насилия, или чтобы просто поглазеть на чужие сокровища. Оказалось, что
такие простые действия Старый Хессек не интересовали.
по воле Шайтхун-Кема, они пели ему свою песнь на улицах, но нигде не было
видно их Бога, Ставшего Видимым.
стереть, гнездо гадюк, которое надо растоптать.
перепуганной, но безобидной толпы, были убиты хессекскими метательными
снарядами. Позади стены прыгал свет, то алый, то затягивавшийся черным,
невдалеке появилась вторая стена - из дыма, откуда слышались потрескивания
дерева, крики о помощи или вопли муки и ужаса. Хессеки крутились у ворот,
где их собралось не меньше тысячи с самодельным тараном - тяжелыми
дверными косяками близлежащей гостиницы, которые и были выломаны для этой
цели, - и глухо били ими в железные ворота. Над этой кошмарной сценой,
столь напоминающей потревоженную колонию муравьев, бегающих по скелету,
медленно опускалась странная пелена какого-то ослепшего молчания. Их крики
прекратились, и вдохновение угасло.
сторону стены и прекратили суету, а их бледные лица "старой" расы казались
мне одинаковыми - колодцы без дна, почти идиотские, пугающие молчаливым
слабоумием.
верхнюю площадку Ворот Крылатой лошади. Появившись там, я снял шлем, и был
рад это сделать, потому что он был маловат. Мои ладони были липкими, а в
животе похолодело, но оружие было по прежнему во мне - моя святость, моя
гордость. Они обернули мою Силу против меня, но я одолею их. С ними я
должен покончить здесь. А после них покончу и с той, другой.
ведьмы выкрикнул мое имя и имя, которое они дали мне.
потянувшись ко мне. Я видел, что женщины, которые думали, что любят меня,
смотрели так, как смотрят голодные волки.
во мне не было напряжения, как с лошадью, со штормом, с океаном; это было
просто, как все совершенное.
восходит их звезда. Я ударил их в тот момент, когда они поклонялись мне.
ослепительно-красным, болью, покрывалом алой ненависти, которая обернулась
вокруг них и меня.
Мертвые падали от меня огромными волнами, без единого вздоха, как падают
куклы из тающего воска, не пытаясь убежать, неподвижные, пока не
опрокидывались, и потом снова неподвижные.
Я слез со стены и поймал поводья своей лошади, которая с ржанием
шарахнулась от меня, пока я не коснулся ее мозга своим. Я взобрался в
седло и догнал людей Сорема, проехал сквозь их строй и поехал дальше один
прямо в огненный туман, который вихрем вращался впереди нас.
они каким-то образом моментально поняли, хотя и находились по всему
Бар-Айбитни, что в эту секунду их мессия отказался от них и что удары его
молнии были обращены на них. Я сломал спину их восстанию первым же ударом,
которым я встретил их у Ворот Крылатой лошади, но не знал об этом и, кроме
того, еще не покончил с их уничтожением.
чувствуя его хватку на своем горле, и вдруг обнаружил у себя под рукой
нож, - вот на что это было похоже.
отгораживаться от меня тенями, защищаться моим собственным телом. Еще
долго после того, как его сопротивление было сломлено, я вонзал свой
красный нож ему в бок.
передо мной ковром лежали мертвые хессеки. Я оставил джерду небольшую
возможность действовать мечом и луком. Но перед ними был город, который
надо было спасать, пламя, которое надо было укрощать, честь, которую надо
было завоевать. Это было для них: для почетного венка Сорему, но не для
меня.
окрашена дымом в цвет умирающих листьев. Страшное безмолвие вместе с
темнотой отступало в болота.
полосы угольного дыма, и взад-вперед по ним бродили несчастные - на
некоторых обгорела одежда, а на некоторых и кожа была в таком же
состоянии. Я никого не лечил, никто и не приходил ко мне за излечением.
Может быть, оттого, что мое лицо было запачкано въевшейся сажей, а глаза
были красными, они не узнавали Вазкора. Может быть оттого, что я оказался
человеком, способным на убийство, убийство без сочувствия. Оно оставило на
мне свой отпечаток. Убийство и то, что последовало за ним.
его печать, скрепившая ночную победу. Хотя некоторые верили, что дождю
пролиться с неба велел чудотворец.
в Пальмовом квартале не раздавалось гимнов восходящему солнцу. Повсюду
жрецы были заняты лечением раненых (я даже заметил оранжевых глотателей
огня, спешивших из своих храмов помочь горожанам, - они несли корзины с
целебными мазями и амулетами), но некоторые собрали храмовые ценности и
попрятались.
не забрали близкие, - хессеков и масрийцев, - и бросали их тела в телеги
мусорщиков, запряженные мулами. На улицах было полно таких телег. Даже в
дождь мертвецов нельзя было оставлять надолго из-за летней южной жары.
основном люди смешанной крови, они теперь боялись всех - и масрийцев, и
Бит-Хесси. Но если проехать дальше к югу или к западу, на глаза попадались
только мертвые хессеки, убитые чудотворцем или воинами.
бы сказать, что хессеки внезапно перестали быть угрозой. Как будто от
заклинания, они побросали свое оружие и подставили себя под удары
арбалетов и длинных боевых мечей. Как отравленные крысы. На рассвете
Денейдс вернулся в Цитадель, чтобы сообщить о своем успехе; на юге
опасность была невелика, сгорела гостиница-другая, о чем он даже не
упомянул. В Пальмовом квартале было почти то же самое: восстание
ограничилось Садом фонтанов, где хессеки учинили страшные надругательства
над телами императорских гвардейцев.
мечтает каждый раб, и праздновали уничтожение символа их рабства - смерть
девятисот шестидесяти солдат императора. Люди Дашема стали свидетелями
кровавого празднества вампиров и привидений, и ни один раб не ушел от
расплаты.
бежали к своим лодкам, удивляя джердиеров проворством и желанием выжить,
хотя большинство не сопротивлялось возмездию.
полицию и велел отрезать хессекам путь к отступлению, толкая их под мечи
людей Сорема. Он тоже обнаружил, что Бит-Хесси готов погибнуть. К рассвету
он принялся за другую задачу - наводить порядок. Возражая против того,
чтобы пожертвовать частью Бар-Айбитни для преумножения славы Сорема, он
хорошо подготовился, предвидя разрушения, и имел планы восстановления
города еще до того, как все началось.
жуткий столб дыма на западе не сделал это за них. Это не был сезон пожаров
в Крысиной норе, просто Бэйлгар начал прижигать рану Бит-Хесси, как и
обещал.
слизали его с неба.
до того кое о чем договорились, и сейчас это было блестяще выполнено.
Благодаря паре кошельков золота получилось так, что, когда мы с половиной
джердиеров возвращались обратно по Вселенскому базару, голоса начали
превозносить Сорема, выкрикивая его имя, наделяя его благосклонностью их
бога. Вскоре огромная толпа бездомных, раненых и больных собралась там,
чтобы вторить со слабой истерией этим купленным похвалам. В самом
Пальмовом квартале, где урон был незначителен, не считая несчастного
императорского джерда, похвала была более громкой и уверенной.
слышит ли это император?
слышно о нем?
императорских джердиеров вернулись в Малиновый дворец. Несомненно, это
Посняков Андрей
Конюшевский Владислав
Березин Федор
Сапковский Анджей
Шилова Юлия
Посняков Андрей