сведущий Чанг, и могучий Джон, и молоденькая Марина. А мудрый Гранатов...
Неужто и он не нашел выхода? Только сегодня утром с ними простились,
только десять минут назад слушали их голоса. Чтобы поверить в потерю,
нужно к ней привыкнуть. Пока что привычки не было, и рассудок, подчиняясь
подсознательной надежде, конструировал какие-то обнадеживающие теории: а
вдруг наука ошибается, на нижних уровнях время не ускоряется, а
замедляется; а вдруг микронавты застряли на втором уровне, где можно
протянуть и полгода, отремонтируют темпоскаф и появятся; а вдруг...
последовательные передачи с четвертого, шестого и прочих уровней, по
нескольку часов каждую. Ведь по своим часам микронавты на каждой станции
прожили четверо биосуток, накопили впечатления, сменяясь у микрофона,
наговорили отчетов.
нижних уровней на верхние, и теперь поступали в порядке очередности.
Баумгольц, глотая таблетки от бессонницы, мрачно слушал Анджей Ганцевич,
зажав руки коленями и раскачиваясь. Слушал Хулио Вильянова, то и дело
воздевая руки к небу и хватая себя за шевелюру. Слушали заплаканные жены и
дочери... И Лев слушал, опечаленный, подавленный, но не потрясенный,
пожалуй. Он был молод, привык к мысли, что старшие поколения прокладывают
дорогу, а потом уступают ее. Гранатов проложил и уступил. Лев готовился
принять эстафету. Мысленно уже сочинял заявление с просьбой направить его
во вторую экспедицию.
повествующий о дыхании, кровяном давлении, самочувствии и аппетите всех
членов экипажа. Джон своим густым басом докладывал о состоянии механизмов
(какой из них отказал в конце концов?). Чанг излагал результаты измерений
(очень-очень полезно, но с цифрами специалисты разберутся после, по каждой
таблице диссертацию будут писать). Кроме того, Чанг, склонный к
теоретизированию, перед стартом на следующую станцию высказывал свои
предположения о будущих открытиях. А после Чанга с волнением и печалью
слушали наследники Гранатова бодрые шутки своего президента.
Чувствовалось, что он в восторге от путешествия, захлебывается от
впечатлений, хочет все сообщить до малейших подробностей, но язык у него
не поспевает за мыслями, а слова подбирать некогда, даже грамматикой иной
раз пренебрегает. Некогда, некогда, не до стилистики, правка потом.
Спешит, кипит, горит!
рост микронавтов около двух микрон, несколько меньше отдельной клетки;
клетки и наблюдаются).
каша. Сплетаясь, завиваясь, расходятся и сходятся струи. Несутся в
завихрениях какие-то комочки, песчинки, пленки, нитки, длинные,
извилистые, перевитые и совсем куцые, как волоски, срезанные бритвой.
шнурки - молекулы белков и нуклеинов, коротенькие обрезочки - сахар, жиры,
отдельные аминокислоты. Молекул воды не различаем, они слишком мелки. Вода
образует общий точечный фон, как на гравюре.
середине полупрозрачный мешок, в нем клубок спутанных канатов -
прославленные хромосомы. Сейчас клетка готовится к делению, поэтому
хромосомы в общем уже расставлены парами, как на музейной витрине.
Присматриваясь к канатам, вижу, что они составлены из двойных ниточек,
заплетенных косичками. ДНК - эталоны, проекты и программы живого тела!
несколько минут, а для нас минута - это два года. Когда соприкасаешься с
этим миром примитивных существ, прежде всего удивляешься его
медлительности. Биогоды на деление! Роды, которые растянулись на
десятилетие!
Этакие колесики, они медленно проворачиваются. На ободе накручена РНК. Это
матрица - образец и штамп. На одной стороне выступ, на него чаще всего и
натыкаются плавающие молекулы. Одна неподходящая, другая неподходящая,
столкнулись, плывут дальше. Но вот седьмая или семнадцатая пришлась как
раз по мерке - эта прилипла. И тотчас выступ смещается, следующее звено на
очереди, следующая молекулярная невеста ждет своего жениха. Один не
годится, другой не годится, третий не тот. Разборчивая молекула, как
Агафья Тихоновна. Но вот десятый пришелся по душе. Опять смещается выступ.
Так до полного оборота. А когда весь белок склеен, голова упирается в
хвост, и тот же выступ сталкивает готовую нитку. Тут же она сворачивается
в клубок, словно спящая змейка, несется в общем потоке. Куда? Толкнулась в
одно место, другое, третье. Поймана, приросла. Сюда и предназначалась.
промышленности таких сложных цехов. У нас массовое производство -
однотипность. Живая клетка - цех с бесконечной номенклатурой изделий. А
сама-то меньше типографской точки.
В ядро, оказывается. Приложилась к хромосоме, теперь плывет обратно.
Видимо, контроль и проверка. И это тоже предусмотрено в живой фабрике
белка.
электронными микроскопами, заснято рапидсъемкой. Я даже не хотел
пересказывать, но подошел полюбоваться и удивился, опять удивился! Чему?
Да многообразию природы, все тому же...
сомнения, разум - самое удивительное в природе: материя, понимающая себя.
Но рассудок есть у каждого из нас, все вокруг рассуждают, мы к тому
привыкли. Инженер просидел год над проектом, создал план большого завода.
Молодец, но чему поражаться? Голова на плечах есть, учился, выучился. Но
тут передо мной без головы, без плеч, на пустом месте сам собой вырастает
завод - пищевой, фармацевтический, со своей энергетикой, архивом,
контролем, внутренним транспортом, складами топлива и готовой продукции,
самостоятельным движением, с охраной, добычей сырья из внешнего мира, да
еще способный строить другие подобные заводы... и все это в крапинке, куда
меньше булавочной головки.
налаживала это производство в крапинке. Налаживала методом проб и ошибок,
сгубила несчетное число неудачных вариантов.
больше. Может быть, в атомах есть вещи поудивительнее жизни?
Насмотришься чудес, сам начинаешь придумывать чудеса.
сотые доли микрона, наравне с крупными молекулами.
превратились в дробинки и камешки; на темпоскаф обрушился каменный град.
Если же вспомнить, что скорость молекул раза в полтора выше скорости
звука, как у хорошего сверхзвукового лайнера, и выше, чем у пули, можно
представить себе, сколько вреда нанес этот сосредоточенный обстрел.
Природа поливала непрошеных гостей целым ливнем крупнокалиберных пуль. И
хотя защитное поле было рассчитано на этот ливень, хотя молекулы
отскакивали от темпоскафа, как градины от тротуара, все равно энергия
ударов передавалась внутрь: с внутренних стен осыпались полки, вешалки,
приборы, трубки. Все дрожало, ходило ходуном, расшатывалось. Микронавты
едва поспевали ликвидировать мелкие аварии, пока досадные, но в дальнейшем
и опасные.
темпоскаф в недра кристалла. В твердом веществе тоже была дрожь, но не
хаотическая, а упорядоченные колебания, к ним можно было приспособиться.
Кристаллы были рядом - кварц и алюмосиликат в песчинках. Гранатов
предпочел кварц - правильный кристалл кубической формы. На экранах
темпоскафа появились ряды плотно уложенных шариков - идеальная геометрия,
такая, казалось бы, несвойственная природе. Микронавты медленно
погружались в кристалл, выжигая себе нору. Шарики в рядах тоже колебались,
но, по крайней мере, не плясали как попало, не выскакивали из своих рядов.
кристалл, вперемежку с перечнями поврежденных и исправленных приборов,
аппаратов, прожекторов, щупалец, манипуляторов, разбитого стекла,
погнутого металла. Микронавты даже задержались на этой ступени на лишних
четыре биодня. Зализывали раны, спрятавшись в своей коленчатой норе,
прежде чем решиться на очередной прыжок - на десятый уровень уменьшения.
внутриатомного (рост микронавтов - десятимиллиардные доли сантиметра,
время пребывания - десятимиллионные доли секунды). Впрочем, в Темпограде
не сразу узнали, что это последняя ступень. Устав от двухсуточного бдения,
слушали, позевывая, потирая распухшие веки. Кое-кто задремал в кресле,
кое-кто пил крепкий кофе в буфете, чтобы прогнать сон. Нервы уже
притупились. Нельзя без отдыха горевать двое суток подряд.
Выбрали кремний, чтобы рассмотреть ядро посложнее. Надеемся разобраться
наконец, какой смысл в магических числах, почему это система из 16, 28 или
40 нуклонов прочнее всех промежуточных. Но это в будущем. Пока что для нас
Белоусов Валерий
Эриксон Стивен
Корнев Павел
Прозоров Александр
Пехов Алексей
Шилова Юлия