Чтение 315–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

Король воспользовался этой минутой, чтобы поблагодарить Клери и
попрощаться с ним; потом он возвратился в свой кабинет. Там его и застал г-н
де Фирмонт.

Клери сел на кровать и заплакал.

В семь часов его кликнул король.

Клери прибежал на зов.

Людовик XVI подвел его к окну и сказал:

- Передайте эту печатку моему сыну, а обручальное кольцо - жене...
Скажите им, что мне очень тяжело с ними расставаться!.. В этом пакетике
собраны волосы всех членов нашей семьи: передайте его королеве.

- Неужели вы с ней больше не увидитесь, государь? - осмелился спросить
Клери.

Король на мгновение запнулся, словно душа покинула его тело, чтобы
полететь к королеве; потом, взяв себя в руки, он продолжал:

- Нет, решено: нет... Я знаю, что обещал увидеться с ними нынче утром; но
я хочу избавить их от страданий... Клери, если вы их увидите, расскажите им,
чего мне стоило уйти, не поцеловав их на прощание... При эти словах он
смахнул слезы. Собрав последние силы, он с трудом прибавил:

- Клери, вы передадите им мой последний привет, не так ли?

И он пошел в свой кабинет.

Члены муниципалитета, как мы уже сказали, видели, что король передал
Клери различные вещи: один из комиссаров потребовал их у камердинера; другой
предложил оставить их Клери на хранение впредь до распоряжения совета. Так и
решено было сделать.

Четверть часа спустя король снова вышел из своего кабинета.

Клери держался поблизости в ожидании приказаний.

- Клери! - молвил король. - Узнайте, могу ли я получить ножницы.

И он снова удалился к себе.

- Может ли король получить ножницы? - спросил Клери у комиссаров.

- На что они ему?

- Не знаю; спросите сами.

Один из членов муниципалитета вошел в кабинет; он застал короля на
коленях перед г-ном де Фирмонтом.

- Вы просили ножницы, - обратился он к королю. - Зачем они вам?

- Я хотел, чтобы Клери остриг мне волосы. Член муниципалитета спустился в
зал заседаний. Обсуждение заняло полчаса, в конце концов просьба короля была
отклонена.

Член муниципалитета снова поднялся к королю.

- Вам отказано! - сообщил он.

- Я не собирался брать в руки ножницы, - заметил король, - Клери подстриг
бы меня в вашем присутствии... Доложите об этом совету еще раз, сударь,
прошу вас!

Член муниципалитета в другой раз спустился в зал заседаний, снова изложил
просьбу короля, однако совет продолжал упорствовать.

Один из комиссаров подошел к Клери и сказал ему:

- По-моему, тебе пора одеваться, ты пойдешь вместе с королем на эшафот.

- Зачем, Боже мой?! - затрепетав, воскликнул Клери.

- Да не бойся, палач о тебя мараться не станет, - отозвался тот.

Начинало светать; послышался барабанный бой: во всех секциях Парижа был
объявлен общий сбор: это движение, этот шум достигли башни и заставили
аббата де Фирмонта и Клери похолодеть.

Король, сохранявший невозмутимость, на мгновение прислушался и проговорил
ровным голосом:

- По-видимому, начинает собираться Национальная гвардия.

Некоторое время спустя отряды кавалерии вошли во двор башни Тампль;
послышался конский топот и голоса офицеров.

Король снова прислушался и с прежней невозмутимостью продолжал:

- Кажется, они приближаются.

С семи до восьми часов утра в дверь кабинета короля неоднократно и под
разными предлогами стучали, и всякий раз г-н Эджворт вздрагивал; однако
Людовик XVI поднимался без всякого волнения, подходил к двери, спокойно
отвечал всем, кто обращался к нему с вопросами, и возвращался к исповеднику.

Господин Эджворт не видел приходивших, но до него долетали некоторые
слова. Однажды он услышал, как кто-то сказал узнику:

- Ого! Все это было возможно, когда вы сидели на троне, а теперь вы
больше не король!

Король возвратился к священнику; лицо его было по-прежнему невозмутимо;
он сказал:

- Только посмотрите, как обращаются со мною люди, святой отец... Однако
надобно уметь сносить все безропотно!

В дверь снова постучали, и опять король пошел отпирать; на сей раз он
возвратился к аббату со словами:

- Этим людям повсюду мерещатся кинжалы и яд: плохо они меня знают!
Покончить с собой было бы слабостью: можно было бы подумать, что я не сумею
достойно умереть.

Наконец, в девять часов шум стал громче; двери с грохотом распахнулись;
вошел Сантер в сопровождении семи или восьми членов муниципалитета и десяти
жандармов, которым он приказал выстроиться в два ряда.

Заслышав за дверью шум, король не стал дожидаться, пока в дверь кабинета
постучат, и сам вышел Сантеру навстречу.

- Вы пришли за мной? - спросил он.

- Да, сударь.

- Я прошу одну минуту.

Он ушел к себе и прикрыл за собой дверь.

- На сей раз все кончено, святой отец, - проговорил он, опускаясь перед
аббатом де Фирмонтом на колени. - Благословите меня в последний раз и
попросите Господа не оставить меня!

Получив благословение, король поднялся и, отворив дверь, пошел к членам
муниципалитета и жандармам, находившимся в его спальне.

Те не обнажили головы при его приближении.

- Шляпу, Клери! - приказал король. Заплаканный Клери поспешил исполнить
приказание короля.

- Есть ли среди вас члены коммуны?.. - спросил Людовик XVI, - Вы, если не
ошибаюсь?

Он обратился к члену муниципалитета по имени Жак Ру, приведенному к
присяге священнику.

- Что вам от меня угодно? - полюбопытствовал тот. Король вынул из кармана
свое завещание.

- Прошу вас передать эту бумагу королеве.., моей жене.

- Мы явились сюда не для того, чтобы исполнять твои поручения, - отвечал
Жак Ру, - а для того, чтобы препроводить тебя на эшафот.

Король принял оскорбление со смирением Христа и с тою же кротостью, какая
была свойственна Богочеловеку, поворотился к другому члену муниципалитета по
имени Гобо.

- А вы, сударь, тоже мне откажете? - спросил король.

Гобо, казалось, колебался.

- Да это всего-навсего мое завещание, - поспешил успокоить его король, -
вы можете его прочитать: там есть такие распоряжения, с которыми я хотел бы
ознакомить коммуну.

Член муниципалитета взял бумагу.

Король увидел, что Клери принес не только шляпу, о которой говорил
король, но и редингот: как и камердинер Карла I, верный Клери боялся, как бы
его хозяин не озяб и его дрожь не приняли бы за проявление трусости.

- Нет, Клери, - остановил его король. - Дайте мне только шляпу.

Клери подал ему шляпу, и Людовик XVI воспользовался случаем, чтобы в
последний раз пожать руку своему верному слуге.

Затем он произнес твердо, что редко случалось с ним, в жизни:

- Идемте, господа!

Это были последние слова, которые он произнес в своих апартаментах.

На лестнице ему встретился сторож башни, Матей: накануне король, застав
его сидящим у камина, довольно резко попросил освободить ему место.

- Матей! - молвил Людовик XVI. - Я третьего дня был с вами немного резок:
не сердитесь на меня!

Матей, ни слова не говоря, повернулся к нему спиной.

Король прошел через первый двор пешком и, пересекая его, несколько раз
оглянулся, мысленно прощаясь со своей единственной любовью - с женой; со
своей единственной привязанностью - с сестрой; со своей единственной
радостью - с детьми.

У ворот стоял выкрашенный зеленой краской наемный экипаж; два жандарма
стояли у распахнутой дверцы: с приближением осужденного один из них шагнул
внутрь и устроился на переднем сиденье; за ним вошел король и знаком
пригласил г-на Эджворта сесть рядом с ним сзади; другой жандарм зашел
последним и захлопнул дверцу.

По городу тем временем поползли слухи: одни говорили, что сидевший в
карете жандарм - переодетый священник; другие говорили, что оба жандарма
получили приказ убить по дороге короля при малейшей попытке его похищения.
Ни то, ни другое не имело под собой оснований.

В четверть десятого кортеж двинулся в путь...

Скажем еще несколько слов о королеве, принцессе Елизавете и детях,
которым король перед отъездом послал прощальный взгляд.

Накануне вечером, после трогательного и в то же время душераздирающего
свидания, королева едва нашла в себе силы, чтобы раздеть и уложить дофина;
сама же она не раздеваясь бросилась на кровать; на протяжении всей этой
долгой зимней ночи ее знобило от холода и ужаса.

В четверть седьмого двери во второй этаж отворились; это комиссары пришли
за молитвенником.

С этой минуты все члены королевской семьи стали готовиться к обещанной
королем накануне встрече; но время шло, королева и принцесса Елизавета стоя
вслушивались в каждый шорох, в каждый звук, оставлявшие короля равнодушным,
но приводившие в трепет камердинера и исповедника; женщины слышали скрип