сиянием. Конечно, с большим удовольствием они бы послали цветы на похороны
Бонфорта. - Он нахмурился.
полномочий Роджа? Я думал, что в Ассамблеи нельзя выступать от чьего-то
имени.
Но тут все дело в парламентской механике. Если они ни примут его
полномочий завтра, то просто придется подождать, пока они созреют и
проголосуют единогласно, чтобы получить возможность начать гипнотизировать
своих избирателей. В общем-то эта Ассамблея и так мертва, как приведение
Цезаря, но ее нужно похоронить конституционно.
против?
кризис. Но этого не произойдет.
ли облегчит это дело?
появляться публично больше не следует, если не возникнет крайней
необходимости. В принципе я согласен с вами. Это старая басня о лисице и
кувшине.
заранее, все расписано как по нотам. Может ли случиться так, что возникнет
неожиданная ситуация, с которой я не смогу совладать?
перед корреспондентами, но я думаю, что ваше недавнее заболевание будет
вполне уважительной причиной не делать этого. Мы можем вывести вас оттуда
через аварийный выход и тем самым полностью оградить от встречи с
представителями прессы. - Он усмехнулся. - Конечно, никогда нельзя
исключать возможность того, что какой-нибудь безумец пронесет с собой на
галерею для посетителей оружие... мистер Бонфорт обычно так и называл ее:
"галерея для стрельбы по живым мишеням", особенно после того, как его
ранили оттуда.
Дэк, будьте откровенны. Вы хотите, чтобы я выступил завтра? Или нет?
дел невпроворот? Ради того, что почесать язык?
тщательно обойдены все возможные религиозные различия - и наступила
тишина. Пустовало более половины депутатских мест, зато на галерее кишмя
кишели туристы.
помощью электроники. Затем его сменил традиционный стук в дверь. Пристав
со своей дубиной устремился туда. Трижды Император требовал, чтобы его
впустили и трижды ему было отказано. Тогда он попросил парламент, чтобы
его впустили, ему было позволено войти. Пока Виллем не вошел и не занял
своего места позади стола спикера, мы все стояли. Он был в мундире
Верховного Адмирала и пришел один, не сопровождаемый никем.
первом ряду, прочитал свою речь, обращаясь в основном к спикеру и
совершенно не обращая внимания на короля, как будто его здесь и не было.
Это была не та речь, которую написал Корисмен. Та речь отправилась в
помойку, как только я пробежал ее глазами. Билл написал обычную рекламную
речь, годную лишь для избирательной кампании; здесь это не годилось.
материалами других выступлений Бонфорта, и особенно одной из его речей,
произнесенной по довольно сходному поводу. В ней я горой встал за все
хорошее, за хорошую погоду и за то, чтобы все так же любили друг друга,
как мы добрые демократы, любим своего монарха, а он любит нас. Это была
самая настоящая лирическая поэма, написанная белым стихом и состоящая
примерно из пяти сотен слов. Там, где мне приходилось сбиваться с
Бонфорта, я начинал говорить от себя.
в кабинет - ожидание - против никого, клерк извещает, что все согласны.
Пока я шел вперед, сопровождаемый с одной стороны членами своей партии, а
с другой членами оппозиции, я успел заметить, что многие парламентарии
нетерпеливо поглядывают на часы, прикидывая, успеют ли они на полуденный
челнок.
конституционных пределов, поклялся защищать и расширять права и привилегии
Великой Ассамблеи и защищать свободы граждан Империи, где бы они не
находились - а заодно и исполнять обязанности Верховного Министра Его
Величества.
только через некоторое время заметил, что надрываюсь так, что почти ничего
не вижу. Когда я кончил, Виллем тихо сказал:
- да меня это и не заботило. Я не стал вытирать слезы. Они все еще
катились по моим щекам, когда я повернулся лицом к Ассамблее. Подождав,
пока удалится Виллем, я распустил собрание.
опустела - в городе остался только двор и около миллиона мясников,
булочников и гражданских служащих. Да еще временное правительство.
скрываться нет смысла. Да и не мог я, будучи назначенным Верховным
Министром, не вызывая пересудов, вдруг исчезнуть с горизонта. В качестве
номинального главы политической партии, вступающей в политическую кампанию
накануне выборов, я просто должен был встречаться с самыми разными людьми
- по крайней мере хотя бы с некоторыми. Поэтому я делал все, что был
должен делать и каждый день требовал отчета о ходе выздоровления Бонфорта.
Дела его шли очень хорошо, хотя и довольно медленно. Кэнек дал мне понять,
что если возникнет неотложная необходимость, Бонфорт может появиться
публично в любое время - правда доктор не рекомендовал этого делать, так
как Бонфорт за время болезни потерял более двадцати фунтов веса и все еще
плоховато координировал движения.
Бонфорт знал, что вместо него используют двойника. Сначала его охватил
приступ негодования, но потом он подчинился неизбежности и даже одобрил
это. Родж вел кампанию, консультируясь с ним только по вопросам внешней
политики, передавая затем его советы мне, а я, если того требовали
обстоятельства, высказывал суждения Бонфорта публично.
офис находился рядом с теми же покоями лидера оппозиции, что и раньше
(переезжать в апартаменты, предназначенные для Верховного Министра, мы не
стали, хотя вполне имели на это право, а просто сослались на то, что
правительство было все-таки временным) - поэтому попасть в мой кабинет
было просто только из других комнат, а чтобы добраться до наружного входа,
человеку пришлось бы преодолеть пять проверочных постов - поэтому вхожи ко
мне были только пять доверенных персон, которых проводили проходным
туннелем в кабинет Пенни, а уж оттуда - ко мне.
посетителя до встречи с ним. Я даже мог иметь досье перед глазами и во
время визита, так как часть поверхности моего стола представляла собой не
что иное, как экран, скрытый от взгляда посетителя, а если он имел
привычку во время беседы расхаживать по кабинету, я всегда мог выключить
экран. Тот же экран имел и некоторые другие назначения: так, например,
Родж мог сразу же провести посетителя ко мне, затем обосноваться в
кабинете Пенни и написать мне записку, которая тут же появлялась на экране
передо мной - такого, например, содержания: "Зацелуйте его до смерти и
ничего определенного не обещайте", или "Все, чего он на самом деле
добивается - это того, чтобы его жена получила место при дворе. Пообещайте
ему это и гоните прочь", или даже такие: "А с этим полегче. Он
представляет "трудный" округ и гораздо умнее, чем пытается казаться.
Направьте его ко мне, и я постараюсь все уладить".
какие-нибудь высокопоставленные лица. Каждое утро на моем столе появлялась
гора бумаг. Я расписывался на них бонфортовской подписью, и Пенни сразу же
уносила их. Меня просто поражали размеры имперской бюрократии. Однажды
перед тем как идти на какое-то собрание, Пенни решила показать мне
"кусочек архива", как она выразилась - мили и мили разнообразных досье.
Хранилище больше всего напоминало гигантский улей, в каждой из сот
которого хранилось по микрофильму. Между стеллажами пролегали движущиеся
дорожки, чтобы клерку не пришлось потратить целый день на поиски
какого-нибудь одного досье.
А весь архив, сказала она, занимает пещеру размером приблизительно с зал
заседаний Ассамблеи. Когда я услышал это, то в глубине души порадовался,
что мои занятия государственной деятельностью - явление чисто временное,
можно сказать, хобби.
бесполезным, либо сам Бонфорт принимал решения посредством Роджа, либо сам
Родж. Мне оставалось только выступать с речами перед избирателями. Был