— Молчит папаша, — сказал я Аггею. — Начхать ему на тебя. Вот я тебя резать начну на части — а папаша и не почешется…
— Ниче-о, — выдохнул бастард на бегу. — Ничо-о… Ма…маша почешется. И тебя по…чешет, и бабу твою…
Я щелкнул пальцами, ускоряя Аггею темп. Повинуясь заклятию, парень припустил быстрее; из-под бухающих сапог его вздымались фонтанчики песка.
— Хорт… — негромко сказала Ора.
Я молчал.
— Хорт… — повторила она; я не смотрел на Ору, но по тому, как изменился ее голос, догадался, что карие глаза опасно сузились. — Иногда я думаю… что зи Гороф во многом прав. Что вам за удовольствие издеваться над парнем?
— Это убийца, — сообщил я сквозь зубы. — Разбойник. Насильник. Это недостойная жизни скотина…
— Са… тако-ой… — выдохнул Аггей. Ага, он еще не потерял способность разговаривать; я щелкнул пальцами, и Аггей рванул вперед, как пришпоренная лошадь.
— Противно и стыдно на это смотреть, — сообщила Ора.
Я вспомнил четверых, прижавших ее однажды в темном переулке. Те парни ничем не отличались от Аггея; старичок, полезший Оре под юбку, был прообразом того, во что превратится Аггей, доживи он до старости.
Я уже открыл рот, чтобы высказать Оре все, что думал по этому поводу — но передумал. Ситуация зашла в тупик; я допустил ошибку, задумав шантажировать Горофа. Вернее, это Ора подсказала мне неправильный ход…
И теперь ей, видите ли, противно и стыдно.
Нежно, в три голоса, заквакали лягушки у берега. Река была как черное парчовое покрывало; некоторое время я раздувал ноздри, принюхиваясь к запахам воды, сосны и мокрого песка.
Что же. Значит, неудача.
— Отвернитесь, — сказал я Оре. — Я намереваюсь поплавать у берега.
Ора ничего не сказала; я перешагнул через вытоптанную Аггеем канавку и подошел к воде.
Тишина. Лягушки.
Некоторое время я раздумывал, не обернуться ли выдрой. Решил в конце концов, что удовольствие, полученное от купания в человеческой шкуре, стоит даже таких неудобств, как, например, мокрые подштанники. А решившись, скинул куртку, рубашку, расстегнул пояс; поколебавшись, положил поверх одежды футляр с заклинанием Кары.
Ора старательно смотрела в сторону. Я снял штаны, ежась, вошел в реку по щиколотку. Есть особенное наслаждение в том, чтобы не плюхаться сразу в холодную воду, а вот так, по волоску, погружаться, чувствуя, как затапливает тело — снизу вверх — приятная прохлада, как бегут по коже острые, непротивные мурашки…
Я медленно погрузился по грудь, потом не выдержал — и нырнул. Шарахнулась прочь темная рыбина, лягушки удивленно заткнулись; вынырнув, я точно знал, что мастера камушков — найду и покараю. Пусть это не Гороф; пусть это кто угодно, да хоть Ондра Голый Шпиль, но драконолюба мы посетили не случайно — он знает что-то о природе камушков, а значит, поможет мне в поисках, даже если для этого придется взять его замок в осаду. Неудача еще не означает поражения; время есть. Еще четыре месяца Кара безраздельно принадлежит мне…
Я почувствовал, что попал в стремнину. Нырнул, выгреб в сторону, повернул к берегу…
Сосны — вернее, их отражения — восхитительно змеились на волнистой водной глади. И столь же восхитительно подрагивали отражения множества людей, бесшумно наполнявших берег.
Они вышли одновременно отовсюду. Их было не меньше нескольких сотен; они вышли — и остановились плотным полукольцом. Ора Шанталья отступила к самой воде и выставила защитку «от железа и дерева» — нелишне, но и не особенно эффективно. Аггей все еще бегал по кругу, некоторое время разбойники взирали на него кто с ужасом, кто с сочувствием, кто со злорадством.
Моя одежда — и поверх тряпок футляр с заклинанием — лежали на песке, в полной досягаемости любого из разбойников. Ора, отступив, не догадалась захватить с собой столь ценного глиняного болвана; остановка изменилась так быстро, что даже я разинул рот — ненадолго, зато широко.
— Ма! — крикнул все еще бегущий Аггей.
Среди разбойников обнаружилась женщина. То есть я сперва подумал, что это мальчик; простоволосая, коротко стриженая, в каких-то линялых штанах, в шерстяной накидке с бахромой, в сапогах выше колена, она казалась ровесницей Аггея.
И я не сразу понял, что именно к ней обращено было его отчаянное: «Ма!»
Она посмотрела сперва на бегущего Аггея, а потом и на меня — голого, мокрого, стоящего по грудь в воде. От ее взгляда мне сделалось холодно — это была не просто «ма», а «Ма» с большой буквы. И на ее глазах мучили ненаглядного сыночка, малыша, беззащитную кровиночку. И что полагается за это мучителям — я прочитал в ее взгляде, и мне на секунду захотелось обернуться выдрой, бросить все и уплыть на тот берег…
Атаманша шагнула вперед, ловко поймала бегущего Аггея за шиворот, дернула в сторону; по тому, как она вытаскивала сына из-под власти заклятия, я сразу понял, что ей и раньше приходилось иметь дело с магами. Ну вот; мальчишка рухнул на песок, хватая воздух ртом, ноги его продолжали бежать уже в воздухе — но основные нити заклинания были нарушены, через несколько секунд парень сможет наконец-то отдохнуть…
А вот интересно, что за отношения у них с Горофом, спросил я сам себя. Та еще семейка — маг, атаманша, бастард…
Пауза затянулась. Разбойники стояли полукольцом, ожидая, что скажет им тощая маленькая женщина с неровно подрезанными светлыми волосами; я смотрел на своего уродца.
Пока что господа разбойники не обратили на него внимания…
Все. Уже обратили.
Волосатые руки, потянувшиеся было к моим вещам, сперва отдернулись под взглядом атаманши — и только потом, получив молчаливое «добро», потянулись снова.
Я рванулся на берег — меня остановили два десятка арбалетов, нацелившихся мне в грудь. Несколько запоздало я вспомнил, что на мне-то защитного заклинания нет, и поспешил прикрыть себя — прямо поверх «гусиной кожи» и мокрых подштанников.
Наблюдавшие за мной разбойники загоготали.
Нет, не зря маги предпочитают черные плащи и высокие шляпы. Человек повелевающий должен и выглядеть соответственно — а попробуй-ка сотворить сколько-нибудь приличное заклинание вот так, нагишом, да еще под взглядами хохочущих вооруженных мужланов…
Разбойники уже обшарили мое платье, вытряхнули карманы и выпотрошили кошелек; сдавленный вопль восторга знаменовал еще одну находку — разбойникам попался мешочек с камушками. Я увидел, как загадочные мои самоцветы, добытые с таким трудом, связанные каждый со своей особенной тайной — расползаются по грязным рукам, разбойники цокают языками, а кое-кто уже и напялил на себя опасное украшение…
Но самое печально было все-таки не это. Атаманша, безошибочно определив, какой из трофеев имеет наибольшую ценность, жестом потребовала передать ей футляр с Карой.
Я попытался вспомнить, что говорил господин председатель клуба относительно таких вот случаев — Кара в чужих руках. Я попытался вспомнить — и не смог; может быть, таких случаев вообще не предусматривалось? Ну какой же внестепенной маг допустит, чтобы у него отобрали муляж Корневого заклинания?!
— Мадам, — сказал я как мог проникновенно. — Эту вещь вам лучше не трогать. Мне будет обидно, если с вами что-нибудь случится…
Она бросила на меня быстрый оценивающий взгляд. Повертела муляж в руках, легонько подтолкнула Аггея, все еще валявшегося на земле, по-матерински так пнула сапогом:
— Малый, это что за лялька?
Голос у нее был неожиданно тонкий. Хрипловатый — от вечных простуд и, вероятно, курения, — но тонкий, как у девочки.
Аггей сел. Посмотрел на меня — змееныш! Мог бы — живьем бы меня сожрал, проглотил бы, не жуя…
— Это Корневое заклинание, — сообщил мрачно. — Ежели этому, — кивнул на меня, — в руки попадет — ищи-свищи, привет сове. А так — я его на части порву…
Это даже хорошо, что на свете бывают такие самоуверенные юнцы. Это даже правильно; я приободрился.
— Грохнуть? — спросила атаманша, с отвращением разглядывая глиняную куклу.
— Пускай, — сказал Аггей и оглядел разбойников оценивающим взглядом, — пускай Вилка грохнет…
— А че? — возмутился молодой разбойник, примерно одних с Аггеем лет. — А че я?!
— Слышал? — атаманша протянула ему болвана. — Давай, сломай ему шею-то… Небось глиняный, сдачи не даст. Давай-давай, делай, что сказано…
Аггей рассчитал верно. Понял, что завладеть Карой все равно не сможет, и решил с минимальными потерями — ну, околеет какой-нибудь Вилка — лишить меня честно выигранного Корневого заклинания…
Я вскинул обе руки ладонями кверху. В небо ударили две очень сильные молнии; кроны сосен справа и слева вспыхнули как пакля. Если бы я был в черном плаще и при шляпе — разбойники дали бы деру все до единого. Но я был в мокрых подштанниках, а потому в стане врага случился всего лишь небольшой переполох.
Во-первых, Вилка с перепугу — или с умыслом — уронил болвана на песок.
Во-вторых, наиболее робкие разбойники шарахнулись и присели, а наиболее храбрые вскинули оружие; в мою защиту ударили три или четыре тяжелых арбалетных стрелы.
— Залпом! — крикнул гаденыш-Аггей. — Залпом, остолопы!
Да, парнишка вовсе не был глуп. Я с ужасом понял, что одновременный удар десяти, к примеру, стрел даже моей замечательной защите не сдержать…
Я мельком взглянул на Ору; никакой Оры не было. Там, где только что стояла моя помощница, обнаружилась теперь небольшая водяная крыса; зверь ушел в воду без плеска, оставляя меня одного против трех сотен головорезов — но одновременно развязывая мне руки.
— Всех сожгу! — заорал я, подкрепляя слова новой молнией. Разбойники отшатнулись; сосны пылали, огонь перекидывался с кроны на крону, становилось жарко. Больше всего я боялся, что в суматохе кто-то наступит на мою Кару, а тогда уж, как правильно заметил Аггей, привет сове…
Повелительно рявкнула женщина в линялых штанах. Полукольцо разбойников, развалившееся было, снова сомкнулось; воняло паленым, кое-кто недосчитался бороды, кое-кто остался без бровей и ресниц, но в целом разбойничье воинство оставалось по-прежнему боеспособным. Атаманша махнула рукой, отдавая команду арбалетчикам, залп — и я повалился ничком в воду. Стрелы зашлепали в реку у меня за спиной; я впервые задумался о том, что этих три сотни, а я, хоть и внестепенной маг, но один…
Где-то в юности я читал подобную историю. Трое могущественных магов пали жертвой толпы дикарей — потому что дикарей было много, и маги истратили все силы до конца. Мои силы тоже не бесконечны, я хорошо это усвоил еще в детстве, сидя в глубоком колодце.
Да, обыкновенные разбойники давно поседели бы и отступили. Но эти — эти всю жизнь прожили бок о бок с драконьим замком, магов знали не понаслышке, а значит, запугать их не удастся, значит, пора убивать…
Будто прочитав мои мысли, стриженая женщина скомандовала новую атаку.
Заклинание «от железа и дерева» удержало нападающих, но ненадолго — от ножей и топоров они догадались избавиться, а металлические бляхи на одежде не воспринимались заклинанием всерьез. Мой барьер пронзительно звенел — но пропускал безоружных разбойников почти без сопротивления.
Я отступил в воду почти по грудь. Я сбивал нападавших некрасивыми, серыми, но очень эффективными молниями.
Они падали один за другим — но они не думали отступать! Они спотыкались о тела сраженных товарищей, но перли и перли; ко мне тянулась по меньшей мере сотня безоружных, но от этого не менее волосатых и загребущих лапищ.
Са-ава! Да что они о себе возомнили!
Я обернулся выдрой. Нырнул; поверхность воды, подсвеченная пожаром, колыхалась над моей головой, будто оранжевое шелковое полотнище. Я видел разбойничьи ноги в сапогах — и фонтанчики песка, поднимавшиеся со дна при каждом их шаге; кое-где на мелководье имелись безжизненные тела, и вода вокруг них мутилась.
— Где он? Где? — спрашивало толстое копье с железным наконечником, тычась в дно и распугивая мальков.
— Может, пусть себе? — осторожно предположили хорошие сапоги, из-за голенищ которых тянулись струйки радужных пузырьков. — На кой он нам сдался?
Неразборчиво закричала атаманша на берегу, и владелец хороших сапог присел так, что я и качество штанов его смог оценить — штаны, между прочим, тоже неплохие…
Достойно ли внестепенному магу спасаться бегством от банды головорезов?
Цела моя Кара, или на нее уже кто-то наступил?
Ни ответить на эти вопросы, ни принять решение я так и не успел. Там, за оранжевой водной поверхностью, случилось что-то не вполне понятное.
Дикий вопль. Еще один; неразборчивые проклятия, мольбы, шипение; исчезло копье, убежали на берег хорошие сапоги, и даже одно из безжизненных тел заворочалось, пытаясь подняться.
Контровский Владимир
Орловский Гай Юлий
Посняков Андрей
Соломатина Татьяна
Посняков Андрей
Ибсен Генрик