работали мы в защитных комбинезонах - из-за радиоактивного заражения
материала. Начали мы сразу же после "проводов покойника"; вернее - начал
Дональд, а я при этом только присутствовал. Мы уже знали, что сотрудники
Контрпроекта (он же "Проект-невидимка") прибудут через восемь дней.
Дональд собирался начать с утра - чтобы его сотрудники отвлекающей
канонадой заглушили грохот наших собственных взрывов; но все оказалось
готово еще вечером (когда я в вычислительном центре перебирал бессчетные
варианты глобальной катастрофы), и Дональд не дотерпел до утра.
высокопоставленные опекуны - обо всем узнают. Забывшись после ухода
Раппопорта в тяжелом сне, я несколько раз просыпался и вскакивал от
громыхания взрывов, - но оно мне только чудилось. Бетонные стены были
рассчитаны и не на такие удары. В четыре утра, чувствуя себя, как
евангельский Лазарь, я выволок свои ноющие кости из постели - в комнате я
уже оставаться не мог, - махнул рукой на конспирацию и решил идти в
лабораторию. Уговора у нас никакого не было, но просто не верилось, что
Протеро, имея все наготове, спокойно отправится спать. Я не ошибся: его
выдержка тоже имела границы.
дверей Ини, заметил свет и невольно замедлил шаг; потом, поняв, насколько
это бессмысленно, с кривой усмешкой, которая растянула мое словно бы
жестко выдубленное, совершенно чужое лицо, сбежал вниз по лестнице, не
вызывая лифт.
горел, я натыкался на расставленные повсюду кресла; было полнолуние, но
бетонная колода перед входом заслоняла свет. Улица выглядела жутковато, -
а может, это мне только казалось. На здании администрации пылали рубиновые
предупреждающие огни для самолетов, да кое-где на перекрестках светились
фонари. Здание физического отдела казалось вымершим; я пробежал по темным,
хорошо знакомым мне коридорам, через приоткрытую дверь проник в главный
зал - и понял, что все уже кончилось: багровые предостерегающие надписи не
светились. Кругом царил полумрак; зал с огромным кольцом инвертора походил
на машинное отделение завода или судна; на пультах еще перемигивались
огоньки индикаторов, но у камеры не было никого. Я знал, где искать
Дональда, и по узкому проходу между обмотками многотонных электромагнитов
пробрался в маленькое внутреннее помещение - комнатушку, в которой Протеро
хранил все протоколы, пленки, записи. Тут действительно горел свет.
Протеро вскочил, увидев меня. С ним был Макхилл. Без всяких вступлений
Дональд протянул мне исчерканные листки.
в каком состоянии нахожусь. Тупо таращился на столбцы цифр, пытаясь
сосредоточиться. Наконец результаты всех четырех опытов дошли до меня, и
ноги подо мной подогнулись.
внимательнее, просмотрел результаты. Вдруг бумага стала темнеть, что-то
застлало глаза. Приступ слабости длился секунды. Я справился с ним и
теперь был в холодном, липком поту. Дональд наконец заметил, что со мной
творится что-то неладное, но я поспешил его успокоить.
больше энергия, тем меньше точность локализации взрыва. Четырех опытов,
конечно, маловато для статистической обработки, но эта зависимость
бросалась в глаза. По-видимому, при зарядах больше микротонны (мы уже
запросто оперировали единицами ядерной баллистики) разброс достигал
половины расстояния между точкой детонации и намеченной целью. Хватило бы
трех-четырех опытов, чтобы уточнить результат, доказать военную
непригодность Экстрана. Но я уже в этом не сомневался: я до мелочей
припомнил все предыдущие результаты, свою отчаянную борьбу с формулами
исходной теории, и передо мной замаячило невероятно простое соотношение,
дающее решение проблемы в целом. Это был принцип неопределенности,
примененный к эффекту Экстран: чем больше энергия, тем меньше точность
фокусировки; чем меньше энергия, тем точнее фокусировался эффект. При
расстояниях порядка километра точность фокусировки достигала квадратного
метра, - но только если взорвать лишь несколько атомов; итак, никакой
разрушительной силы, никакой мощности поражения - ничего.
нескольких слов. Оставалось еще одно затруднение: опыты с увеличенной на
порядок энергией (чтобы окончательно поставить крест на Экстране) были
опасны - из-за неопределенности места высвобождения энергии. Нужен был
полигон - скажем, в пустыне... и дистанционная аппаратура. Дональд и об
этом уже подумал. Мы говорили, сидя под голой запыленной лампочкой.
Макхилл так и не проронил ни слова. Мне показалось, что он больше
разочарован, чем потрясен, - но, возможно, я обижаю его таким суждением.
хорошо, и я с ходу набросал примерный вид зависимости, экстраполировал ее
на более мощные заряды - порядка килотонны, а потом, обратным манером, на
наши предыдущие результаты. Цифры совпали до третьего знака. Наконец
Дональд взглянул на часы. Было почти пять. Он разомкнул главный рубильник,
отключив все агрегаты, и мы вместе вышли на улицу. Уже рассвело. Воздух
был холоден, как хрусталь. Макхилл ушел; мы еще постояли перед входом в
гостиницу - в нереальной тишине и такой мертвенной пустоте, словно никого,
кроме нас, не осталось на свете; подумав об этом, я вздрогнул, - но лишь
мысленно, повинуясь непроизвольному движению памяти. Мне хотелось сказать
Дональду что-то, что подвело бы окончательную черту, выразило бы мое
облегчение... радость... но тут я заметил, что ни облегчения, ни радости
не испытываю. Я был опустошен, ужасающе обессилен и так равнодушен, словно
ничего уже не должно было, не могло произойти. Не знаю, чувствовал ли он
то же самое. Мы пожали друг другу руки - хотя обычно не делали этого - и
разошлись. Если клинок соскальзывает по скрытой от глаза кольчуге, здесь
нет заслуги того, кто нанес безуспешный удар.
15
через три дня - чтобы успеть систематизировать результаты, подготовить
более детальные протоколы наблюдений и увеличить некоторые снимки. Но уже
на другой день я пошел к Белойну. Он принял новость удивительно спокойно;
я недооценил его выдержку. Больше всего он был задет тем, что мы до конца
хранили от него нашу тайну. Я много распространялся на эту тему, словно
поменявшись с ним ролями - ведь когда-то именно Айвор силился мне
объяснить, почему меня пригласили последним. Но теперь речь шла о деле,
несравненно более важном.
отзывался ворчанием. Он еще долго был сердит на меня - что и
неудивительно, - хотя под конец как будто согласился с нашими доводами.
Тем временем Дональд таким же неофициальным образом предупредил Дилла; и
единственным, кто обо всем узнал лишь на Совете, был Вильгельм Ини. Хоть я
его терпеть не мог, но невольно восхищался - он и глазом не моргнул во
время сообщения Дональда. Я наблюдал за ним неотрывно. Этот человек был
прирожденным политиком. Только, пожалуй, не дипломатом - дипломат не
должен быть слишком злопамятным, а Ини почти ровно через год после того
заседания, когда с Проектом было покончено, передал в печать (через одного
журналиста) целую кучу сведений, и в первую очередь о нашей с Дональдом
затее, - в соответствующем свете и с соответствующими комментариями. Если
б не он, эта история вряд ли приобрела бы такой сенсационный характер и
высокопоставленным особам, включая Раша и Макмаона, не пришлось бы брать
под защиту меня и Дональда.
непоследовательности, ведь наша секретная работа так или иначе должна была
пройти через официальные жернова Проекта. Но дело изобразили как
самоуправство, имевшее гнусную цель повредить Проекту, - мы-де не
обратились сразу к компетентным специалистам (то бишь к ядерным
баллистикам Армии), а работали на кустарный манер, в малом масштабе,
предоставляя "другой стороне" возможность обогнать нас - и застать
врасплох.
как выглядел. Во время того заседания он бросил лишь несколько взглядов
из-под очков в сторону Белойна, которого, безусловно, подозревал в
причастности к заговору. Хоть мы и старались сформулировать
предварительное сообщение так, будто секретность работы диктовалась
требованиями методики и неуверенностью в успехе (под "успехом", понятно,
подразумевалось то, чего мы больше всего боялись), все эти оправдания
ничуточки не обманули Ини.
Экстран мог принести человечеству не гибель, а мир. Нынешняя доктрина
"своевременного оповещения" предполагает временной интервал между запуском
межконтинентальных ракет и их появлением на экране радаров. Глобальное
Оружие, разящее со скоростью света, исключало "своевременное оповещение" и
ставило обе стороны в положение людей, которые приставили друг другу
револьверы к виску. Это могло бы привести к всеобщему разоружению. Но
такая шоковая терапия с равным успехом могла бы закончиться и совершенно
иначе, заметил Дональд.
окончательный распад Совета - ни залатать, ни склеить его уже не удалось.
Ини перестал делать вид, будто он всего лишь нейтральный посол или
наблюдатель от Пентагона; проявлялось это по-разному, но всегда неприятным
для нас образом. Так, нашествие армейских специалистов-ядерщиков и
баллистиков, начавшееся ровно сутки спустя и походившее на оккупацию
вражеской территории (вертолеты налетели, как саранча), было в полном