- то Курлов и в этом случае будет в выигрыше; как-никак подсказал, откуда
надо ждать удар и, главное, чем будут бить: памятью отца и брата или же
наветами либералов из Государственной думы, близких к младотурку Гучкову и
либералу Милюкову.
держать своего человека подле любого преемника, доказавшего верность трону
в самый напряженный момент кризиса.
встречах Курлова и без его хитрой п о д а ч и через Гурлянда.
сына, Михаила Александровича, который до девятьсот четвертого года был
наследником русского престола, пока не родился царевич Алексей. Она
пообещала своему любимцу отстоять Столыпина. Он не просто просил маменьку
за талантливого политика, не за человека, который спас Россию от
анархистских бомб, приняв на себя тяжкую обязанность ввести виселицы,
столь гнусно прозванные "столыпинскими галстуками"; он был просто-напросто
обязан Столыпину лично, ибо тот, зная от своей зарубежной агентуры про
роман великого князя с женою офицера лейб-гвардии его величества
кирасирского полка Вульферта, не только не мешал ему, но делал все, чтобы
это не стало достоянием государыни Александры Федоровны, которая великого
князя давно, той еще поры, пока он был наследником, болезненно не любила.
досье на Столыпина, тот пролистал его, кивнул и сказал, вздохнувши:
крови поднялось из-за всех этих передряг... Спасибо вам, милый Владимир
Александрович, за хлопоты... Я решился удовлетворить просьбу Столыпина...
Я распустил Думу на три дня, пусть он утвердит свой проект. Не знаю,
правда, с чем он еще ко мне впредь обратится, но лучше б не обращался.
его слова истолковал как право на п о с т у п о к, потому-то и сказал
Спиридовичу:
Киеве, поскольку Курлов будет организовывать службу жандармерии, а вы -
дворцовой охраны во время предстоящих торжеств в матери городов русских,
съездили б туда заранее, поглядели, что к чему... Столыпин, понятно, будет
сопровождать государя... А то, глядишь, победив ныне, он такого наломает,
что не вам в августе придется охранять благодетеля и не Курлову, а кому
совсем другому.
Столыпина к а р д и н а л ь н о. Или он - нас, или мы - его.
имперского политического сыска.
дворянской семье, Рачковский хоть и начал свой жизненный пусть с
сортировщика киевского почтового отделения, но виды на будущее имел
отчетливые и до того продуманные, будто ему тогда не семнадцать лет было,
а добрых сорок.
генерал-губернатора, пробыл там недолго, но о б к а т а л с я; засим
поработал в сенате, оттуда не побоялся отправиться в секретари Калишского
губернского правления по крестьянским делам, а уж потом - прямиком в
судебные следователи, в Архангельск.
е ч е н, возвращен в северную столицу, принят в министерство юстиции, а
оттуда перешел в подчинение начальника петербургской охранки полковника
Судейкина.
привлек его к работе с офицером Сергеем Дегаевым, а когда тот - после
многомесячных метаний - угрохал своего "друга-врага", сиречь Судейкина, -
сделал все, чтобы не только наказать изменника охранки, но и п р и ж а т ь
жену оного, жившую в Париже.
борьбе против "Народной воли". Рачковский долго присматривался к
народовольцам, проникся к ним особого рода симпатией - так сентиментальные
дети любуются цветком, прежде чем сорвать его; пытался заагентурить
некоторых, как казалось ему, мягких, мечтателей, сгоравших от безденежья в
сухой чахотке; убедился - безнадежно, и куда только мягкость девается,
ежик, а не человек, чуть ли не на хвост (по-змеиному) становились; на
депеши из Петербурга, в коих требовалось незамедлительно прислать план,
утвердить смету, заполнить формуляры, представить отчетность, не отвечал;
думал.
затормозят, предложат еще раз обсудить, продумать возможные последствия,
да как посмотрит Версаль, да что скажут в Женеве, словом, зарубят живое
дело на корню, решил действовать на свой страх и риск - или пан, или
пропал.
безопасности, беззаботность. Типография не охранялась, дежурных в
помещении не было, поэтому Петр Иванович с тремя помощниками легко проник
туда, перебил станки, сжег запас литературы, а все шрифты, забрав их в два
мешка, рассыпал по женевским улицам.
сделается столь близким, а угроза возмездия - повсеместной, что
народовольцы начнут метаться, возобладают обычные российские эмигрантские
дискуссии и свары, печатное дело, таким образом, с т а н е т.
свою нелегальщину.
властями:
Верховенские из "Бесов" не страшны вам? Неужели не боитесь российской
бунтарской заразы?!"
Восстановленную типографию он разгромил второй раз, еще более жестоко и
безжалостно, чем в первый.
властью:
революционеров "Народной воли".
удар этот должен быть особым.
л его, т р о г а л со всех сторон, п о д в о д и л своих людей; победил;
Лев Тихомиров шарахнулся из террора в неожиданное: "Видимо, русский народ
- особый, в нем главная идея - идея самодержавная, идея личного
властвования верховного вождя; следовательно, вопрос упирается в уровень
просвещенности самодержца".
вы думаете, что мы не видим все наши прорехи?! Неужели мы не понимаем - в
чем-то даже лучше вас, - сколь тяжек грех нашего абсолютистского аппарата
перед державою?! Но ведь какой-то прогресс есть?! Не спорьте, есть! Разве
были возможны такие публикации, которые появляются в современной русской
печати, при Николае Первом? Разве можно было представить себе, что критика
обретет функции общественные открытые?! Разве можно было допустить даже
мысль, что скорбный ум России - Николай Гаврилович Чернышевский - будет
возвращен из ссылки? Сколько десятилетий прошло, прежде чем безвинные
друзья декабристов вернулись домой, а ведь Николай Гаврилович звал к
топору! Вместе надобно работать во имя обновления России, вместе помогать
нашему больному народу, испорченному многовековым рабством, выходить к
барьеру свободы! Работа эта трудная, аккуратная, один неверный шаг, и
обвалимся в пугачевщину, тогда ваши головы полетят первыми, слепой бунт
бар не терпит, разбора в том, кто за кого, не будет!"
друзья его по партии, и враги из департамента полиции только диву давались.
отшатнулись от партии, прочитавши разоблачения одного из ее лидеров.
вошел в близкие отношения с французскими министрами Делькассе и
Константом, подружился с президентом Эмилем Лубе; вместе со своею женою,
очаровательной француженкой Ксенией Шерле, отправился в Рим, был принят
папой Львом XIII; начал из Ватикана борьбу против польских оппозиционеров,
замахнулся на масонов, которые-де отправили в Петербург п р о в и д ц а
Филиппа; Филипп в л е з к государю, а особенно к государыне; Александра
Федоровна, не в силах изжить въевшуюся в плоть и кровь немецкую
авторитарность, слепо следовала советам того, в кого поверила, особенно