языках, включая малайский и иврит. Тем не менее я углубился в эту плантацию.
Чуть дальше роились над самым грунтом крохотные бледно-голубые мушки,
которые при моем появлении стали складываться в буквы: DANGER! ОПАСНОСТЬ!
GEFAHR! NIEBIEZPECZEN-STWO! DANGER! YOU ARE ENTERING JAPANESE PINTELOU!
PINTELOU, и первая маленькая неприятность приключилась со мной, когда я
прошел через эти дрожащие над песком буквы -- они стали облеплять меня и
ползать по всему моему телу, как муравьи. Однако ничего дурного они мне не
сделали, хотя я, как мог, отряхнулся от них хвостом (в первый раз
пригодился), а потом побежал дальше, стараясь двигаться по борозде между
огородами, пока не добрался до вала большого кратера. Заросли постепенно
переходили в нечто вроде оврага, а дальше в углубляющуюся широкую впадину,
такую глубокую, что я не мог разглядеть дна -- ее до краев заполняла черная,
как сажа, лунная темнота. И вдруг прямо на меня оттуда выехал тяжелый танк,
плоский, огромный, громко скрипя и грохоча широкими гусеницами, что было
очень странно уже потому, что на Луне ничего не слышно -- нет воздуха,
проводящего акустические волны. Но я все-таки слышал грохот и даже хруст
гравия под гусеницами. Танк катил прямо на меня. За ним появилась длинная
колонна других. Я охотно уступил бы им дорогу, но в узком овраге некуда было
податься. Я тут же хотел было обратиться в пыль, когда первый танк наехал на
меня и проплыл словно мгла -- только на мгновение сделалось чуть темнее.
Опять какие-то призраки, фата-морганы -- подумал я и уже смелее позволил
проехать сквозь себя следующим. За ними цепью шли солдаты, самые
обыкновенные, а впереди шел офицер при сабле, с флагом, на котором краснело
солнце. Они прошли сквозь меня как дым, и снова все опустело, во впадине
стало темней, я включил прожекторы -- точнее, так называемые рассветлители,
которые окружали мои глаза,-- и, замедлив движение, дошел до входа в пещеру,
заваленного железным старьем. Свод оказался слишком низким для моего роста;
чтобы не мучиться, постоянно наклоняя корпус, я превратился в
кентавра-таксу, и хотя это сочетание звучит нелепо, оно довольно удачно
передает суть дела: ноги у меня укоротились, и я, почти волоча брюхо по
камням, лез все дальше и дальше, в глубину лунного подземелья, куда еще не
ступала нога человека. Собственно, и мои ступни не были человеческими. Я
спотыкался все чаще, ноги разъезжались на скользком гравии; вспомнив, на что
я теперь способен, я превратил их в подушкообразные лапы, прилегающие к полу
пещеры, словно лапы тигра. Я все более осваивался в новом теле, но смаковать
необычные ощущения было некогда. Осветив причудливо изрезанные стены
плоскодонной пещеры, я наткнулся на решетку, перекрывающую всю ширину
прохода, и подумал, что японское оружие очень уж вежливо по отношению к
пришельцам -- над решеткой, у самого потолка, светились крупные буквы: KEIN
DURCHGANG! ПРОХОДА НЕТ! NE PAS SE PANCHER EN DEHORS! PERICOLOSO! ОПАСНО!
GEFARLICH!, а за решеткой виднелся фосфоресцирующий череп со скрещенными
берцовыми костями и надписью: DEATH IS VERY PERMANENT! (Смерть весьма
постоянна! (англ.)). Меня это ни на минуту не остановило.
Распылившись, я проник сквозь решетку и сгустился снова на той стороне.
Здесь стены скального коридора переходили в овальный тоннель, выложенный
чем-то вроде светлой керамики. Я постучал по ней пальцем, и тут же в месте
прикосновения вырос маленький побег, который расплющился в табличку: "Мене
Текел Упарсин!". По количеству предупреждений было ясно, что дело не
шуточное, но раз уж я влез так глубоко, возвращаться не было смысла, и я
зашагал дальше на своих тихоступах, чувствуя, как хвост мягко волочится за
мной, готовый в любую минуту прийти мне на помощь. Меня не беспокоило то,
что за мной не могут наблюдать с базы. Радио умолкло, и я слышал только
какое-то тихое, но проникающее в душу странное жалобное завывание. Я дошел
до расширения, в котором тоннель раздваивался. Над левым ответвлением
светилась неоновая надпись: THIS IS OUR LAST WARNING (Это наше последнее
предупреждение! (англ.)), а над правым не было никакой надписи,
разумеется, я выбрал левый коридор,-- и вскоре впереди замаячило что-то
белое: стена, закрывающая проход, а в ней гигантские бронированные двери с
рядом замочных скважин -- настоящие врата пещеры Алладина. Я превратил
правую кисть в облачко и потихоньку просочил ее в одно из отверстий замка,
внутри было темно, как в дупле ночью. Покрутившись там во все стороны, я
вернул руку назад и повторял зондирование, пока мне не удалось пройти
насквозь через верхнюю замочную скважину; тогда я весь обратился в туман или
во взвесь частиц и таким образом преодолел и это препятствие, решив, что
проплывание пришельцев сквозь замочную скважину даже японцы -- или, скорее,
плоды их изобретательности -- не могли предусмотреть. Мне показалось, что
стало как будто душно, хотя и не в буквальном смысле, ведь я не дышал. Мрак
рассеивали теперь не только ободки всех моих глаз -- вспомнив о способностях
этого ЛЕМа, я засветился весь, словно огромный светлячок. Такой яркий свет
поначалу ослепил меня, но вскоре я привык.
обыкновенному мату, сплетенному из каких-то, чуть ли даже не соломенных
стеблей. Откинув его, я вошел в просторный зал, освещенный рядами ламп на
потолке. Первое впечатление -- полнейший хаос. В самой середине, разваленные
на крупные куски, покоились сияющие фарфором или керамикой руины -- должно
быть, суперкомпьютера, взорванного подложенной бомбой. Обрывки
кабелей обвивали отдельные секции этих растрескавшихся фрагментов, усыпанных
мелким стеклянным кро-шевом и блестящей шелухой микросхем. Кто-то уже успел
побывать здесь раньше меня и разделаться с японцами в самом центре их
арсенала. Самым странным было, однако, то, что этот гигантский многоэтажный
компьютер был разрушен силой, действовавшей из его середины, скорее снизу --
все его стены, защищенные солидной броней, разошлись от центра и рухнули
наружу. Некоторые из них были больше библиотечных шкафов и даже чем-то
похожи на них, потому что состояли из длинных полок, наполненных спекшимися
секциями густо переплетенных проводов и поблескивающих мириадами разъемов.
Казалось, что какой-то чудовищный кулак ударил в дно этого колосса и,
расколов его, развалил по сторонам, но в таком случае я должен был увидеть
виновника в центре разрушений. .Я начал карабкаться на эту кучу мусора,
мертвую, как ограбленная пирамида, как гробница, очищенная неведомыми
грабителями, пока не оказался на вершине и не заглянул вниз, в самую
середину. Кто-то лежал там без движения, словно погрузившись в честно
заслуженный сон. В первый момент мне показалось, что это тот самый робот,
который так радушно встретил меня во время второй разведки и величал меня
братом, прежде чем повалить и распороть, как банку шпрот. Он лежал на дне
воронки неправильной формы, с виду вполне человекоподобный, хотя и
сверхчеловеческих размеров. Разбудить его я всегда успею, подумал я,
разумнее пока разобраться, что же здесь произошло. Японский центр вооружений
наверняка не рассчитывал на такое вторжение и не мог сам себе его устроить
по принципу харакири. Такую возможность я отбросил как малоправдоподобную.
Границы между секторами строго охранялись, но, возможно, вторжение
осуществляли снизу, путем рытья кротовых нор глубоко под скалами -- так
неведомый враг проник в самое сердце вычислительного арсенала и обратил его
в прах. Чтобы в этом убедиться, нужно было допросить автоматического вояку,
который, по-видимому, спал после выполнения диверсионного задания. Но у меня
как-то не лежала к этому душа. Мысленно я перебрал все ипостаси, в которые
мог преобразиться, желая обеспечить наибольшую безопасность при разговоре,
ибо, прервав его сон, я вряд ли мог рассчитывать на проявление симпатии. В
виде облака я не обладал бы даром речи, но можно было стать облаком только
частично, сохранив переговорную систему внутри туманной оболочки. Это
показалось мне разумней всего. Пробуждение колосса утонченными методами я
счел излишним и просто спихнул здоровенный обломок компьютера так, чтобы он
свалился точно на него, а сам перестроился согласно своему плану. Удар
пришелся по голове, гора обломков даже вздрогнула. По ее склонам поехали
комья электронного мусора. Робот тут же очнулся, вскочил, вытянулся и
гаркнул:
отечества. Готов выполнять дальнейшие приказания! -- Вольно! -- сказал я.
расставив ноги, и только тут заметил меня. Что-то внутри у него выразительно
заскрипело.
такой неотчетливый, приятель? Ну хорошо, что ты наконец пришел. Иди-ка сюда,
ко мне, побеседуем, песни попоем, порадуемся. Мы тут тихие, мирные, войны не
хотим, мы войну не любим. Ты из какого сектора?..-- добавил он совершенно
другим тоном, словно внезапно одолела его подозрительность, ибо следы его
"мирных начинаний" были уж слишком хорошо видны. Наверное потому он
переключился на более подходящую программу. Вытянул в мою сторону огромную
правую руку, и я увидел, что каждый палец его был дулом.
над валом битого фарфора.-- Ну давай, стреляй, братец родимый, стреляй на
здоровье.
одновременно выпалил в меня из всех пяти пальцев. Со стен посыпалось, а я,
по-прежнему легко повевая над ним, из осторожности снизив речевой центр,
чтобы вывести его из-под обстрела, сгустил нижнюю часть облака и нажал на
большой, крупнее комода, обломок, и тот упал на робота, увлекая за собой
целую лавину мусора.
отечества!
чем целиком превратился в облако. И вовремя это сделал,-- что-то загремело,
огромная гора развалин затряслась и из ее центра ударило пламя. Мой
собеседник-самоубийца засветился синеватым сиянием, раскалился и почернел,
но с последним вздохом успел выпалить: -- Во славу отечества! -- после чего
стал понемногу распадаться. Сначала отвалились руки, потом лопнула от жары
грудь, обнажив на мгновение какие-то на удивление примитивные, словно лыком
Шилова Юлия
Лондон Джек
Ковальчук Вера
Маккарти Кормак
Сапковский Анджей
Посняков Андрей