Александровиче Лучезарове. Тот написал в департамент письмо: мол,
гипнотизирует меня владелец сада "Эден" коллежский секретарь Карл
Баумфельд, толкает на дурное... Что там было дурного, вызнать не удалось,
но дело было нешуточным:
экспертизу в дом умалишенных, пришел диагноз: глубокая шизофрения.
Баумфельд, как показала проверка, был человеком монархических убеждений,
обратился к Лучезарову с одной лишь просьбой: передать государю букет
первых роз из его сада.
великому князю Николаю Николаевичу журналистом из местной немецкой газеты
"Ригер тагеблат" Стельмахером.
мне в 1908 году смерть португальского короля Дона Карлоса, угадала в
прошлом году мою жизненную драму, а в январе нынешнего сообщила, что в
гороскопе нашего обожаемого монарха Марс находится в оппозиции к Сатурну,
что сулит ему страшные бедствия, типа заговора, покушения, катастрофы в
пути.
отвести грядущую опасность. Укрепите нашего обожаемого монарха!"
Организовать еще ряд таких писем о грядущей угрозе. Нагнетать чувство
страха. Дедюлину об этом не говорить. М о е".
выведенному заглавию дела - интереса для з а м ы с л а не представляли;
искал террор или новые данные о военно-революционных организациях; с
любопытством просмотрел материал на генерал-майора Евгения Ивановича
Мартынова, близок к Гучкову, сделал взнос в сумме восьмидесяти тысяч
рублей в кассу поддерживаемой им газеты "Русь"; высказывается против
участия войск в подавлении народных выступлений, считает необходимым
обращение к солдату на "вы". Стоит в оппозиции к руководству
"Всероссийского офицерского союза", однако авторитетом в военных кругах
пользуется; независим; собственный дом на островах, жена купчиха, такой
может поиграть в оппозицию, о дне грядущем думает без страха, а вот как
раскачает солдат, как те в бунт пойдут, как дом его спалят, тогда вспомнит
нонешние годы, слезами умоется... Постоянно контактирует с членом "Союза"
в Вильно доктором Ильей Роммом по кличке "Дедушка", не иначе как имеет
связи с подпольем... Нет, не годится, Ромм Роммом, а люди армии будут
недовольны, включи он, Курлов, в задумываемую комбинацию русского
генерала, нет смысла портить отношения с военным министром Сухомлиновым;
все равно по нему ударит: в империи так заведено, что руководитель
отвечает, случись что в департаменте, может ни ухом, ни рылом не знать, но
спрос с него, - абсолютистский централизм, ничего не попишешь...
России, победи бескровный переворот, в результате которого на трон сядет
просвещенный монарх, пожалует конституцию, гарантирует свободы, - вот
тогда-то и можно было б выйти в отставку и заняться делом, раскрутить с
Бадмаевым азиатский проект, вложить деньги в Китай, построить себе замок
где-нибудь в Гурзуфе и прожить оставшиеся годы в спокойствии и счастье. Он
до того явственно представил себе дворец, окруженный кипарисами, до того
близко увидел стальной лист моря, что глаза даже закрыл, покачал головой:
"Мечтатель... Ничто мирное у нас невозможно, не распускай себя, не
расслабляйся, служи силе, сам будь ею, иначе конец всему и погибель, не в
Бельгии какой живешь, в России..."
донимал Владимир Митрофанович Пуришкевич, товарищ председателя главной
палаты "архангелов", канцелярию держал в своем доме, по Моховой, тридцать,
выбил хороший номер на телефонной станции, запоминающийся, 43-48; делу,
правда, не помогло, звонят мало, данных по переговорам почти не идет, все
больше беспокоят палату доносами на соседей и жалобами на полицию, которая
не возбраняет иноверцам тайно проникать в столицу из черты оседлости, всех
перекупили на корню христопродавцы проклятые.
в Государственной думе, но слепнет, когда дело касается инородцев) были,
как обычно, с жалобами на бездействие околоточных против революционных
сходов в домах интеллигентов; одно послание тем не менее привлекло
внимание Курлова.
департамента полиции, с просьбой за двух студентов, задержанных во время
январской сходки в университете. Особенно нахваливал Александра
Васильевича Аршинова, "известен как патриот русской национальной идеи,
безусловный монархист, положительного поведения, набожен, в быту скромен,
порочащих знакомств бежит"... Нил Петрович, понятно, отзвонил Владимиру
Митрофановичу, пообещал разобраться незамедлительно, запросил в архиве
справочку, а там сюрприз: оказывается, этот "патриот Русской национальной
идеи" известен департаменту по картотеке на членов партии эсеров; вступил
в ряды борцов против самодержавия в Херсоне еще в 1903 году; наблюдался
киевской охранкой, был близок со студенческими подпольными кружками
социалистов-революционеров, особенно дружил с Яковом Кулишером и Мордкой
Богровым.
показались ему любопытными: первый возглавлял боевую студенческую группу
эсеров в Париже, был вхож к Борису Савинкову; второй - натура нервическая,
порывистая - являлся членом киевской группы
анархистов-интернационалистов-коммунистов, но - при этом - состоял
секретным сотрудником киевской оханки, имел кличку "Аленский" и освещал
деятельность анархистов непосредственно начальнику киевской секретной
полиции полковнику Кулябко, свояку генерала Спиридовича, любимцу военного
министра Сухомлинова.
садясь в кресло, написал на листочке "Цепь: Аршинов - Кулишер - Богров.
Террор как метод и у эсеров, и у анархистов. Работа с этой тройкой
перспективна. Тем более, что именно в Киев поедет государь со Столыпиным
на торжества, посвященные юбилею Дома Романовых".
- исследовав добрую сотню агентурных дел - остановил свое внимание на
фамилии Александра Ульянова и Муравьева, обвинявшегося в покушении на
жизнь тульского полицейского чина после поджога помещичьей экономии.
товарищей по организации в бездействии и трусости; "лишь один метод борьбы
возможен с палачами - браунинг или динамит, а не чтение брошюрок
фабричным"; начал пить, одалживая деньги у знакомых; выпив, делался
агрессивным; заговаривался; знакомые вздыхали: "Дурной, с ума свернул".
департаменте полиции, от своих же, - Спиридович сделал так, что по
районным отделениям охранки были разосланы повторные директивы на розыск
Муравьева, скрывавшегося летом 1910 года; подняли агентуру; распечатали
фотографии; пошла работа...
своею невестой Татьяной Меликовой по паспорту на имя Алексея Бизюкова в
Киеве, вышел именно полковник Кулябко, свояк и друг.
проходил, хотя в комнате было жарко натоплено. В висках было свинцово,
поясницу тяжко ломило, словно б кто перетянул колом поперек позвонка.
себя, как словно судьбу испы-туешь... Ну, разве ж можно было давеча после
финьшампаню да еще водку? А после того - горилку? И все это бесстыдство
заливать пивом? Атлет Иван Поддубный такое не выдержит, а ты... Ну, кому и
чего ты хочешь этим своим сгоранием доказать, объясни мне за-ради бога?
кухни принес, я слыхал, квохтало на плите, у хозяйки заварка зверобойная с
шиповником и пустырничком, оттягивает...
бакалейную лавку да бутылочку принесу... Не евши небось?
чаем, жестом фокусника набросил на себя пальто-пелеринку, подмигнул
Муравьеву, мол, мигом обернусь, и выскользнул из маленькой комнаты, окном
выходившей во двор - тихий, истинно киевский, летом утопающий в зелени и
цветах.
странным, в е р х н и м зрением, и до того ему стало муторно, что в горле
аж запершило.
невеста, Танечка, дорогой человечек; взяла с собою все свои сбережения,
семьдесят пять рублей, два колечка и сережки с камушками. Все прожили; по
бизюковскому паспорту на работу не устроишься, охранка фальшивые документы