одном из утренних офицерских советов, - а не воевать за тебя!
потерях.
Потел на штурм стен? На это требуется в пять раз больше людей, чем у меня
есть, и тебе это хорошо известно. Но с помощью твоих кораблей я не позволю
чернильным душам доставить в Видессос ни горсти олив, ни фляги вина. В
городе начнется голод...
разжиреют. Они будут толстеть с каждым днем, пожирая твои западные
территории, пока ты сидишь здесь и ждешь черт знает чего.
каждый из присутствующих и сам думал не раз. В гражданской войне Сфранцезы
и Гаврас собрали всех солдат, которых смогли найти, оставив провинции на
волю судьбы. Быть может, у них еще хватит времени, чтобы собрать все силы
в кулак, после того как Император победит, но вот останется ли еще к тому
моменту кого собирать?..
офицеров Туризина, у Баанеса было много земель на западе. - Если я услышу,
что эти волки появились у стен Гарсавры, пусть Скотос убьет меня, если я
не соберу своих солдат и не уведу их домой, чтобы защитить свой город.
в руках и каждое произнесенное им слово падало тяжко, как удар молота:
рога, ты действительно будешь убит, но отнюдь не Скотосом. Клянусь, я
сделав это своими собственными руками. Ты присягал мне, ты простерся
передо мной в знак верности - и не можешь нарушить эту клятву, когда тебе
вздумается. Ты понял меня, Баанес?
менее яростным. Маршал обвел собравшихся взглядом в поисках поддержки.
повинуюсь.
продолжил совет.
ушам, Гай Филипп на ухо Скаурусу.
в ответ, хотя и сам был встревожен. Баанес все еще обращался с Туризином
Гаврасом как с маленьким мальчиком.
Император, чтобы Баанес изменил свой тон. Однако все размышления его на
эту тему прервал Квинт Глабрио, встретивший трибуна и Гая Филиппа за
палисадом.
младшего центуриона.
прервался, он махнул рукой странным жестом, означающим одновременно и
отвращение, и отчаяние, затем повернулся и ушел, оставив своих командиров
в полном недоумении.
ним. Глабрио всегда был невозмутим. Они никогда еще не замечали, чтобы он
так открыто выражал свое отчаяние или горе. Не видели до этого момента.
осаде Видессоса. Небольшая толпа легионеров обступила один из патрулей.
Подойдя ближе, Скаурус увидел на их лицах то же смешанное выражение ужаса
и гнева, которое бурлило в Квинте Глабрио. Кольцо расступилось при
приближении трибуна. Казалось, легионеры были рады возможности отойти в
сторону. У тела, лежавшего на земле, остались только два человека -
Горгидас и Фостис Апокавкос.
повернувшись к трибуну. Лицо у него было очень бледным, как будто врач
легиона увидел сейчас больше боли и смерти, чем доводилось ему после
кровавой сечи.
Увидел и не мог сдержать стон. И для этого спасал он маленького воришку от
гнева Маврикиоса?
казался даже меньше, чем помнил его Скаурус. Сейчас он был похож на
сломанную, изувеченную игрушку, отброшенную в сторону каким-то жестоким
ребенком. Но какой ребенок, даже самый испорченный и злой, мог так
отвратительно искалечить тело, лишить этот скорчившийся труп всякого
человеческого достоинства?
заметил, что пальцы его судорожно сжались в кулак и ногти впились в кожу.
который шел от левого уха до середины горла маленького человека. Несколько
черных мух с жужжанием поднялись из-под пальцев врача. - Он не мог
оставаться живым и почувствовать, что с ним делают... все... это... Весь
лагерь... Асклепиос! Весь город услышал бы его крики. Но никто ничего не
знал, пока не пришла смена караула.
достаточно, чтобы понять, что этой раны хватило.
пытаясь найти хоть какое-нибудь объяснение увиденному. - Это могло быть их
рук делом. Они убивают с большой жестокостью, чтобы запугать своих врагов.
были варварами, они убивали и пытали своих пленников слишком часто, чтобы
известия об этом могли быть пустыми слухами. Однако хирургическая точность
убийцы Дукицеза намного превосходила их жестокость в холодном намерении
причинить зло.
хотел бы, чтобы это были они, - тогда я хоть отдаленно понял бы причину.
провинций, и этот необычный выговор сейчас только подчеркивал его горе. Он
и Дукицез, два имперских солдата, вместе проделали весь горький путь
отступления после поражения при Марагхе.
Филипп. - Даже худшие из видессиан не могли бы сделать такое.
свой длинный подбородок. Чаще он настаивал на том, чтобы его считали
римлянином, и все же сейчас хотел быть видессианином. - Но это не
кочевники, друг, и ты не прав. Взгляни сюда. - Он показал на лоб мертвеца.
увечий, нанесенных убийцами. Он вгляделся снова, на этот раз как бы
отделяя засохшую кровь от тела, и различил вырезанные ножом буквы. Из них
сложилось слово, точнее, видессианское имя:
вечером у костра. - Я знал, что этот негодяй способен на что-то подобное.
подвел его, когда он увидел тело несчастного Дукицеза.
руками невидимое горло. - И он вдвойне идиот, потому что застрял теперь в
городе, откуда нелегко будет удрать.
Марк и налил себе в кружку вина. Все еще содрогаясь при мысли об
увиденном, трибун пил вино, желая затуманить свою память.
Глабрио к Гаю Филиппу. - Хотя ты и не до конца осознал это. Дукицеза убил
не кочевник. Не было никакой необходимости увечить его так после смерти, и
пусть пощадят меня Боги, сделав так, чтобы я никогда не узнал истинной
причины этого зверства.
тело маленького солдата.
видессианским вином. Его товарищи сделали то же самое, но вино не принесло
им облегчения. Один за другим они расходились по палаткам, надеясь, что
сон принесет им успокоение.
полуодетый, вышел наружу. На нем был только легкий плащ и сандалии и шел
он не выбирая дороги. Сейчас он хотел только одного - уйти подальше от
своей палатки. Фос-Игрок или кто там еще мог проиграть с тем же успехом, с
каким выиграл несколько ночей назад.
северным воротам лагеря. За пределами лагеря было еще темно. Он машинально
ответил на салют, оглядел безлюдный лагерь: немногочисленные костры уже
догорели, на каждом римском посту было теперь по два человека - и в
лагере, и вдоль осадной насыпи. Факелы пылали до самого моря, и Скаурус
знал - сегодня ни один солдат не станет спать на посту.
поднялась среди бесконечной россыпи звезд. Глядя на все еще непривычные
для него созвездия, Скаурус подумал: пытаются ли видессиане читать по ним
свою судьбу? Такие попытки хорошо вписались бы в их веру, но он не мог