Синицкий невольно вспомнил, как. Тургенев в шутку сказал об
англичанах, что они говорят так, будто бы у них во рту горячая
картошка.
Рустамова: тот внимательно прислушивался к словам, торопливо
вылетающим из коробочки. "Опять какая-то "сигма", Вильям... О чем же
это?" размышлял студент, улавливая знакомые слова.
удаляющейся машины, будто звуковая концовка в радиопередаче, совсем
затих.
полезное предупреждение! - Он вдруг нахмурился. - Оставь здесь пленку
и... сам понимаешь, об этом не следует рассказывать.
в кабинете большом магнитофоне, затем положил пленку в сейф и подошел
к окну.
x x x
руку:
доме. Вы настаиваете на максимальной скорости? Основание у ротора
выдержит? Мало ли какой попадется грунт...
себя, как дитя... Расчеты я проверил, но мне нужна была еще и ваша
уверенность. Теперь за эту часть дела я спокоен.
быть.
неудачи? Теперь она чувствовала, что какая-то, пусть даже маленькая
частичка ее труда осталось там, в подводном доме - "фантастической
затее" Васильева.
дорожке, Мариам немного впереди. Она прислушалась. Ей показалось, что
издалека прилетела ее любимая песня - песня, о которой не расскажешь
словами.
Васильев, тоже прислушиваясь к песне: - "Тот, кто ел голову рыбы кутум
и пил шоларскую воду, обязательно вернется обратно"... Я был здесь во
время войны...
город, но с ним у меня связаны тяжелые воспоминания... Во время войны
я потерял там семью...
возвратился из Баку в Ленинград. Перед глазами - разбитый шестиэтажный
дом: бомба прошла сверху донизу. На втором этаже знакомые обои,
сорванная с петель дверь, случайно повисшая на свернутой в штопор
водопроводной трубе рамка из красного дерева... В ней был портрет... в
светлом платье. Это он хорошо помнил. Портрет висел в кабинете над его
столом... На разорванных обоях остался только темный, еще не успевший
выцвести прямоугольник...
мучительных подробностей. Бомба была сброшена ночью. Никого не удалось
спасти из-под развалин...
репродукторе...
хрустел под ногами.
глухо заговорил Васильев. - Не знаю, зачем я решил поделиться с вами
моим горем... Но поймите, Мариам, долгие годы я молчал, никто и
никогда не слыхал от меня ни жалоб, ни вздохов... И вот сегодня, перед
самым большим днем в моей жизни, я вдруг захотел пожаловаться вам...
Дайте руку! - резко сказал он.
прижал к щеке.
вам смешным... Но когда я вспоминаю о том, что узнал совсем недавно,
мне просто недостает человеческого тепла... Мне кажется, что я сплю и
мне не хватает воздуха...
счастлива, если бы смогла подольше задержать свою ладонь на его
холодной щеке!
Наши люди могут и любить и ненавидеть. Ненависть к врагам Родины -
благородное чувство... Но мне иной раз кажется, что нет в мире такого
слова, такого понятия, которым можно было бы определить то, что я
чувствую за последнее время... - Он помолчал и, смотря прямо перед
собой широко раскрытыми глазами, продолжал: - Я вам сказал, что в
Ленинграде у меня никого не осталось в живых... Думал о сыне - он в
это время был в Эстонии, куда еще летом его вывезли в лагерь вместе с
другими пионерами. Но что я мог узнать, когда Прибалтика уже давно
была занята... Лагерь не успели эвакуировать. После войны мне стало
известно, что сын мой жив и находится в американской зоне Германии, в
каком-то приюте для сирот. Как и многих других советских детей, его
заставляли навсегда забыть свою родину, свой язык, даже имя... - Мой
Алешка превратился в забитого американского раба. По данным советской
комиссии, которая занималась возвращением детей на родину, сына моего
там называли почему-то Вильямом... Никакие протесты не помогали.
Американцы не возвращали наших детей... - Васильев замолчал, затем,
взглянув на Мариам, снова заговорил, как бы вспоминая: - Алешка сейчас
уже совсем большой... ему семнадцать, и он здесь недалеко... на чужом
берегу.
инженера, будто от громкого слова могла разорваться тонкая ниточка,
что тянулась от нее к его сердцу.
американцы зачем-то отправили на Ближний Восток, а не на родину...
Мариам от неожиданности вздрогнула и невольно прижалась к своему
спутнику.
воротник на ее плаще и, словно застыдившись этой несвойственной ему
нежности, сказал: - Вы, наверное, клянете меня на чем свет стоит.
Совсем расчувствовался... Нечего сказать, приятная прогулка!
Голос Мариам задрожал.
ее голову. В уголках глаз блестели слезинки... - Я вас обидел?..
Ничего не понимаю...
- Девичьи слезы - ночная роса...
конструкция! Не могу видеть, когда плачут дети.
вспомнил о детях, у которых погибли родители... Это было сразу после
войны. Я отправился в детский дом, где воспитывались сироты. Хотел
взять себе какого-нибудь мальчугана, чтобы усыновить... Меня долго
расспрашивали, кто я и откуда, а когда узнали, что я один и нет у меня
никакой семьи, вежливо отказали. - Он глубоко вздохнул. - И здесь не
повезло мне, Мариам! Если бы вы знали, с какой завистью я смотрел на
одного майора, который приехал с женой и просил отдать им в дочери
крохотную девочку! Но чувство зависти съело меня окончательно, когда
майор взял троих ребят...
выносить детских слез. Насмотрелся за войну... Девочка - совсем
маленькая, с черными глазенками - сразу понравилась майору. Он и его
жена решили взять именно ее. Но тут они заметили, что два мальчугана
стоят рядом и кулачками размазывают слезы. Оказалось, что это братья
девочки. Не выдержал майор: взял всех троих!
Мариам, вытирая слезы, приложила платок к глазам.
сердце кольнуло, и он долго не мог вымолвить ни слова. - Не знаю...
может быть, легче станет, когда выговоришься, - наконец сказал он и
тут же продолжал с еле сдерживаемым волнением: - Теперь вы понимаете,
Мариам, какая ненависть кипит во мне. Она как горячая смола! Она жжет
меня изнутри... Я никому не могу простить детских слез: и слез моего
далекого сына и горя маленьких корейцев... Я не знаю, с какой стороны
прилетит самолет... Может быть, с американской базы на турецком
Корнев Павел
Маркеев Олег
Мичурин Артем
Афанасьев Роман
Емилина Ника
Шилова Юлия