Сорокин "после реабилитации неуклонно терял то душевное здоровье, которому
завидовали мои лагерные товарищи. Пошли неврозы, психозы..." -- Игорь
Каминов: "На свободе я ослаб и опустился, и кажется, что на свободе мне
тяжелей намного".
все зубы выпали за один год. Тот -- стариком стал сразу. Тот -- едва домой
добрался, ослаб, сгорел и умер.
расправились. (Я, например, и сейчас еще выгляжу моложе, чем на своей первой
ссыльной фотокарточке.) Вдруг выясняется: да ведь как же [[легко]] жить на
воле! Там, на Архипелаге, совсем другая сила тяжести, там свои ноги тяжелы
как у слона, здесь перебирают как воробьиные. Всё, что кажется вольняшкам
неразрешимо-мучительным, мы разрешаем, единожды щёлкнув языком. Ведь у нас
какая бодрая мерка: "было хуже!" Было хуже, а значит, сейчас совсем легко. И
никак не приедается нам повторять: было хуже! было хуже!
перелом, который испытан им при освобождении. Этот перелом бывает разный
очень. Ты только на пороге лагерной вахты начинаешь ощущать, что
каторгу-родину покидаешь за плечами. Ты родился духовно здесь, и сокровенная
часть души твоей останется здесь навсегда, -- а ноги плетут куда-то в
безгласное безотзывное пространство [воли].
освобождении! Вот как расставалась с Особлагом в 1951-м Вера Алексеевна
Корнеева, которую мы уже в этой книге встречали: "Закрылись за мной
пятиметровые ворота, и я сама себе не поверила, что, выходя на волю, плачу.
О чём?.. А такое чувство, будто сердце оторвала от самого дорогого и
любимого, от товарищей по несчастью. Закрылись ворота -- и всё кончено.
Никогда я этих людей не увижу, не получу от них никакой весточки. [Точно на
тот свет ушла]..."
мы умерли для какой-то совсем новой загробной жизни. Немного призрачной. Где
осторожно нащупываем предметы, стараясь их опознать.
по пушкинскому варианту: "И братья меч вам отдадут". Но такое счастье
суждено редким арестантским поколениям.
-- тот с кусочком этой ворованной свободы спешил бежать в одиночество. Еще в
лагере "почти каждый из нас, мои близкие товарищи и я, думали, что если Бог
приведёт выйти на свободу живым, то будем жить не в городах и даже не в
сёлах, а где-нибудь в лесной глуши. Устроимся на работу лесником,
объездчиком, наконец пастухом и будем подальше от людей, от политики, от
всего этого бренного мира" (В. В. Поспелов). Авенир Борисов первое время на
воле всё держался от людей в стороне, убегал в природу. "Я готов был
обнимать и целовать каждую берёзку, каждый тополь. Шелест опавших листьев (я
освободился осенью) казался мне музыкой, и слёзы находили на глаза. Мне было
наплевать, что я получал 500 грамм хлеба -- ведь я мог часами слушать тишину
да еще и книги читать. Вся работа казалась на воле лёгкой, простой, сутки
летели как часы, жажда жизни была ненасытной. Если есть вообще в мире
счастье, то оно обязательно находит каждого зэка в первый год его жизни на
свободе!"
теряется, как сгорает. Они почти суеверно избегают новых вещей, донашивают
старое, досиживают на ломаном. У одного моего друга мебель такая: ни сесть,
ни опереться ни на что, всё шатается. "Так и живём, -- смеются, -- от зоны
до зоны". (Жена -- тоже сидела.)
благополучными людьми! Встречаюсь только с теми из прежних друзей, кто хоть
как-то неблагополучен".
карьеру. А кто лепит -- скучны ужасно.
(особенно в пору, когда ЧКГБ как будто чуть смежало веки): ура! свободен!
теперь один зарок: больше не попадаться! теперь -- [нагонять] и [нагонять]
упущенное!
заработках и сберегательной книжке (у нас говорить об этом -- тон дурной, но
тишком-то [считают]...) Кто -- в детях. Кто... Валентин М. клялся нам в
тюрьме, что на воле будет [нагонять] по части девиц, и верно: несколько лет
подряд он днём -- на работе, а вечера, даже будние, -- с девицами, и всё
новыми; спал по 4-5 часов, осунулся, постарел. Кто нагоняет в еде, в мебели,
в одежде (забыто, как обрезались пуговицы, как гибли лучшие вещи в
предбанниках). Опять приятнейшим занятием становится [покупать].
-- столько?
прошлому.
грязный обманщик, -- так зачем бы тебе стараться забыть тюрьму и лагерь?
Чего тебе стыдиться в них? Не дороже ли считать, что они обогатили тебя? Не
вернее ли ими гордиться?
не ждёшь!) стараются -- [забыть!] Забыть как можно скорей! Забыть всё
начисто! Забыть, как его и не было!
Пронман: "Честно скажу: видеться с бывшими лагерниками не хотел, чтобы не
вспоминать". С. А. Лесовик: "Вернувшись из лагеря, старалась не вспоминать
прошлого. И, знаете, почти удалось!" (до повести "Один день"). С. А.
Бондарин (мне давно известно, что в 1945 году он сидел в той же лубянской
камере передо мною; я берусь ему назвать не только наших сокамерников, но и
с кем он сидел [до] нашей камеры, кого я отнюдь не знал никогда, -- и
получаю в ответ): "А я постарался всех забыть, с кем там сидел". (После
этого я ему, конечно, даже не отвечаю.)
надоело лаяться одному против ста, слишком тяжелы воспоминания. Да и вообще
-- зачем им эта нечистая, не идейная публика? Да какие ж они
благонамеренные, если им не забыть, не простить, не вернуться в прежнее
состояние? Ведь об этом же и слали они четырежды в год челобитья: верните
меня! верните меня! я был хороший и буду хороший! *(4) В чём для них
[возврат?] Прежде всего в восстановлении партийной книжечки. Формуляров.
Стажа. Заслуг.
Разве в лагерном опыте, если даже встряхнуть его и промыть -- найдётся хоть
одна крупинка благородного металла?
(всякий раз еще имея и пять [намордника]). Получил республиканскую
персональную пенсию. "Вполне обеспечен. Славлю свою партию и свой народ".
(Это замечательно! Ведь только Бога славил так Иов библейский: за язвы, за
мор, за голод, за смерти, за унижения -- слава Тебе, слава Тебе!) Но не
бездельник этот Васильев, не потребитель просто: "состою в комиссии по
борьбе с тунеядцами". То есть, кропает по мере старческих сил одно из
главных беззаконий сегодняшнего дня! Вот это и есть -- лицо Благомысла!..
и разоблачений.
чтоб не попасть второй раз? "Забыть, как сон, забыть, забыть видения
проклятого лагерного прошлого," -- сжимает виски кулаками Настенька В.,
попавшая в тюрьму не как-нибудь, а с огнестрельной раной. Почему
филолог-классик А. Д., по роду занятий своих умственно взвешивающий сцены
древней истории, -- почему и он велит себе "всё забыть"? Что ж поймёт он
тогда во всей человеческой истории?
1921-м, еще до замужества, добавила: "А мужу покойному я про это так и не
рассказывала, [забыла]". Забыла?? Самому близкому человеку, с которым жизнь
прожила? Так ма'ло нас еще сажают!!
человечность? Ведь о ком-то же составлены пословицы:
закатились за решётку, -- воспринял всё пережитое как проклятье, как
постыдную неудачу глупца. И устремился в науку -- наиболее безопасное
предприятие, чтобы подняться на ней. В 1959 году, когда Пастернак еще был
жив, но плотно обложен травлей, -- я стал говорить ему о Пастернаке. Он
отмахнулся: "Что говорить об этих старых галошах! Слушай лучше, как я
[борюсь] у себя на кафедре!" (Он всё время с кем-нибудь борется, чтобы
возвыситься в должности.) А ведь трибунал оценил его в 10 лет лагерей. Не
довольно ли было один раз высечь?..
реабилитирован, вот вернули партбилет (ведь не спрашивают, не поверил ли ты
за это время в Иегову или Магомета? ведь не прикидывают, что частицы, может
быть, твоих прежних мыслей не осталось за это время, -- а на тебе
партбилет!) И он возвращается из Казахстана в свой Ж*, проезжает мой город,
я выхожу к поезду. О чём же мысли его теперь? Э-э, да не метит ли он
Володихин Дмитрий
Никитин Юрий
Гуревич Георгий
Каргалов Вадим
Шилова Юлия