Чтение 33–й страницы книги ~Идеальный враг~

- Семь лет, - сказал Дизель. - Я старожил.

- И за что тебя сюда запрятали?

- Запомните еще одно правило. - Бригадир остановился. Впереди за стеной дождя что-то смутно темнело. - Не рекомендуется спрашивать, кто за что сюда попал. И тем более не следует верить полученным ответам. С этим ясно?

- Да.

- Ну и хорошо, - сказал Дизель. - Мы как раз пришли. Вот ваш новый дом.

Бараки на обычные казармы походили мало. Больше всего они были похожи на огромные цистерны, почти целиком вкопанные в землю, - только покатые крыши с вытянутыми овальными оконцами виднелись снаружи. Для того чтобы попасть внутрь, необходимо было спуститься на три метра по железной пологой лестнице. Широкие двери бараков никогда не запирались - они могли защитить от непогоды, но не от внезапных визитов охраны или начальства. А ночные обыски были здесь делом обычным.

Внутри бараков не было никаких перегородок. Только туалет отделялся от основного помещения легкой тканевой ширмой. Вдоль выгнутых стен выстроились лабиринтами двухъярусные койки. К их спинкам были прикручены небольшие этажерки для личных вещей - и никаких закрытых тумбочек! Пара столов, несколько табуретов, одно рассохшееся кресло и оплавленный, широкоэкранный, постоянно включенный в сеть телевизор дополняли убогое убранство барака.

Здесь было тепло и душно. Воздух вонял мочой и потом. Под потолком колыхались тенета паутины и табачного дыма, - чего больше - не разобрать. Стены были разрисованы углем. Картины особым разнообразием не отличались - в основном женские силуэты. И множество однотипных надписей: год, прозвище, номер, настоящее имя - так штрафники оставляли о себе память.

- Ваши места, - сказал Дизель, махнув рукой в сторону коек, на которых лежали свернутые матрацы и одеяла. - Занимайте, располагайтесь.

Новички разошлись, выбирая себе места. За ними следили - за каждым шагом, за каждым движением. Обитатели барака оценивали своих новых соседей, присматривались к ним.

- Писатель! - позвал Гнутый. - Ты чего там мешкаешь? Давай к нам. Мы тут тебе кровать заняли.

Павел поспешно шагнул к товарищам. И запнулся о чью-то протянутую ногу, потерял равновесие, схватился за чужую койку, чтобы не упасть.

- Эй, убери руки! - взвизгнул встрепанный малолетний коротышка с кривым носом и глазами-щелками. Это он подставил ногу, и Павел не сомневался, что специально. - Руки! Не лапай чужое, сука!

"...Постарайтесь не ввязываться в ссоры..."

- Извини. - Павел разжал ладони, продемонстрировал их коротышке. - Я случайно.

- Значит, тебя зовут Писатель? - коротышка шмыгнул носом, усмехнулся. - А я Клоп. Знаешь, почему меня так прозвали? Потому что я пускаю кровь! - Он махнул рукой перед лицом Павла, и в пальцах его блеснула сталь.

Павел отступил. Внимательно осмотрел коротышку - тому на вид было лет семнадцать. Как он здесь очутился?

- Чего пялишься, ты? - Клоп снова показал на мгновение острую стальную занозу, прячущуюся в пальцах. - Чего глаза вылупил? Смотри, не вытекли бы! Я это быстро!

Павел отвел взгляд. "...Никогда не деритесь..."

- Эй, карапуз. - Гнутый встал рядом с Павлом. - Ты чего буянишь?

- А ты заткнись, горбатый! Не с тобой разговаривают!

- Спокойно, - негромко обратился к другу Павел. - Они нас прощупывают. Просто проверяют, как мы себя поведем. Не поддавайся на провокации. - "Он хотел бы верить, что так оно и есть на самом деле". - Помнишь, что старший сказал?

"...Держитесь вместе. На охрану не надейтесь..." Они одновременно посмотрели на бригадира. А тот словно ничего не замечал. Сидел в кресле, положив ноги на приставленный табурет, глядел в телевизор и о чем-то беседовал с тремя штрафниками.

Оставив неразобранные постели, встали плечом к плечу с товарищами Рыжий и Шайтан, Маркс и Грек. Ничего не сказали, надвинулись на пританцовывающего от возбуждения Клопа.

- За что малыша обижаете? - раздался голос сверху. С верхнего яруса койки, за которую, чтобы не упасть, хватался Павел, свесились волосатые ноги. - Шустрые вы какие, только-только прибыли, а уже порядки свои наводите!

Заскрипели койки, зашевелились вокруг люди, ожили. Застучали голые пятки о пол. Вытянулись по стенам черные тени.

- Не троньте Клопа!

- Вы, там! Не в свое дело лезете! Двое разбираются, третий не мешай!

- Клоп, тебе помочь?..

Черные фигуры надвигались все ближе. Их было не очень много, но они были здесь хозяевами.

"...Здесь полно всякого отребья..."

Уткнувшийся в телевизор бригадир делал вид, что ничего не слышит.

- Отходим, ребята, - негромко сказал Гнутый.

И они отступили: держась вместе, не поворачиваясь спиной к возможной опасности, оглядывая недружелюбные лица, пытаясь найти союзников или хотя бы сочувствующих.

Им не стали мешать, их отпустили, им позволили уйти. Им преподали урок, и этого на первое время было достаточно.

Даже самые закоренелые бандиты понимали, что озлобившегося человека невозможно контролировать. Им невозможно управлять, ведь страх не сдерживает его.

Озлобившийся человек подобен бешеному псу: никогда не знаешь, на кого он бросится и когда.

Никто не хотел связываться с бешеными псами.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

4.08.2068

В лагере существуют две власти: официальная и неофициальная.

Официальная власть - это охранники, бригадиры, их помощники.

Неофициальная власть принадлежит разного рода группировкам.

Обе власти терпят друг друга и, более того, взаимодействуют. Здесь, в лагере, главное - порядок. И неважно, какими средствами он достигается.

У каждого штрафника есть некий статус. Мы сейчас находимся в самом низу - мы "дохлые".

Людей здесь делят на "группы" в зависимости от преступления, ими совершенного. Есть "уголовные", есть "военные", есть "политические" заключенные. Надо отметить, что деление это достаточно условно.

Я еще во многом не разобрался.

Люди здесь закрытые. Разговорить кого-то сложно. Впрочем, между собой они общаются много. Но вот нас к себе не допускают. Стоит кому-то из нас приблизиться, и они сразу умолкают. Мы - "дохлые".

Распорядок дня здесь простой. Подъем по сирене в семь утра, построение, перекличка. Потом завтрак в столовой, похожей на длинный сарай. Завтрак обильный, потому что обеда не бывает. Во время приема пищи оглашаются наряды на работу. Работы на всех не хватает. Потому очень много личного времени, которое нечем занять.

Кто-то играет в карты, в кости. Кто-то качается. Кто-то смотрит телевизор - программа здесь всего одна.

Я пишу. Как оказалось, с бумагой и письменными принадлежностями проблем здесь нет. Кроме того, в лагере есть библиотека. Книги старые, потрепанные. Множество журналов и газет. Детские комиксы. Все издания исключительно печатные - никакой электроники. Поэтому их почти никто не читает.

Вечером - ужин. Потом опять перекличка. И отбой. Спать, впрочем, насильно не заставляют. Делай что хочешь. Только вот электричество на ночь в бараках отключают.

И так день за днем. Неделя за неделей.

И уже с нетерпением ждешь боевого вылета, хотя знаешь, что треть ушедших не вернется. И ты можешь оказаться среди них...

Я хочу вырваться отсюда. Пусть ненадолго. Пусть хоть на несколько часов. Я в лагере всего трое суток, но мне уже нестерпима эта жизнь. Не могу представить, что мне придется провести здесь много лет.

Мне сейчас очень тяжело.

Меня изводят. Меня выбрали жертвой.

Малолетка по прозвищу Клоп донимает меня как может. Я мог бы свернуть ему шею, я мог бы переломать ему руки и ноги, я мог бы размозжить ему башку, но на его стороне все "уголовные". А значит, и весь барак. И весь лагерь. Если я подниму на него руку, то моя жизнь превратится в настоящий ад.

В нашем бараке живет один "дохлый". В отличие от нас он тут уже четыре года. Когда он только сюда попал, он был настолько уверен в своей силе, что попытался изменить существующие порядки. И надорвался, превратился в калеку - у него нет пальцев на одной руке, у него выбит глаз, изуродован рот. Он не может говорить, только что-то лепечет. И смеется. Смеется всегда, когда с ним кто-нибудь разговаривает. Он заглядывает в глаза, как побитая собака. Он словно заранее просит прощения.

Теперь его имя - Щенок.

Он - пустое место.

Я не хочу становиться таким.

Но и терпеть издевательства я долю не смогу. Сорвусь.

Я должен что-то сделать.

- Бригадир. - Павел, подвинув табурет, сел прямо перед экраном телевизора, загородив старшему обзор. - Надо поговорить.

Дизель вздохнул:

- Ну что тебе?

- Что мне делать?

- Ты о чем?

- О Клопе.

- У тебя с ним какие-то неприятности?

- Ты и сам все отлично знаешь, бригадир.

- Ну, знаю... - Дизель почесал лысую голову. - Но, что ты хочешь от меня?

- Совета.

Дизель хмыкнул. Заворочался в своем кресле. Сказал, глядя сквозь Павла, словно продолжая смотреть телевизор:

- Я не даю советов. Мои советы могут стать чужими действиями, а мне не нужна такая ответственность...

В бараке было тихо и пусто. На улице с утра светило яркое солнце, и почти все свободные от работы штрафники ушли загорать. Лишь несколько человек дремали на койкax, да одноглазый Щенок, бормоча, возился за туалетной ширмой - чистил стальные унитазы.

- Почему я? Что ему от меня надо?

Бригадир ответил не сразу:

- Тебе не повезло, Писатель. Крупно не повезло. Ты оказался в игре. Клоп поспорил, что превратит тебя в своего раба. Сейчас он тебя запугивает. Потом он станет тебя ломать. И в конце концов ты станешь его рабом.

Павел опустил голову, долго разглядывал побитые мыски своих ботинок. Сейчас он верил, что все так и будет.

- Я сбегу, - негромко сказал он.

- Правило номер три, - напомнил Дизель.

- Кто-нибудь сбегал отсюда, бригадир?

И вновь старший отряда выдержал долгую паузу. Он явно был недоволен, как развивается разговор. Но все же ответил:

- Далеко они не убегали. Их находили. Либо на минном поле. Либо на проволоке.

- Из лагеря я не побегу, - покачал головой Павел.

- Думаешь, ты один такой умный? Собираешься смыться во время боевой операции? Не выйдет!

- Почему?

- Потому!.. Все операции для штрафников планируются таким образом, что у нас есть лишь одна возможность выжить - идти вперед. Ты не сможешь убежать. За тобой всегда будет кто-то следить. Заградительные отряды, экстерры, спутниковые системы, боевые роботы. Ты знаешь, что за штуки цепляют нам на запястья перед тем, как бросить в бой?

- Коммуникаторы?

- Забудь о коммуникаторах и прочей дребедени! На нас надевают браслеты с ядом! Если ты откажешься выполнить приказ, если ты замешкаешься, если окажешься не там, где должен был быть, то... Сначала тебе просто будет очень больно. Если этот намек ты не поймешь и не исправишься, то впрыснутый яд тебя обездвижит. А примерно через час, если никто тебя не подберет, ты умрешь... А иногда они поступают еще хитрей и еще проще. Перед тем как бросить в бой, тебе просто делают прививку. И если ты в заданный срок не вернешься на место, то не получишь лекарство от той гадости, что плодится у тебя в крови, и загнешься... У них много способов заставить тебя делать то, что ты не хочешь делать.

- Но это невероятно! Невозможно!

- Что именно?

- Мы же люди!

- Нет, мы не люди. Мы живые трупы. Все думают, что смертная казнь давно отменена. Но на самом деле она просто отсрочена.

- Кто этим занимается?

- Чем? Наказанием? Исполнением наказаний? Те люди, что направили тебя сюда.

- Кто они?

- Мы сами.

Бригадиру надоел этот разговор. Он хотел смотреть телевизор. Там шла передача о животных. Ведущий рассказывал о собаках.

Давным-давно, в прошлой жизни, у Дизеля была собака.

Кобель.

Он нахмурился, пытаясь вспомнить, как его звали. Джек ? Джин?

Джей!

Здоровенный Лабрадор. Добрый и ласковый со своими, он свирепел, когда рядом оказывался кто-то чужой, становился неуправляемым и мог броситься даже на хозяев. Пришлось его усыпить, потому что такому псу не место среди людей.

- У тебя когда-нибудь была собака? - спросил Дизель.

- Нет. - Павел покачал головой и обернулся на телевизор. Подвинулся чуть-чуть.

Какое-то время они молча смотрели передачу.

- Собаки произошли от волков, - повторил бригадир вслед за ведущим. - Мы приручили их, чтобы использовать на охоте. У них были качества, которых не было у нас, у людей.

- К чему ты это, бригадир?

- Знаешь, какая собака самая опасная?

- Разъяренная.

- Да... - Дизель первый раз за все время разговора посмотрел Павлу в глаза. - Но я сейчас не о том... - Телевизор бригадира больше не интересовал. Его мало что могло заинтересовать по-настоящему, потому что за лагерными стенами он видел почти все. - Не бойся собаку, которая тебя облаивает. Самая опасная собака та, что бросается молча, без предупреждения. Она не будет на тебя гавкать, она не будет скакать кругами. Она просто кинется на тебя и вгрызется в глотку... Вот сюда... - поднял он руку к горлу. - Только рык... Только звериный рык... И никакого лая...

Товарищей Павел нашел на вытоптанной баскетбольной площадке. Потерявший бороду Маркс и сильно похудевший Грек лежали на длинной пластмассовой скамье, подставив голые животы солнцу. Рыжий, Шайтан и Гнутый делали вид, что играют. Они лениво перекидывались мячом, похожим на помятый апельсин, финтили, неспешно обводя воображаемых противников, и, прорвавшись к кольцу, останавливались, долго аккуратно целились и, лишь тщательно вымерив движение, бросали мяч. Только малорослый Шайтан играл поживее. Получив пас, он все норовил прыгнуть к' самому щиту и положить мяч в корзину сверху. Со стороны попытки эти смотрелись забавно.

- Возьмете в команду? - спросил Павел.

- А ты играть умеешь?

- Нет.

- Тогда возьмем...

Павел скинул мятое, давно не стиранное хэбэ, снял майку, сложил одежду на скамье, наказал Марксу и Греку:

- Присматривайте!

- Да у тебя там и взять-то нечего, - сказал Грек, почесывая ввалившийся живот.

- Зато что-нибудь подсунуть можно, - ответил Павел, прыгнул на площадку и перехватил летящий мяч. Сейчас ему хотелось бегать, скакать, метаться. Хотелось драться, биться. Пусть с друзьями, пускай только за мяч.

Ему необходимо было выплеснуть злость, что постоянно копилась в нем.

Иначе однажды она прорвется.

- Может сыграем двое на двое? - предложил Гнутый.

- Только при условии, что Шайтан играет не со мной, - сказал Рыжий.

- Тогда давайте играть трое на одного...

Солнце припекало.

Шел последний летний месяц, и ночи становились все холодней. Утренняя роса уже не освежала, а студила. Все чаще наползали в лагерь из леса туманы, все гуще они становились, все холодней. Серая мгла, в предрассветной тиши окружив лагерь, сразу со всех сторон, словно по команде, тихо пересекала минное поле, просачивалась через колючую проволоку, через высоковольтную сетку, взбиралась на бетонную ограду и переваливалась через обе стены - и внешнюю, и внутреннюю...

Во всем чувствовалось - скоро осень.

Потому дневное тепло становилось все желанней. И каждый погожий день штрафники стремились провести на свежем воздухе под солнечными лучами. Они забирались на накалившиеся покатые крыши бараков, они вытаскивали матрацы и одеяла, расстилали их на скамейках и прямо на земле, они мастерили подобия гамаков.

В ясный день почти весь лагерь высыпал на улицу. Загорающие люди смотрели в небо и видели там лишь облака и солнце.

А на заключенных сверху смотрели дула пулеметов...

- Пятнадцать лет! - крикнул Рыжий, получив мяч. - Они дали мне пятнадцать лет! Эти гады сделали меня стариком!

Они не стали играть друг против друга. Они продолжили играть против незримого воображаемого противника. Вчетвером. Одной командой.

- Эй, Грек, хватит тебе валяться! - крикнул Гнутый, получив пас. - Маркс, давай тоже к нам!

- Я одежду стерегу, - отозвался Грек.

- Не хочу, - угрюмо откликнулся Маркс. Последние дни у него было отвратительное настроение. Он был подавлен. Он был оскорблен. Он всегда полагал и говорил всем, что, если его однажды захотят лишить бороды, он уволится.

Но лагерный парикмахер, не обращая внимания на протесты и ругань связанного клиента, обкорнал тупыми ножницами его бороду, а потом и вовсе - начисто! - ее сбрил.

Маркс чувствовал себя вдвойне обманутым. Мало того, что его лишили обожаемой растительности, так вдобавок он и рапорт об увольнении не может подать.

- Тебе еще повезло! - Гнутый перекинул мяч Павлу. - Мне дали восемнадцать!

- Я не собираюсь здесь задерживаться! - Павел представлял, что против них играет команда недругов. Здесь и Некко, и Клоп, и...

Он обыграл Некко, сбил плечом Клопа, пробежал прямо по нему. Вырвался вперед. Под щитом уже ждал Шайтан. И Павел отдал ему пас.

- Здесь плохо! - Шайтан прыгнул. - Плохо! - Он не попал.

Но Павел был уже рядом.

- Я убегу!