намекая, что он сможет расслышать их получше, если подойдет поближе, а
Эдди, плача и трясясь, повалился на бок и забился в судорогах.
джинсов Эдди, которые были так похожи на его собственные, одну из пробных
упаковок. Опять он сумел прочесть некоторые буквы, но не все. Было
написано что-то вроде "Чийфлет".
две капсулы. Потом он принял три оставшиеся таблетки астина и лег рядом с
Эдди и, как сумел, обхватил его руками, и через некоторое время - трудное
время - они оба заснули.
было реальным временем. Он помнил только ряд отдельных картин, моментов,
разговоров вне контекста; картины мелькали и пролетали мимо, подобно
одноглазым тузам, и тройкам, и девяткам, и Проклятой Черной Суке - Даме
Пауков, когда колоду быстро-быстро тасует шулер.
Время разрушилось для них обоих. В аду не бывает времени, а каждый из них
находился тогда в своем личном аду: Роланд - в аду лихорадки и инфекции,
Эдди - в аду ломки.
точно.
пришлось бы самому сделать одно из двух.
слышный сквозь неизбежный и неотвратимый шум бурунов, умирающих на
пустынном берегу: "БА-БАХ!". Стрелок ощущает запах пороха. "Что-то
случилось, - беспомощно думает стрелок и хватается за револьверы, которых
нет на месте. - Ох, нет, это - конец, это..."
иссушающего, что-то варится. Дело не только в запахе. Он слышит
потрескивание веток, видит слабое оранжевое мерцание костра. Время от
времени ветерок с моря доносит до него ароматный дым и другой запах, тот,
от которого у него слюнки текут. "Еда, - думает он. - Боже мой, неужели я
хочу есть? Если я хочу есть, то, может, я выздоровею".
болит горло, так сильно болит. "Надо было и астин захватить", - думает он
- и пытается засмеяться: все снадобья для него, и ничего для Эдди.
узнал бы где угодно, в конце концов, она же - из его собственного кошеля.
На ней лежат мокрые, дымящиеся куски беловато-розового мяса.
слабый, мерзкий писк.
помер. Ешь, черт тебя дери.
что от Эдди чем-то пахнет - либо дерьмом, либо смертью - и понимает, что
Эдди очень плохо. Желая утешить его, он протягивает к Эдди руку. Эдди
отшвыривает ее.
Мне бы следовало тебя убить. Я бы так и сделал, кабы не думал, что уж если
ты один раз смог пролезть в мой мир, так, может, и опять сумеешь.
такой сильный, что куски мяса чуть не слетают с жестяной тарелки. Наконец,
дрожь унимается.
удается съесть три куска, а потом все расплывается и сливается в новую
прижато к его губам, только иногда (когда у Эдди очередной приступ
спазмов), его отбрасывает в сторону. Стрелок повторяет: "На север. Выше...
выше по берегу".
сильную пощечину. Голубые глаза Роланда широко открываются и на миг
становятся такими живыми и начинают метать такие молнии, что у Эдди
делается смущенный вид. Потом его губы растягиваются в улыбке, вернее - в
оскале.
принять лекарство. Уже пора. Во всяком случае, судя по солнцу. Так я
полагаю. Бойскаутом я, правда, сроду не бывал, так что точно-то не знаю.
Но, по-моему, самое время. Открой ротик пошире для доктора Эдди, Роланд.
Открой рот пошире, похититель ебаный.
вкладывает ему в рот две таблетки, а потом небрежно заливает туда пресную
воду. Как догадывается Роланд, вода, должно быть, из горного ручья,
откуда-нибудь к востоку отсюда. Может быть, она ядовитая; Эдди не сумеет
отличить хорошую воду от плохой. С другой стороны, с самим Эдди, как
видно, все в порядке, да и выбора-то, в сущности, нет - или есть? Нет.
смотрит на него.
болезни, а Эдди ощущает вонь болезни стрелка; от этого сочетания им обоим
тошно, но оно вынуждает их обоих терпеть.
в твоем мире, но здесь - только две. Либо стоять и, быть может, остаться
жить, либо умереть, опустившись на колени, склонив голову и нюхая вонь
своих подмышек. Мне выбирать... - Он заходится кашлем. - Мне выбирать
нечего.
пытается заговорить, но не успевает - засыпает, а в это время карты
звезд, и снова смыкает веки.
Колода все еще движется, карты все еще
тоже выглядит получше. Но у него встревоженный вид.
но кой-чего они все ж таки соображают. Они понимают, что я делаю. Уж не
знаю, каким образом, но понимают и не одобряют. Каждую ночь они
подбираются маленько поближе. Если ты в состоянии, так было бы совсем
неглупо с рассветом перебраться подальше. А то этот рассвет может
оказаться для нас последним.
шепотом и обычной речью.
Дэд-э-чек, дам-э-чам и прочая херовина. Я думаю, Роланд, они - как мы:
сами есть любят, а чтобы их ели - не очень.
это за беловато-розовые куски мяса, которыми Эдди его кормил. Он не в
состоянии говорить: отвращение лишает его даже того жалкого подобия
голоса, какое ему удалось вернуть себе. Но все, что он хочет сказать, Эдди