немедленно послал за доктором Рбалом. До приезда врача я пробовал говорить
с Лейжем. Не открыл он и мне. Пришлось говорить с ним по внутреннему
телефону. Никакие увещания не помогли. Я ему говорил одно, а он,
совершенно не понимая меня, твердил другое. Ему чудилось, что у меня
только одна злодейская цель - принудить его выдать секрет синтеза
фермента.
с Лейжем по телефону я оставил и пришел сюда опять. На мои просьбы открыть
дверь он отвечал бранью, и вскоре мы услышали звон разбитого стекла - Лейж
запустил в окно тяжелым октанометром. Затем наступила тишина. Признаться,
мне стало не по себе: вдруг он что-нибудь учинит над собой. Я уже решил
отдать команду ломать дверь, как мы услышали гармонику. Сомнений не
оставалось - парень свихнулся окончательно. Приехал доктор Рбал. Он тоже
пытался уговорить Лейжа открыть дверь, но тот продолжал играть. Рбал
позвонил по телефону. Лейж долго не отвечал, потом ответил. Едва выслушав,
обругал врача, швырнул трубку и снова принялся за свою губную гармошку.
поправку. Тогда нам было не до гармоники. Мы решили взломать дверь. Я
первым вошел сюда. Брошенная Лейжем трубка еще раскачивалась на белом
шнуре. Почти все здесь было разбито, изуродовано, а сам он, скорчившись,
сидел в углу, вон на том столике. Вид у него был, прямо сказать, дикий.
Лейж озирался по сторонам, никого из нас не узнавал, конечно. Прикрываясь
руками, защищаясь от нас, от воображаемых лимоксенусов, он кричал, что не
даст фермент, не может дать, не знает секрета Нолана. Рбал попытался
успокоить его, и это вызвало особенно резкую реакцию... Ничего не
оставалось, как ввести аминазин. Мы еле справились с Лейжем, помогая
Рбалу. Он сделал ему укол под лопатку. Потом еще одна инъекция, и Аллан
стих.
на котором теперь опять в полном порядке стояли приборы, и оттуда смотрел
на Хука. Хук все такой же - бронзоволицый, модально-спокойный, уверенный в
себе.
действовало?
спросил очень строго, но ответа не получил.
порцию аминазина, и потом?
остался у нас, работает. Должен сказать, хорошо работает. Уравновешен, не
возбудим излишне, даже с протоксенусами ладит. В атом ему помогли приборы
и защитные приспособления, созданные в наших лабораториях. Словом, все
хорошо, но иногда он начинает все же нервничать. Не может спокойно слышать
имя...
заговаривать с ним о Нолане. Впрочем, теперь он уже не так болезненно
будет реагировать и на это, а вот вскоре после выхода из клиники каждого
вновь появляющегося в Холпе он настороженно, таинственным шепотом
спрашивал: "Вас подослал к нам Нолан?" Больше всего почему-то его
беспокоил молочник, который каждое утро привозил в нашу столовую продукты.
Стоило только появиться молочнику в Холпе, и Лейж сейчас же начинал
выяснять, не подослан ли он Ноланом. Пришлось переменить молочника. Ну а
вы, Крэл, вы ведь и в самом деле от Нолана, так что при разговорах с
Лейжем...
взаимного доверия.
правд столько, сколько людей, считающих свою правду самой правдивой.
таиться от вас, попробую уговорить его, Если он расскажет вам, для чего
именно нужен фермент, то вы...
собирался сделать. Однако из этого ничего не вышло. Странно, но никто не
уезжал из Холпа в пятницу. "Плевать, конечно, что не уезжают, а я возьму и
уеду! Но почему все же никто не собирается ехать? Молчаливый заговор, или
существует все-таки какой-то непонятный заслон... Вероятно, если
потребуешь сейчас машину, она окажется неисправной".
Так... Хорошо, спасибо... Да, я собираюсь в город.
завтраку, как из столовой позвонили. Теперь в коттедж аккуратно носили
еду. Из клиники пришел врач, медсестры, сменяя одна другую, регулярно
навещали Крэла... Без помощи здесь не оставят, а может быть, и вылечат?..
бредово, и все об одном. О башне, и это как-то переплеталось с мыслью,
постоянной и волнующей мыслью об Инсе. Входила очередная медсестра, и на
секунду казалось, что входит Инса, почему-то сменившая комбинезон на белый
халат...
коттеджа.
своим древним происхождением и уже смирившийся с торчащей посреди него
серой башней. Воздух был чист, прохладен, и, вдохнув его, Крэл ощутил
бодрость, сбежал со ступенек, спеша окунуться в закатную красоту деревьев,
и тут увидел Инсу.
она здесь давно. Все то время, которое проболел Крэл.
скачки. Вы любите скачки? Вы что, вообще никогда не выезжаете из Холпа? Я
хотел сказать теперь, когда я здесь, не выезжаете. Стережете?
раньше. Сочувствие и скорбь, тревога, почти отчаяние промелькнули в ее
взгляде. И доброта. Доброта такая, с какой может смотреть только женщина.
- Не надо... Я очень ждала...
спросил резко, почти грубо:
выпалила:
ее за руку, но она быстро отодвинулась от него, обхватила руками колено и
раскачивалась потихоньку из стороны в сторону. - Инса!
маленькой, отец обещал, обещал, да так и не сводил. Телескоп стоял в
парке. Над обрывом. Надо было опустить монетку, и тогда давали посмотреть.
Как-то получалось, что мы не доходили до этого обрыва. Да и вообще мы в
парк ездили всего два или три раза. Отцу все некогда было. Занят, занят,
занят. Все вечера в лаборатории. Допоздна... И погиб поздно вечером... В
лаборатории...
что же можно сказать ей.
пытаясь завладеть ее руками. - Я никогда...
говорить... о себе. Все еще разговариваете со мной, как с фабричной
девчонкой. И слов вы не находите подходящих... Ну почему такое: умный,
интересный человек, а как начинает о своих чувствах говорить, лепечет
что-то несусветное?!
выходит. Один раз показалось, что пришло большое, настоящее,
единственное...
не решили... Ни обо мне, ни о себе... Обостренный самоконтроль, доведенный
до абсурда. Мечетесь, никому не верите, и трудно вам. Самому с собой
трудно. А по-моему, проще надо. Веселее, легче и больше веры в людей.
Конюшевский Владислав
Березин Федор
Афанасьев Роман
Лондон Джек
Суворов Виктор
Шилова Юлия