оказалось для него достаточно двусмысленным, чтобы он мог и дальше жить,
не отступая от своих принципов и убеждений.
верными. В первом случае, я полагался на неведомый мне пока первичный
источник моих собственных чувств. Я понимал, что мои собственные убеждения
были рациональными, не обязательно при этом являясь последовательными,
логически обоснованными, так сказать, дедуктивными. Они составляли часть
моей мыслительной... "традиции", вот, по-моему, самое подходящее слово.
Предположим, что им владели столь же сильные чувства, что и мной, и,
возможно, что опыт четырех жизней, обрушившийся на него, когда он вытащил
булавки, не заставил его сразу воспринять мой образ мыслей. Но какое-то
воздействие это должно было оказать. Впрочем, все это было равносильно
попытке предугадать результаты химической реакции, когда смешиваются и
нагреваются два практически неизвестных химических элемента.
словно прикасался к больному месту, совсем недавно возникшему у меня...
незыблемым, как мое настоящее. Предположим, там действительно было что-то,
что могло утешить и подбодрить его? Ведь частичное самоубийство
посредством булавки при каждом переходе связующего звена было не просто
корректировкой личности для перехода в новое состояние. Оно также каждый
раз являлось новым шагом по пути к прогрессу, дальнейшим избавлением от
всего того, что справедливо расценивалось, как антиобщественное,
безнравственное, не соответствующее новому духу времени. Мое нынешнее
состояние наглядно подтверждало эффективность такой системы. Я был
способен на поступки, которые заставили бы Лэнджа или Энджела корчиться от
стыда, содрогаться от отвращения, может быть, они упали бы в обморок от
одних моих мыслей. На секунду я даже обрадовался этому, вспомнив, кого
преследую. Но хотя я и ощущал себя необходимым злом, я сожалел об этой
необходимости. Цель оправдывала такие средства, ведь сам Блэк был
анахронизмом.
знал, кем я до недавнего времени был, и понимал, в кого я превратился.
Возвращение было приятным и естественным, и я поглотил и подавил свои
более поздние "я" без особого труда, словно они были не более, чем моими
кратковременными настроениями. Все, что было сохранено от Джордана, стало
частью моей памяти; остальное смутно осознавалось мной в те моменты
кризисов, когда он становился моим персональным демоном. Я мог сразу
сказать, что он был злее меня и безнравственней. Но тогда, развивая эту
мысль, можно предположить, что еще более ранние варианты меня самого
помогли бы мне сейчас справиться с Блэком, сделали бы меня сильнее, а не
наоборот. Я изо всех сил пытался выбраться из той ловушки, в которую сам
себя загнал. А если не получится? Если не хватит сил? Я и Блэк были одной
плоти. Я не понимал, как или почему, но это было именно так. Вот что
мучило меня. По-настоящему нас разделяла только идея, или идеал. И мы, два
обличья одного лица, хотели из-за этого прикончить друг друга.
панике бегущий мимо трезвонящих телефонов. Только, в отличие от него, я
понимал, что если возьму трубку, то услышу свой собственный голос.
камня. Я сдерживал свои чувства, подавлял их, держался настороже.
оплавленные куски валунов. Сразу же после этого начался довольно крутой
подъем, и я стал взбираться наверх, а под ногами у меня поблескивали
осколки какой-то горной породы. Наконец подъем кончился, и я залез на
груду валунов; до развалин мне оставалось примерно три четверти мили.
Все в лунном свете выглядело тихим и спокойным: ни шороха, ни звука, ни
движения, и только какие-то летучие создания чертили в небе свои
стремительные круги. Света в развалинах не было. Я некоторое время глядел
в их сторону, потом оглянулся на темнеющую громаду, заметил там маленький
освещенный квадратик и отвернулся.
зигзагами пересекавшей долину почти посередине. Укрываясь за камнями, он
двигался к развалинам.
раскидывая перед собой гравий. Я уже знал, где он, и можно было не
прятаться. Как только у меня появилась возможность, я побежал. Он
действительно направлялся к разрушенной крепости, и я внезапно
почувствовал, что должен догнать его раньше, чем он туда доберется. Я бы
предпочел, чтобы он просто сидел в засаде, а не рвался туда. Он знал о
прошлом больше меня, и я боялся, что он хочет найти там нечто, что может
дать ему преимущество в нашей неизбежной схватке.
выбоинами, ямами, трещинами, усыпанный оплавленным рваным камнем. Скоро
бежать стало невозможно, но я выжимал из себя все, что мог и приближался к
нему. Сколько пройдет времени, прежде чем он заметит меня?
чем он к развалинам. Пару раз он оглянулся, но почему-то проглядел меня.
Мои силы были на исходе, кровь бешено колотилась в висках. Я побежал
медленней. Вынужден был.
Проклиная все на свете, я кинулся за ним, выжимая из себя все, на что был
способен. Мы все еще находились на слишком большом расстоянии друг от
друга, чтобы имело смысл стрелять.
это позволю себе я. Если мне удастся продержаться еще чуть-чуть, он, может
быть, решит, что деваться уже некуда. Мне хотелось, чтобы для него стало
очевидно, что все равно ему не успеть добежать вовремя, что пора
остановиться, принять бой и со всем покончить, так или иначе.
уже так близко друг от друга, что, наверно, могли бы перекликаться. Он
слегка споткнулся, побежал дальше.
дыхание. Было ясно, что я смогу продержаться. Когда он через минуту снова
оглянулся на меня, то, по всей видимости, пришел к тому же выводу.
Отлично! Я поступил точно так же, не собираясь затягивать игру и
осторожничать, имея на себе свой пуленепробиваемый жилет.
Добежав туда, я пригнулся, отпрыгнул в сторону, но его там уже не было. Он
не стал останавливаться и выстрелил в меня в первый раз из-за груды
камней, примерно в футах ста от меня.
переместиться, выжидая, когда он опять покажется. Я не собирался стрелять
на таком расстоянии по мелкой цели.
выстрелили. Я почувствовал, что он попал мне в грудь, но там был жилет, а
мой выстрел угодил в камень.
По-моему, он еще пару раз попал мне в грудь. Потом он дернулся и
пошатнулся после моего выстрела. На миг во мне ожила надежда.
Револьвер выпал из моих онемевших пальцев.
рядом с моей головой раздался сухой металлический щелчок. Повернув голову,
я увидел его ботинки. Моя правая рука была уже бесполезна, но я не мог
позволить ему просто перезарядить револьвер и еще раз спустить курок.
лодыжку. Кажется, за левую. Он попытался вырваться, но мне удалось не
разжать пальцы. Тогда он попробовал ударить меня своей правой ногой, но в
этот момент я дернул его за левую и рванулся к нему всем телом.
пришел в себя. Я мог попытаться сделать только одно, перерезать артерию у
него на ноге единственным ударом, на который я, быть может, еще был
способен. Возможно еще удастся навалиться на него и удерживать на земле,
пока он будет истекать кровью. У меня оставался последний шанс.
попробовал вырвать руку, но ничего не вышло. Он был ранен, ослаб, я видел
кровь на его одежде, но у него по-прежнему было преимущество. Другой рукой
он стал отдирать мои пальцы от рукоятки стилета.
ничего не могу сделать.
собственным оружием... Я хотел убить его, не допустить слияния и, таким
образом, избавиться от него навеки. Теперь, впрочем...
это его лицо. Но на нем не было торжества, только усталость и что-то вроде
ужаса.