Чтение 33–й страницы книги ~Дневник, найденный в ванне~

- Отлично! Это внушает надежды, что все будет в порядке. Вы
переживаете сейчас сложный и, несомненно, трудный период - новая среда,
адаптация, специфические условия работы, не так ли? Многое вас шокирует,
кроме того, печать секретности, а психика наша строптива, едва лишь
соприкоснется с чем-то, обнесенным запретом, сразу же так и хочется это
нарушить, все изменить, даже уничтожить - реакция самая что ни на есть
естественная, хотя по уставу недопустимая. Ну, что ж, мы вам поможем.

- В самом деле? - спросил я.

Носки и рубашка были на мне, туфель нигде видно не было, пиджак висел
на стене. Мне было неловко сидеть в одних носках, свесив ноги с дивана.

- О, вы ведь человек интеллигентный, разумный, - сказал он,
улыбнувшись, делая тем самым более заметной ямочку на левой щеке. - А что
влечет за собой разум? Скептицизм ведь тоже всего лишь естественный
рефлекс. Что ж, мы не всемогущи, и я могу лишь только - если вы того
желаете, разумеется, - побеседовать с вами с глазу на глаз, свободно, без
ограничений, о чем вам будет угодно. А может, вы хотите сначала вымыться,
искупаться?

- О, да, - ответил я. - Я весь липкий от чая.

- Ах, не будем об этом говорить теперь! Я лишь хочу успокоить вас,
майор сам просил меня об этом, что он отлично вас понимает и что, ясное
дело, никаких служебных последствий это иметь не будет.

- Что? - мрачно спросил я.

Он часто заморгал.

- Ну, как же, я имею в виду ту сцену. Вы перенервничали, дали выход
чувствам после серии следовавших одна за другой неудач - я, естественно,
не знаю, о чем шла речь, и, конечно же, ни о чем вас не спрашиваю. Майор
просил меня только успокоить вас в этом отношении. Он вас действительно
ценит, не только как сотрудника, но и в личном плане...

- Вы говорили что-то насчет того, чтобы искупаться, - прервал я его.

Я заметил, что начинаю вести себя в чем-то на манер того провокатора
из ванной. Я встал с дивана, сделал несколько шагов, чтобы убедиться, что
чувствую себя действительно хорошо. Наркотик, или что там мне впрыснули,
исчез уже без следа.

Врач проводил меня через боковую дверь в ванную. Я повесил одежду и
нижнее белье в высокий узкий полукруглый шкаф, дверцы которого закрывались
автоматически, как следует вымылся, принял горячий душ, потом холодный, а
затем, чувствуя себя освеженным, в просторном купальном халате, который
обнаружил на стуле, подошел к шкафу с одеждой. Он был пуст.

Прежде, чем я успел испугаться, послышался тихий стук в дверь.

- Это я, - прозвучал из-за двери голос врача. - Вы можете мне
открыть?

Я впустил его в ванную.

- У меня забрали одежду, - сказал я, стоя перед ним.

- Ах, да, я забыл вас предупредить... Медсестра позаботится о ваших
вещах. Может, пуговицу какую-нибудь надо пришить, выгладить что-либо...

- Досмотр? - бросил я флегматично.

Он вздрогнул.

- Бога ради! Ох, все еще следы шока, - закончил он тише, словно бы
обращаясь к самому себе. - Ну, ничего. Я пропишу вам какое-нибудь
успокоительное и что-нибудь укрепляющее. А теперь, с вашего позволения,
мне хотелось бы осмотреть вас.

Я дал ему себя выстукать и прослушать. В процессе этого он мотал
головой, словно упитанный жеребенок.

- Прекрасно, замечательно, - повторил он. - У вас превосходный
организм. Может, вы оденете пока этот халат и мы пройдем ко мне в кабинет?
Сестра скоро принесет ваши вещи. Туда, прошу вас...

Через коридорчик, заставленный пирамидками металлических стульев, мы
прошли в другую комнату, довольно темную, хотя в ней горела большая лампа
под потолком, а вторая, с зеленым абажуром, стояла на письменном столе.
Вдоль стен с трех сторон стояли черные шкафы, забитые толстыми книгами с
золотыми надписями на корешках переплетов из черной кожи. Возле четвертой
стены был низкий овальный стол с лежавшим на нем черепом и два стула.

Я сел. От собрания книг за стеклами шкафов, казалось, исходила
темнота. Доктор снял халат, под ним на этот раз оказался уже не мундир, а
скромное светло-серое гражданское одеяние. Он занял место по другую
сторону стола и некоторое время смотрел на меня с выражением приветливой
доброжелательной внимательности.

- А теперь, - наконец сказал он, словно бы удовлетворенный состоянием
моего лица, - не расскажите ли вы мне, что, собственно, вызвало ваш срыв?

Он указал глазами на чернеющие ряды книг.

- Здесь, в этих стенах, вы спокойно можете говорить все. - Затем
выждал минуту и, поскольку я продолжал молчать, заговорил снова. - Вы мне
не доверяете. Вас можно понять. Вероятно, я бы на вашем месте вел себя
точно так же. И все же прошу вас поверить мне. Для собственного блага вы
должны, хотя бы ценой насилия над собой, преодолеть это желание молчать.
Пожалуйста, попытайтесь. Самое трудное начать.

- Дело-то не в том, - ответил я. - Я просто не вполне уверен, стоит
ли. Впрочем, вы удивили меня: ведь в том кабинете вы говорили нечто прямо
противоположное: что вы не хотите знать ничего о том, что произошло.

- Прошу прощения, - сказал он тихо и снова продемонстрировал ямочки
на щеках, - но я прежде всего врач. Ранее я не был еще вполне уверен,
полностью ли вы вернулись к душевному равновесию, и не хотел задеть вас
неосмотрительным затрагиванием весьма неприятных для вас событий. Сейчас
все иначе. Я осмотрел вас и знаю, что не только могу, но и должен это
сделать. Я не буду, разумеется, настаивать. Здесь все решает исключительно
ваша добрая воля. Готовы ли вы...

Он не договорил.

- Ладно, - нетерпеливо бросил я. - Хорошо, но это долгая история.

- Наверняка, - кивнул он. - Я охотно выслушаю вас.

В конце концов, что я мог от этого потерять? Я начал свой рассказ с
получения вызова, изложил разговор с главнокомандующим, историю с миссией,
об инструкции и имевших место затем осложнениях. Поведал о старичке,
офицерах, священнике, не забыв описать и мои подозрения. Я сделал
исключение только для Эрмса. Рассказал о том, что было позже - о том, как
застал в ванной спящего, и о разговоре с ним. При этом я уже начал
излагать несколько рассеяно, ибо понял, что исключение столь существенного
звена, как срисовывание Эрмсом секретного плана, сообщало моей вспышке,
точнее, нападению на него, черты психической ненормальности, поэтому я
пытался отыскать в разговоре с бледным шпионом какие-то детали, которые,
будучи подчеркнутыми, даже утрированными, могли бы хотя бы отчасти
оправдать мое скандальное поведение, но даже для меня самого все это
звучало не слишком убедительно. Я чувствовал, что погрязаю тем глубже, чем
больше распространяюсь, что мои пояснения ничего не объясняют, и последние
слова договаривал уже в мрачном убеждении, что теперь мне придется
примириться с тем фактом, что ко всему, что меня обременяло, я прибавил,
словно прежнего было мало, еще и этот груз, улики, свидетельствующие о
моей ненормальности.

Врач не смотрел на меня, пока я все это говорил. Несколько раз он
осторожно брал в руки череп, который словно пресс-папье лежал на бумагах
на столе, и переставлял его так, чтобы он то стоял ко мне боком, то
смотрел на меня глазными впадинами. В таком положении он и остался, когда
я закончил. Дослушав меня, доктор уселся в кресло поглубже, переплел руки
и заговорил своим тихим, приятным голосом.

- Если я вас правильно понял, то центром кристаллизации всех ваших
сомнений в серьезности и реальности миссии служит такое необычайное
количество изменников, которых вы якобы случайно встретили за очень
короткий промежуток времени. Не так ли?

- Можно сказать и так, - ответил я.

Я уже несколько оправился от впечатления, что целиком отдал себя в
его руки, и теперь смотрел в пустые глазницы черепа, лежавшего передо
мной, опрятного, слабо поблескивающего гладкой поверхностью кости.

- Вот вы сказали, что тот старичок был изменником. Вы сами пришли к
такому выводу?

- Нет. Об этом мне рассказал тот офицер, который застрелился.

- Рассказал - и застрелился? Вы сами это видели?

- Ну да. То есть слышал выстрел и шум в смежной комнате, когда он
падал, и через щель увидел его ногу... ботинок.

- Ага. А до этого был арестован офицер-инструктор, который вас
сопровождал. Позвольте спросить, как выглядел этот арест?

- К нам подошли два офицера, отозвали его и поговорили с ним, о чем -
я не знаю, не слышал. Потом один удалился с ним, а второй пошел вместе со
мной.

- Кто-нибудь говорил вам, что это арест?

- Нет.

- Значит, вы не могли бы за это поручиться?

- Ну... Нет, но обстоятельства... Особенно после того, что произошло
позже... Я счел, что...

- Не торопитесь. Давайте рассматривать по порядку. О старичке вам
рассказал офицер. В том, что и он, в свою очередь, тоже предатель, вас
убедил звук выстрела и замеченная в щели часть ботинка. О первом
инструкторе вам известно лишь то, что он был отозван. Все эти случаи
выглядят по меньшей мере неясными. Кто еще у вас там был? Ага, еще остался
тот бледный шпион. Но ведь вы нашли его спящим в ванной?

- Да.

- С какой бы это стати ему спать в ванной после того, как он
сфотографировал столь важные документы? Ведь не пошел бы он туда просто
чтобы отдохнуть! Кстати, вы вошли в ванную - дверь, следовательно, не была
заперта?

- Действительно. Она была не заперта.

- И вы по-прежнему убеждены, что все эти люди - изменники?