отрицательным и заведомо неприятным. Однако временами эти две процедуры было
невозможно разделить, так как разрушающий фактор сливался с созидающим либо
предшествовал ему с той неоспоримой закономерностью, с какой закат предшествует
восходу. Ричард Саймон как раз относился к числу подобных факторов, созидавших
через разрушение: чтобы открыть врата на Землю, требовалось уничтожить
передатчик помех, чтобы стереть передатчик в пыль, он должен был добраться до
Рио и "Полтавы", а это, в свой черед, являлось следствием разрушительного акта.
И не имело значения, сколь велик и могуч объект, который полагалось сокрушить:
долгое время крепчает воин, но сломать ему шею можно одним ударом.
восторженный рев публики. Вероятно, ему хотелось завершить бой каким-нибудь
эффектным трюком, раздавив очередную корзину с помидорами, но Шланг не давался
- Юлил, отступал, подпрыгивал и бил длинными ногами, стараясь избежать могучих
чемпионских кулаков. Его не зря прозвали Шлангом - был он ловок, подвижен и
гибок, хотя не настолько, чтоб справиться с Косым. Тот, похоже, отличался не
одной лишь чудовищной силой, но и поразительной выносливостью: в горле Шланга
уже хрипело и клокотало, а дыхание чемпиона оставалось размеренным и ровным,
словно на арене качали кузнечные мехи.
мгновение, и Шланг устремился вверх, а затем, с размаху - вниз, на истоптанный
грязный песок. Саймону показалось, что он расслышал треск ребер; лицо
Пашки-Пабло болезненно перекосилось, а Кобелино буркнул:
кирпичному поребрику арены. - Знаешь его? - Саймон не сводил глаз с Косого,
пинавшего Шланга ногой. Зрители ревели в восторге; с каждым ударом меж губ
побежденного вздувался и опадав алый пузырь.
"плащей", жирный сучок... Паханито! Большая шишка! Дон Монтальван ему тридцатую
долю отстегивает, а может, двадцатую. - Кобелино с завистью посмотрел на
толстяка. - А Мамонт, он из Харки-дель-Каса, из качков смоленских. Говорят, под
самим Карло Клыком служил, помощником хозяина. Служил, да проштрафился.
Слегка... Если б не слегка, так не бегал бы по арене, а висел над ямой с
муравьями. Дон Грегорио - не Монтальван, его не задобришь. Лютый!
публики, но без каких-либо сюрпризов. Ричард Саймон взял верх над Копчиком,
своротив ему нос и скулу; Косой разделался с Иниго Тормозом, огромным
медлительным парнем, - вывихнул противнику плечо, а затем двинул затылком о
поребрик. Саймон нокаутировал Семку Клюкву на пятой минуте, мощным ударом
поддых; в ответ Эмилио-Емельян пригасил Фитиля - сунул лицом в песок и держал,
пока тот не начал задыхаться. Кадык, последний из соперников Саймона, оказался
счастливее прочих - или умнее, поскольку напросился на удар и тут же рухнул,
закатив глаза и симулируя полную потерю чувств; зато Витек Дантист, оправдывая
прозвище, добрался до челюсти Косого и вышиб ему зуб - за что был пойман,
измордован и уполз с арены с переломанной ногой и разбитым в кровь лицом. К
тому времени, когда стало темнеть и над полем боя зажглись электрические фонари
- первые, виденные Саймоном в этом мире, - чемпион и претендент шли ноздря в
ноздрю. Публика вопила, предвкушая финальный поединок, паханито Обозный сиял и
радостно тряс щеками, хоть котировка Мамонта упала до одного к пяти; впрочем,
все основные ставки были уже сделаны, да и тем, кто ставил сейчас на Саймона
песюк-другой, не слишком верилось в его победу.
ровным счетом ничего необычного - ни смертоносных ударов ногами, ребром ладони
или сомкнутыми пальцами, ни головоломных прыжков, ни искусства сыграть с
противником в невидимку, скрывшись из поля его зрения, ни той поразительной,
пугающей быстроты, с которой мог бы действовать в другой час и в другом месте.
Все это - все, чему обучил его Чочинга вкупе с инструкторами ЦРУ, - являлось
секретным оружием Саймона, хранимым, как драгоценный меч в потертых и
неказистых ножнах, до времени, до срока. Он обладал волшебным мастерством
рукопашного боя, забытым на Старой Земле, но то была лишь часть его умений,
переданная людьми и в принципе доступная людям; Наставник же обучал его иному -
древнему искусству аборигенов Тайяхата, не признававших бластеров и ружей. Он
мог метать клинки и дротики, копья и бумеранги с той же скоростью, с какой это
делали четырехрукие бойцы; мог сражаться на топорах и мечах двенадцати видов,
рубить легкой ичегарой с укороченным древком или широколезвийной канида,
фехтовать тяжелой секирой томо с двумя лезвиями и копейным наконечником,
драться когтистыми перчатками паха; он мог Выстоять против любого воина-тай в
Большом Сагатори, ритуальной схватке в четыре раунда - с двумя клинками и двумя
щитами, с двумя щитами, клинком и копьем, с четырьмя клинками, с двумя клинками
и двумя секирами.
не лучом лазера, а ножом, глядя в лицо врагу, вдыхая запах его кожи, слушая
стук его сердца и зная, что он прервется с коротким всхлипом, гаснущим на
острие клинка.
раз; был спокоен, когда шагал к сопернику, уминая изрытый песок подошвами
башмаков; был холоден как лед, когда заглянул в разбегающиеся зрачки Косого
Мамонта. Тот, наклонившись, прошипел с издевкой:
Саймон присел и, когда над его головой пронеслось нечто тяжелое, угловатое,
обхватил противника за пояс. Какую-то долю секунды они с Косым составляли
единое целое; Саймон вдыхал едкий запах пота, слышал, как скрипит песок под
сапогами, чувствовал трепет могучих мышц, напряжение тела, рвущегося вслед за
выброшенным в пустоту кулаком. Это были такие ясные, такие привычные ощущения,
что ответная реакция оказалась, как всегда, инстинктивной: немного привстать,
приподнять и подтолкнуть. Он выполнил эту программу автоматически, не помышляя
о ее корректировке, об уязвимых точках, прикосновение к коим могло изувечить
либо убить, - а их у атакующего великана было ровно столько же, сколько у
младенца или слабосильного карлика. И все они были доступны Саймону.
ударилось о песок, а Саймон, развернувшись, уже замер в боевой стойке
цатару-ко: плечи опущены, ноги - на ширине плеч, правая рука согнута в локте,
кулак отведен к груди, левая, с раскрытой ладонью, вытянута вперед. Косой
вскочил и ринулся к нему с громоподобным ревом, от которого заложило уши;
кажется, гигант видел сейчас только левую руку Саймона и желал поймать ее,
схватить, переломать. Саймон ударил правой в челюсть - ощущение было таким,
будто его кулак врезался в бетонную стену. Сильный хук не остановил Косого - он
лишь пошатнулся и на мгновение промедлил с атакой. Саймон успел отпрыгнуть,
чудовищные руки противника вновь поймали воздух.
уставился на Саймона, а правый обозревал беснующуюся галерку. - Трусишь,
бляха-муха? Ты поближе подойди, поближе. Тогда узнаем, почем нынче говядина в
Пустоши.
вытянули руки, переплели их, вцепились пальцами-клещами в плечи и замерли,
слегка раскачиваясь на широко расставленных ногах. По нижним и верхним рядам
пробежал возбужденный шепоток; кажется, зрителям стало ясно, что началось
испытание силы. Амфитеатр тоже замер; тысячи глаз смотрели на бойцов, и Саймон
внезапно подумал, что в это мгновение они выглядят точь-в-точь как на картинке
рядом с воротами: два великана, брюнет и блондин, ломающие друг другу хребты,
хрупкую тростинку. Но та не поддавалась, даже не гнулась и не потрескивала;
видно, отлили ее из крепкой стали, а может, вырезали из тайятского дерева куа,
чья древесина шла на топорища секир и отличалась каменной прочностью. Текли
секунды, и напор скалы начал ослабевать; она уже не казалась столь несокрушимой
и будто бы осела, уменьшившись в размерах и растеряв воинственный пыл.
потекла слюна. Саймон попробовал поймать его взгляд, но безуспешно - зрачки
противника сошлись у переносицы и смотрели куда-то вниз, на истоптанный песок в
бурых пятнах запекшейся крови. Он тоже поглядел туда, предчувствуя некую
каверзу - как раз вовремя, ибо Мамонт вдруг откинулся назад и попытался ударить
его коленом в пах. "Такого уговора не было, приятель", - пробормотал Саймон,
чуть повернувшись и подставляя бедро. Затем руки его напряглись, под пальцами
хрустнула плечевая кость, и потерявший равновесие соперник начал послушно
сгибаться дугой. Ноги Косого дрожали, из горла вырывался прерывистый хрип.
воплями. Подняв голову, Саймон увидел множество загорелых бородатых лиц,
множество глаз и разинутых ртов; поначалу каждый вопил свое, но вскоре над
амфитеатром раздавался единый ликующий клич: "Железный кулак"! "Железный
кулак"! "Железный кулак"!" За ограждавшей арену каменной стенкой тянулся на
цыпочках Пашка-Пабло, показывая Саймону оттопыренный большой палец, Радостно
выплясывал Кобелино, а паханито Обозный хлопал по собственной заднице и
восхищенно закатывал глазки. Потом он свел ладони, повелительно кивнул Саймону
и сделал резкий жест, будто выкручивая белье.
это, я думаю, перебор.
направился к поребрику. Пашка, выудив откуда-то чистую тряпицу, принялся
обтирать ему плечи, Кобелино держал наготове рубаху. Натянув ее, Саймон поднял
свой мешок. Публика ревела и бесновалась; одни были готовы боготворить его,
другие - растерзать. Эти, в первых рядах, находились ближе.
дорогу. - Нынче ты победитель и именинник, народец с тобой пообщаться желает.
Да и я тоже, хрр...
Березин Федор
Шилова Юлия
Куликов Роман
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Посняков Андрей