Допустим, твои женщины дополняют одна другую... образ там раскрывают, я не
знаю.
- Дурыстика! Знайдзи, покажы мне с"нняшняга аутара, катрый бы образ
раскрывау! Толку от моих жэншчын - адзин...
- Так уж и один...
- ... доказаць, што яны сапраудна штось знаюць. И выходиць, штось такое
сушчэствуець.
- И оно крадется во тьме, чтобы сожрать нас! - торжественно завершил он. -
Извини, Игорь, но не верю. Как ты говоришь, "дурыстика". Хотя
полюбопытствовать, чего ж тебе напророчили цыганка с дамой из Прудков, я
не отказался бы.
Он вполуха слушал рассказ Игоря и думал: а как бы ты, дружище, заговорил,
узнай, что мама моя, Настасья Матвеевна Журская, потомственная знахарка?
Вот и получается: ты во все это не веришь, а приходится, я же во все это
верю, хотя верить-то как раз не хочу. Не хочу даже допускать возможности,
что все твои "дамы" не от своего скверного характера предсказывали то, что
предсказывали, не желаю верить в невозможность противостоять постаревшему
Стояну-отшельнику, которого здесь зовут чертячником - и не зря, кстати,
зовут. Об остальном и говорить не стоит. Круги твои - так, ерунда. Меня
больше волнует зубок чеснока, который я вчера обнаружил в своем кармане.
Наверняка мать положила. И думать о причинах этого ее поступка я тоже не
хочу. Я слишком успешно позабыл обо всем этом (понимаешь, старик, в городе
такие знания ни к чему), слишком успешно, чтобы теперь восстанавливать их
в своей памяти. Но, боюсь, придется.
"...боюсь".
Журский нащупал в кармане сухую каплю чесночной дольки, сжал, словно была
она амулетом от всех напастей - и в это время с крыльца донеслось:
- Хлопчыки маи даражэнькия! Да столу!
9
Обедали куриным бульоном, неизменной жареной картошкой и овощами. Хозяйка
строго наблюдала за гостями: вс" ли в порядке, всем ли угодила? - и при
этом успевала еще что-то перемешивать в большой металлической миске.
Макс ел с аппетитом, азартно и энергично поглощяя свою порцию; Игорь -
рассеянно и без души; Юрий Николаевич же, хоть и уделял картошке с
бульоном должное внимание, мыслями был далеко.
Он вспоминал о том, как впервые осознал, что мама его обладает
способностями, которых нет больше ни у одного человека в деревне (о Стояне
Юрась тогда не знал). Это плохо согласовывалось с тем, что говорили в
школе, еще хуже - с обгоревшим остовом церквушки, сожженной, по словам
старожилов, "после немца"; церквушка свидетельствовала об абсолютном
торжестве разума и материи над бреднями капиталистических священников о
боге и пр. "Чудес не бывает", - вот она, истина в последней инстанции. Но
поскольку целительский талант Настасьи Матвеевны не вписывался в рамки
современной науки, именно чудом он и был, самым настоящим. Даром свыше.
Но, как и всякий дар, нес он в себе множество опасностей. Потому и
говорить о нем при чужих людях не следовало. А свои и так знали.
Объяснил все это Юре старший брат, когда, по мнению последнего, "пришло
время". Младший на удивление быстро понял его слова - возможно, из-за
того, что сам уже обнаружил свой дар - музыкальный. И отныне молчал: в
компании ли приятелей, в кругу ли семьи. Тема эта считалась запретной; да
и сама Настасья Матвеевна старалась лишний раз способностей своих не
проявлять. Знала, видела на примере Мирона-чертячника (Стоянового отца) да
и Варвары, сестры Стояновой, чем платят люди за добро и зло. А у Настасьи
Матвеевны семья, ей лишний раз привлекать к себе внимание Серебряка не
хочется.
Но и об истинной сущности отшельников, и об их взаимоотношениях с
Серебряком Юрась узнал намного позже. Когда "заиграл" путь к умершему и
покоящемуся на берегу Струйной старому чертячнику и шагал домой вместе с
дядькой Григорием.
- Слыш, плямяш, - сказал тогда дядька, попыхивая папироской, - ты глядзи,
пра ус" гэта маучы.
Они шагали, все семеро, вдоль речки, возвращаясь к дороге. Молодой
отшельник остался у домовины.
- Прауду дзядька кажа, - отозвался молчавший все это время Потапыч. - Нам
жа усем горш будзе. Табе - таксама.
- Раб"нка не запугивай, - строго молвил Филлип Гнатович. Он после
случившегося выглядел подавленным, но теперь понемногу приходил в себя.
- Што, няпрауду кажу? - обиделся Потапыч. - Прауду. Твой же Ивашка, тольки
даведаецца, што такое магло быць, зробыць нам блакаду Ленинграда з
Барадзином разом. И табе ж - першаму, - добавил он. - Мы што, мы людзи
маленькия. Санек - яму не прывыкаць, я - заслуги у мяне, лишний раз не
зачэпяць. А от ты, Филлип Гнатыч, на поуную катушку паляциш.
- Ды годзе вам! - дядька, похоже, не на шутку рассердился. -
Разкудахталися! Як будзець, так и будзець. Няужо ад вашых слоу штось
пераменицца. Идзице и язык за зубами прытрымывайце; а праз тры дни гэта
ваабшчэ ничога не будзе значыць: як пахавали, дзе, хто...
Они расстались у моста - всем, кроме дядьки с Юрасем, нужно было в сторону
Адзинцов, так что дальше родственники шли вдвоем.
- Табе мамка ничога не разпавядала?
- Аб чым? - удивился мальчик.
- Аб чарцячниках. И аб ведзьмарке.
К этому времени Юрась уже кое-что разведал, так сказать, по своим каналам.
Хотя среди ребят тема старого и молодого отшельников негласно считалась
запретной, нет-нет, кто-то да и проговаривался: о том, что видел... или не
видел, а примерещилось только; о том, что слышал... или не слышал, а так,
думал, что слышал...
То же и с ведьмаркой. Она жила на противоположном от чертячников крае
деревни, тоже наособицу от остальных, и тоже во многом для любопытных
мальчишек оставалась той тайной, в которую они не спешили проникнуть. Ибо
тоже видели и слышали поблизости от избы ведьмарки всякое - и не горели
желанием всматриваться и вслушиваться получше. Да и родители, прознай они
про неуемное любопытство своих чад, наверняка просветили б так - неделю в
школе на уроках стояло бы дитя, к стеночке прислонясь; случаи такие уже
были.
Одним словом, если Юрась что-то и знал об этих загадочных людях, то крайне
мало. А мать и вовсе ничего ему не рассказывала, в чем он честно и
признался (умолчав обо всем остальном, все-таки ему известном).
- Так слухай, - строго велел дядька. И добавил, щурясь в невыносимо
голубое небо: - Слухай ды на ус мотай.
И Юрась слушал.
О том, что когда впервые появились в деревне предки старого Мирона, никто
уже сейчас и не помнит. Может, и вовсе они не появлялись, а пришли вместе
с первыми поселенцами... Раньше проще было узнать, достаточно б в
церковную книгу поглядеть (где рождения и смерти записывали) - но книгу
сожгли вместе с церковью, так что...
Ну так вот, как бы там ни было, а уж из немногих предков Мироновых, кого
люди еще помнят, все, ровно один, отличались ведунскими способностями. И
не путай способности эти с тем, что может почти каждая сельская бабка
сотворить: ранку там зашептать или хорька от курятника отвадить! Во власти
чертячников - намного большее.
Почему? Разное говаривают, сейчас разве разберешь, где правда, а где
людские домыслы... Только вот дыма без огня, известно ведь, не бывает - и
просто так прозвища не даются. "Чертячником" без причины не назовут.
Может, и впрямь продал весь род их души Сатане, а взамен получил в
услужение "мелких каверзников"? Как знать...
И не потому ли фамилия рода такая странная - Амосы? Один учитель школьный,
который еще маленького Григория с сестрой его, Стаськой, учил уму-разуму,
как-то сказал, что фамилия эта происходит от древнееврейского слова и
означает "несущий ношу"; да и не фамилия это на самом-то деле, а имя!
Но то вс" так, догадки, слухи, шушуканья запечные. А вот доподлинно
известно, что в роду Амосов девочки рождаются редко, однако уж если
рождаются, непременно становятся ведьмарками. Чертячники - те больше
мастера по лесным силам, по лечению снадобьями, из зверей приготовленными;
ведьмарки же - полевые хозяйки, к травам да настоям склонные в своем
мастерстве.
Такою уродилась и Варвара Мироновна, сестра Стояна-отшельника. Но что-то
взыграло в девке, не пожелала, как родичи, мастерство небогоугодное
постигать - в город ехать намерилась, учиться. Ничего у нее, конечно, не
получилось: паспорт ей выдавать не желали, так она сама взяла и укатила.
Сбежала значит. Ну да вскоре вернулась - хоть и упрямая она, Варвара
Мироновна, хоть и с характером (это у Амосов потомственное), а не глупая,
поняла, что плетью обуха не перешибить.
Только жить с отцом и братом все равно не пожелала. Поначалу собиралась
было хату делить (речь в их семействе неслыханная) да потом проще дело
решили. Как раз ведь война отгремела...
(Здесь дядька Григорий остановился (и на словах, и на самом деле) долго
молчал, вспоминая о чем-то, и лишь потом продолжил; а Юрась почему-то
решил, что в войну в Стаячым Камене случилось нечто, к чему оказались
причастны чертячники - не потому ли и Потапыч со старым учителем пришли на
похороны отшельниковы?..)
После ж того, как прогнали немчуков, как раз одна хата освободилась. Туда
Варвара Мироновна и переехала.
(И снова Юрась удивляется: если сестра Стояна-отшельника не намного старше
братца, почему же немолодой уже дядька Григорий называет ее непременно по
отчеству?)
С тех пор так и живут: порознь. Хотя ссора, кажется, случилась между отцом
и дочкой, а брат с Варварой Мироновной отношения поддерживает...
поддерживал. Как знать, не осерчает ли, что не пришла на батьковы похороны?
Круз Андрей
Флинт Эрик
Жюль Верн
Роллинс Джеймс
Каргалов Вадим
Муркок Майкл