грустным тоном.

- Значит, там вас и искать, если понадобится чтолибо сообщить вам?

- Да, граф. А вы думаете, что вам понадобится чтото сообщать мне?

- Откуда я знаю? - произнес Атос.

- Это будут новые утешения, - усмехнулся д'Артаньян, мягко подталки-
вая Рауля к дверям.

Рауль, видя в каждом жесте обоих друзей полнейшее спокойствие и не-
возмутимость, вышел от графа, унося с собою лишь свое личное горе и не
испытывая никакой тревоги иного рода.

"Слава богу! - сказал он себе самому. - Я могу думать только о своих
делах".

И, завернувшись в плащ, чтобы скрыть от прохожих грусть на лице, он
направился, как обещал Портосу, к нему на квартиру.

Оба друга с равным сочувствием посмотрели вслед несчастному юноше.
Впрочем, они выразили это по-разному.

- Бедный Рауль! - вздохнул Атос.

- Бедный Рауль! - молвил даАртаньян, пожимая плечами.

ГОРЕ НЕСЧАСТНОМУ!

"Бедный Рауль! - сказал Атос. "Бедный Рауль! - сказал даАртаньян. И
Рауль, вызвавший сострадание столь сильных людей, был и вправду очень
несчастен.

Простившись с бестрепетным другом и нежным отцом, оставшись наедине
сам с собою, Рауль вспомнил о признании короля, признании, похищавшем у
него его возлюбленную Луизу, и почувствовал, что сердце его разрывается,
как оно разрывалось у всякого, кому довелось пережить нечто подобное,
при первом столкновении с разрушенною мечтой и обманутою любовью.

- О, - прошептал он, - все кончено: ничего больше не остается мне в
жизни! Мне нечего ждать, не на кого надеяться! Об этом сказал де Гиш,
сказал отец, сказал даАртаньян. Значит, все в этом мире - пустая мечта.
Пустою мечтой было и мое будущее, к которому я стремился в течение дол-
гих десяти лет! Союз наших душ - тоже мечта!

Жалким безумцем, вот кем я был, безумцем, грезившим вслух перед все-
ми, перед друзьями и недругами, чтобы друзей печалили мои горести, нед-
ругов - радовали страдания. И мое горе, мое несчастье завтра же навлечет
на меня опалу, о которой повсюду станут шушукаться, превратится в гром-
кий скандал. Завтра же на меня начнут указывать пальцем, и лишь позор
ожидает меня!

И хотя он обещал Атосу и даАртаньяну хранить спокойствие, у него выр-
валось все же несколько слов, полных глухой угрозы.

- О, если б я был де Бардом, - продолжал свои сетования Рауль, - и
вместе с тем обладал гибкостью и силой даАртаньяна, я бы с улыбкой на
устах уверял женщин, что эта коварная Лавальер, которую я почтил своей
любовью, не оставила во мне никаких других чувств, кроме досады на себя
самого, поскольку ее фальшивые добродетели я принял за истинные; нашлись
бы насмешники, которые стали бы льстить королю, избрав меня мишенью сво-
их насмешек; я подстерег бы некоторых из них и обрушил бы на них кару.
Мужчины стали бы остерегаться меня, а женщины, после того как я поверг
бы к своим ногам каждого третьего из числа моих недругов, - обожать.

Да, это путь, которым подобало бы следовать, и сам граф де Ла Фер не
отверг бы его. Ведь и на его долю выпали в молодости немалые испытания.
Он не раз и сам говорил мне об этом. И не нашел ли он тогда забвения в
вине? Почему бы мне не найти его в наслаждении?

Он страдал так же, как я, а быть может, еще сильнее. Выходит, что ис-
тория одного - это история всех, - испытание более или менее длительное,
более или менее тяжкое. И голос всего человечества - не что иное, как
долгий, протяжный вопль.

Но какое дело до чужих страданий тому, кто сам пребывает в их власти?
Разве открытая рана в груди другого облегчает зияющую рану в нашей гру-
ди? Разве кровь, пролившаяся рядом с нашею, останавливает нашу кровь?
Нет, каждый страдает сам по себе, каждый борется со своей мукой, каждый
плачет своими собственными слезами.

И в самом деле, чем была для меня жизнь до этого часа? Холодным,
бесплодным песком, на котором я бился всегда для других и никогда для
себя самого. То за короля, то за честь женщин. Король обманул меня, жен-
щина мною пренебрегла.

О несчастный!.. Женщины! Неужто я не мог бы заставить их всех иску-