Чтение 318–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

ремесленника, торговца, он возвысился вопреки или, напротив, благодаря
постоянным унижениям, он поднялся до звания человека, и уж тогда надо было
обойтись с ним по-человечески, иными словами - осудить его на ссылку или
заключение.

- Вот вас я не понимал, - обращаясь к Жильберу, заметил Бийо, - а
гражданина Калиостро я отлично понимаю!

- Эх! Разумеется, после этих пяти месяцев заточения вам его представляют
трогательным, невиновным, достойным уважения; вам показывают его прекрасным
мужем, заботливым отцом, славным человеком. Глупцы! Я считал их умнее,
Жильбер! Его даже приукрасили: как скульптор, высекая статую из мраморной
глыбы, может использовать в качестве модели существо весьма прозаическое,
ничем не примечательное, ни злое, ни доброе, существо со своими привычками и
вовсе не возвышенное, отнюдь не Бога, а в лучшем случае церковного старосту,
- так и нам теперь пытаются высечь из этого обрюзгшего мужчины статую,
воплощающую мужество, терпение и смирение, и статую возводят на пьедестал
страдания; бедного короля превозносят; возвеличивают, освящают; дошло даже
до того, что и жена его любит! Ах, дорогой мой Жильбер, - рассмеявшись,
продолжал Калиостро, - кто бы мог нам сказать четырнадцатого июля, или в
ночь с пятого на шестое октября, или десятого августа, что королева
когда-нибудь полюбит своего супруга?

- О, если бы я мог додуматься до этого раньше!.. - прошептал Бийо.

- Ну и что бы вы тогда сделали, Бийо? - спросил Жильбер.

- Что бы я сделал? Да я бы его убил либо четырнадцатого июля, либо в ночь
с пятого на шестое октября, либо десятого августа; мне бы это большого труда
не составило!

Эти слова были произнесены так просто, что Жильбер простил Бийо, а
Калиостро пришел в восторг.

- Да, - помолчав, молвил последний, - однако вы этого не сделали. Вы,
Бийо, проголосовали за смерть, а вы, Жильбер, - за жизнь. А теперь не угодно
ли вам выслушать мой последний совет? Вы, Жильбер, добились того, чтобы вас
избрали членом Конвента, с единственной целью: исполнить свой долг; вы,
Бийо, - чтобы утолить жажду мести. Итак, и то и другое исполнено; вам нечего
здесь больше делать: уезжайте!

Оба собеседника удивленно взглянули на Калиостро.

- Да, - продолжал тот, - вы оба не принадлежите к какой-либо партии, вы
поступаете по велению сердца. После смерти короля между политическими
партиями начнется грызня. Которая из них падет первой? Этого я не знаю;
однако мне известно, что все они погибнут одна за другой; следовательно, уже
завтра, Жильбер, вас обвинят в излишней мягкости, а послезавтра - впрочем,
может быть, еще раньше, чем вас, - Бийо будет обвинен в чрезмерной
жестокости. Можете мне поверить, что в надвигающейся схватке между
ненавистью, страхом, жаждой мести, фанатизмом мало кто уцелеет; одни
запятнают себя грязью, другие - кровью. Уезжайте, друзья мои! Уезжайте!

- А как же Франция? - проговорил Жильбер.

- Да, а Франция-то как же? - поддакнул Бийо.

- Францию можно считать спасенной, - отозвался Калиостро, - внешний враг
разбит, внутренний - мертв. Насколько опасен эшафот двадцать первого января
для будущего, настолько он в настоящем представляет собой безусловную,
огромную силу: силу безвозвратных решений. Казнь Людовика Шестнадцатого
обрекает Францию на месть монархов и дает Республике поддержку обреченных на
смерть и потому готовых на отчаянный шаг нации. Возьмите, к примеру, древние
Афины или современную Голландию. Соглашениям, переговорам обсуждениям
начиная с сегодняшнего утра положен конец; Революция в одной руке держит
топор, другой размахивает трехцветным флагом. Можете ехать со спокойной
душой; раньше, чем она опустит топор, с аристократией будет покончено;
прежде, чем она выпустит из рук трехцветный флаг, Европа будет побеждена.
Уезжайте, друзья мои, уезжайте!

- Бог мне свидетель, - вскричал Жильбер, - что ежели грядущее, которое вы
мне пророчите, и впрямь будет таковым, я не буду жалеть о том, что покинул
Францию; но куда же мы отправимся?

- Неблагодарный! - воскликнул Калиостро. - Неужто ты забыл о своей второй
родине - Америке! Ужели ты забыл ее огромные озера, девственные леса,
бескрайние, словно океаны, прерии? Разве не нуждаешься ты в отдыхе на
природе после этих страшных потрясений?

- Вы поедете со мной, Бийо? - спросил, поднимаясь, Жильбер.

- А вы меня простите? - шагнув навстречу Жильберу, проговорил Бийо. Они
обнялись.

- Мы едем, - молвил Жильбер.

- Когда? - полюбопытствовал Калиостро.

- Да.., через неделю. Калиостро покачал головой.

- Вы уедете нынче же вечером, - возразил он.

- Почему?

- Потому что я уезжаю завтра.

- Куда же вы едете?

- Придет день, и вы об этом узнаете, друзья!

- Однако как же нам уехать?

- "Франклин" через тридцать шесть часов отплывает в Америку.

- А паспорта?

- Вот они.

- А мой сын? Калиостро пошел к двери.

- Входите, Себастьен, вас ждет отец, - приказал он Молодой человек вошел
и бросился отцу в объятия. Бийо горестно вздохнул.

- Нам не хватает лишь почтовой кареты, - заметил Жильбер.

- Моя карета заложена и ждет вас у дверей, - отозвался Калиостро.

Жильбер подошел к секретеру, где хранились их общие деньги - тысяча
луидоров, - и знаком приказал Бийо взять свою долю.

- Денег-то нам хватит? - спросил Бийо.

- У нас их больше, чем нужно на покупку целой провинции.

Бийо в смущении стал озираться по сторонам.

- Что вы потеряли, друг мой? - спросил его Жильбер.

- Я ищу одну вещь, которая, по правде сказать, мне ни к чему, потому что
я все одно писать не умею.

Жильбер улыбнулся, взял перо, чернила и бумагу.

- Диктуйте, - предложил он.

- Я бы хотел попрощаться с Питу, - молвил Бийо.

- Я сейчас ему напишу.

И Жильбер исполнил свое обещание.

Когда письмо было окончено, Бийо спросил:

- Что вы там написали? Жильбер прочел:

"Дорогой Питу!

Мы покидаем Францию: Бийо, Себастьен и я - и нежно обнимаем вас всех
троих.

Надеемся, что, имея ферму Бийо, вы ни в чем не будете нуждаться.

Придет день, и мы пригласим вас к себе.

Ваш друг,

Жильбер".

- И все? - спросил Бийо.

- Нет, есть еще post-scriptum, - возразил Жильбер.

- Какой?

Жильбер в упор посмотрел на фермера и прочел:

"Бийо поручает Вам Катрин".

Бийо облегченно вздохнул и обнял Жильбера. Десять минут спустя почтовая
карета уже уносила Жильбера, Себастьена и Бийо в Гавр.

ЭПИЛОГ

Глава 1

ЧТО ДЕЛАЛИ 15 ФЕВРАЛЯ 1794 ГОДА АНЖ ПИТУ И КАТРИН БИЙО

Чуть больше года спустя после казни короля и отъезда Жильбера, Себастьена
и Бийо чудесным морозным утром страшной зимы 1794 года около четырехсот
человек, те есть почти шестая часть населения Виллер-Котре, ожидали на
площади и во дворе мэрии выхода жениха и невесты, которых наш старый
знакомый г-н де Лонпре сочетал браком.

Новобрачных звали Анж Питу и Катрин Бийо.

Увы! Многое должно было измениться в жизни, чтобы бывшая любовница
виконта де Шарни, мать маленького Изидора стала г-жой Питу.

Всяк рассказывал об этом на свой лад; но что бы ни говорили люди на
площади, никто из них не мог не восхититься преданностью Анжа Питу и
скромностью Катрин Бийо.

Однако чем больше восхищались молодоженами, тем искреннее их жалели.

Быть может, не было в этой толпе пары счастливее их, но так уж устроены
люди: толпа либо жалеет, либо завидует.

В этот день все собравшиеся были настроены жалостливо.

И действительно, предсказанные вечером 21 января графом Калиостро события
развивались стремительно, оставляя после себя долгий и несмываемый кровавый
след.

1 февраля 1793 года Национальный конвент издал декрет, предписывавший
выпуск ассигнатов на сумму в восемьсот миллионов; общая сумма бывших в
обращении бумажных денег составила, таким образом, три миллиарда сто
миллионов.

28 марта 1793 года Конвент на основании доклада Трейяра издал декрет,
согласно которому все эмигранты объявлялись изгнанниками, иными словами -
декрет приговаривал их к гражданской смерти, а их имущество подлежало
конфискации в пользу Республики.