был виден жёлтый череп и окружности налитых кровью глаз. Видны
были и вены, которые проступали сквозь плоть, словно разветвлённая
паутина толстых, просмолённых труб, казавшиеся на первый взгляд
клеткой, служившей для содержания внутренностей и для демонстрации
внутреннего устройства.
выражения, которое можно было бы разобрать или интерпретировать.
Но глаза, сидевшие в черепе и выступающие из глазниц, наливаясь
кровью, казались одновремено и ужасающими и задумчивыми...
свирепость, отчаянный гнев вечного страдания.
целовали его полу-окрашенные ягодицы. Затем своими губами,
благословенными таким образом, они поворачивались друг к другу и
целовались. И тогда их плоть становилась видна, их покровы исчезали
под воздействием чёрной магии, открывая белизну костей и черноту вен,
словно у гротескных морских созданий, изгибаясь и свиваясь при их
движениях, сплетаясь и переплетаясь в кровавой страсти злобных
поцелуев.
недостаточно зла, бичевали узловатыми верёвками до тех пор, пока
чёрные вены не прорвали невидимую поверхность их рассечённой кожи и
брызнули чёрной кровью. И каждая чёрная капля, падавшая на землю,
оставалась живой, заползая, словно червь в щели горы. Всё время, пока
ведьмы кричали в агонии своей пытки, им вторило эхо божественного
возмездия, которое в своё время проклянёт их всех, и обречёт на те же
вечные страдания, которые изнуряли их хозяина.
трава, камни, отбросы, перегной, сосновая хвоя и птичий помёт - всё это
превратилось в мясо и булки, сахар и приправы. Горные потоки
наполнились смесью крови и вина, и дьявол выплюнул пламя, чтобы
поджечь её. Ведьмы ели, зная, что их угощенье оставалось тем, чем было,
не смотря на кажущий ся внешний вид, и подхлёстывали свои дикие
развлеченья, пренебрегая этим знанием.
превратившись в карикатуры на монахинь, церковных служек и актёров,
являя, даже, какрикатуру своего собственного господина, который был
представлен в сценках. Они насмехались не только над святым, но и над
жизнью, смертью и таинственностью, над обыденным и над
праздничным, над искусством.
обещаниями, которые громоздились друг на друга, вызывая хохот и
наслаждение.
барабанов, ветер играл бесконечные пассажи в высоких ветвях, а сами
они плясали, пока дьявол спускался к ним, беря одну за другой для
исполнения извращённого духовного бракосочетания. Его палка, как и
плоть лица, была прозрачной, похожей на ледяную иглу, и он входил в
них её ужасающим холодом, замораживая их до последней клетки, и
затем покидая их с экстатической пыткой возвращения огня и
ощущений. И во время их соединения, кровь свободно вытекала и
смешивалась, когда вены выступали из остекленевшей плоти и
сплетались в причудливые узоры.
мгновении ночи, защищённый абстракциями от вторжения внешнего
мира. И бесконечная буря, огораживавшая тайеное место,
свирепствовала вокруг, терзая землю.
принялся ласкать их всех одновременно своими каменными пальцами и
рогами. И ведьмы соединили руки и коснулись ступнями тел друг
джруга, превратившись в одну замкнутую огромную паутину,
покрывавшую вершину горы, словно живой плащ.
личностью и единой волей, которые были его собственными -
совершеннейшее зло и совершеннейшее проклятье. Он наставлял их в
грехе, отбирал их мысли и инстинкты, делал их послушными его
собственному влиянию и злобному интеллекту, губил их души
заключением дьявольского пакта, которым они отрекались от всего
человеческого... пакта который оставался записанным в каждой их
жилке.
сквозь бушующую бурю, но не подвергаясь его яростному воздействию.
крутило, но я чувствовал себя таким же лёгким, как сам воздух. Струи
дождя обрушивались на моё тело, но осязание куда-то отступило, и я не
ощущал ни малейшего прикосновения. Молнии ударяли в меня снова и
снова, со всей яростью обозлённого божества, словно разъярённые
кобры.
пытка не могла коснуться меня, не могла потревожить мою плоть ни в
малейшей степени. Хотя мои сердце и разум сжимались от отчаяния, я
был цел, невредим и пребывал в полной безопасности.
медленно...
себя, словно живое существо, со всей своей яростью, оборачивающейся
против неё самой. Я был неуязвим и бесчувственен. Я мог спокойно
наблюдать, как вспарывалась моя кожа и вытекала моя кровь. Я мог бы
наблюдать, как меня разрывало на части, и это меня едва ли взволновало
бы. Что-то, что было мной, находилось в безопасности, и в безопасности
навсегда.
среди сосен по склону другой горы, заливаемые дождём и пугающиеся
раскатов грома.
проступали всё отчётливее и отчётливее, но я всё ещё не мог вспомнить
имена или кто они такие.
Шабаша, ни миновать его. Им предстояло бежать вечно и в никуда, с
ужасом маячившим далеко впереди и с надеждой, оставшейся далеко
позади.
деревьев, видение рассеялось. Оно свернулось, стало призрачным и
унеслось прочь, постепенно утратив форму и структуру.
не слишком старался расплющить их. Я был слишком истощён. Вместо
этого я постарался собрать воедино моё возвращающееся сознание,
соеджинить разрознённые франгменты своего существа. Я пытался
слышать. Пытался ощущать. Старался вспомнить.
восстановить некоторое чувство единого целого. Я мог ощущать, как в
груди билось сердце, и оно обивало: Я...я... я... я...
под контролем.
пота, оставивших холодные следы, испараяясь.
нереального. Мы, также, слишком поддаёмся влиянию фантазий, даже
при отсуствии веры. Вера является единственно необходимым в
отсуствие понимания. Но при отсуствии понимания вера ~является~
необходимым. Что мы должны понимать, это то, что мы можем
выбирать свои верования. Нам не нужно, позволять ~им~ выбирать нас,
соблазняя нас в виде фантазий.
нам надеяться? В прошлом, в будущем. Теперь и всегда~.
Глава 16
осознавал, что было холодно, но в действительности не ощущал этого. Я
чувствовал себя совершенно оцепеневшим и полностью отрешённым от
происходящего вокруг.
наблюдала за мной из-под своей пластиковой маски - маски, которая
казалась прозрачной второй кожей.