поворот тропинки - и глубоко внизу, в горном ущелье, они увидят зубчатые
крыши фабрики и огромные буквы - АПТО: так бывает видно с самолета
название столичных городов, выложенное на поле аэродрома.
фабрике приводили из деревни в Клюзо, у нее всегда щемило сердце, когда,
миновав эту сосновую рощу, зеленевшую на гребне горы, она замечала внизу
крыши фабричных корпусов. Почти такое же чувство тоски вызывал у нее тот
едкий запах, который осенью встречал ее у порога школы в первый день
занятий, а позднее обдавал в прихожей фабричной конторы - в школе и на
фабрике употребляли для дезинфекции хлорку.
Весь день она вела учет провинностей и подлежащих за них наказаний
согласно изобретенной ею таблице, которую она неустанно совершенствовала.
За полчаса до окончания занятий шестилетние без вины виноватые преступники
обязаны были выстраиваться перед кафедрой и по очереди протягивали
ручонки, а наставница била их по крепко стиснутым пальцам дубовой линейкой
с медными уголками. Дети редко жаловались родителям - в этой карательной
церемонии унижение было сильнее, чем боль, а ведь никто не любит
рассказывать о пережитых унижениях. По этой самой причине и бывшие
заключенные фашистских концлагерей избегают рассказывать, как над ними там
издевались.
сходство между отношениями рабочих с хозяевами фабрики и своими
собственными отношениями с учительницей-садисткой. Она подметила, что,
когда ее родителей или соседей вызывают в фабричную контору, они
испытывают чувство страха и стыда - такое же чувство охватывало и ее
самое, если учительница произносила ее имя в час наказаний. Только
сознательные рабочие, активисты, реагировали на эти вызовы иначе, каждый
сообразно своему характеру: одни входили в контору, подобравшись и
напружив мышцы, как борцы, готовые выйти на арену; другие стискивали зубы
от ненависти, а иные, как Кювро, который всегда знал, где и что сказать,
хитро щурили глаза; и у тех и у других не было чувства подавленности и
стыда, они шли сражаться с врагом. Именно эти наблюдения и побудили
Пьеретту, когда она подросла, вступить в Союз коммунистической молодежи, а
затем товарищи и сама жизнь помогли ее политическому воспитанию.
девы, сестры "великого Летурно", ныне уже покойной. Она велела прорубить
калитку в ограде парка, в стороне от дороги, в узком проходе, заросшем
крапивой, и таким образом встречи с благодетельницей проходили в
относительной тайне. У калитки висела цепочка, надо было дернуть за эту
цепочку, тогда в хозяйском доме дребезжал звонок, и через некоторое время
в приоткрывшуюся калитку выглядывала мадемуазель Летурно: "Что вам нужно,
дитя мое?" К ней обращались лишь в самых важных случаях: если рабочему
грозило увольнение или кого-нибудь в семье необходимо было положить в
клинику, которую субсидировало АПТО (больницу в Клюзо построили только
после 1934 года, когда власть в муниципалитете принадлежала блоку
социалистов и коммунистов). Мадемуазель Летурно всегда обещала просителям
похлопотать за них, и обычно ее хлопоты увенчивались успехом, но взамен
она, радея о земных и небесных интересах рабочей семьи, требовала, чтобы
родители ходили в церковь, посылали детей к священнику изучать катехизис,
исповедовались и причащались под Пасху; это было обязательным условием
хозяйской помощи, а чтобы торг не показался слишком уж бесстыдным, старая
дева авансом выдавала бесплатные талоны на хлеб, а иной раз даже и талон
на обувь, если грешник проявлял склонность к раскаянию.
долине, ясно видны были деревья и лужайки парка Летурно, выделявшегося
зеленым пятном среди крыш фабричных корпусов и домов рабочего поселка.
Ограда парка казалась с высоты белой полоской, но Пьеретта ясно
представляла себе калитку в этой ограде и цепочку звонка к благочестивой
мадемуазель Летурно. И тотчас ей вспомнился покойный отец. С каким угрюмым
видом он однажды вечером вернулся от исповеди - в тот год ему грозило
увольнение и безработица, и он скрепя сердце пошел к мадемуазель Летурно
просить ее предстательства. Придя из церкви, отец не смел взглянуть в
глаза своей семилетней дочке.
она стоит у самой толстой сосны, бледная как полотно; тоска стеснила ей
грудь и наполнила глаза слезами.
было, что порыв души он выразил на родном своем языке:
первого же дня знакомства она угадала, что он честный человек, что на него
можно положиться, можно ему довериться, излить свое горе. Но тотчас взяло
верх обычное недоверие, которое в католических странах женщины питают к
мужчинам, ибо мужчина смотрит там на женщину как на свою собственность,
раз она, как говорится, отдалась ему.
деликатности отвел взгляд. Но слезы не брызнули из черных глаз.
доискиваясь причины своей печали. Он только сказал вполголоса:
которые невозможно выразить на французском языке.
завтра надо мобилизовать товарищей на борьбу против увольнений, о которых
ей сообщил в своем письме Филипп Летурно; это сообщение подтвердил и
Нобле, вернувшийся в субботу из Лиона. (Однако Нобле ничего не сказал о
тех шагах, какие он предпринял, отправившись вместе с Филиппом к банкиру
Эмполи.)
столкновении с заведующим личным столом ей пришлось собрать все свое
мужество. С тех пор так много было схваток, в которых закалилась ее гордая
душа, что теперь она уже нисколько не боялась скорбно-иронического
взгляда, оживлявшего иногда рачьи глаза старика Нобле.
другим, узнать настроение рабочих. Начать с Маргариты... Она, конечно,
заявит сперва: "Что ты все о других печалишься?" Маргарита только и
думает, как бы ей удрать в Париж: там у ее родственников своя молочная, и
они обещали взять ее в лавку, когда их приказчик устроится на другое
место. Маргарита уверена, что в Париже она непременно найдет себе мужа,
который подарит ей свое любящее и верное сердце, холодильник, манто из
цигейки и, может быть, даже автомобиль. Ведь теперь на фабрике в Клюзо
работают лишь те, кто не может бежать отсюда, - по большей части женщины и
девушки.
гидроэлектростанций в соседние департаменты - там заработная плата в
пять-шесть раз выше, чем на текстильной фабрике в Клюзо. Другие пошли на
металлургические заводы лионского промышленного района. Менее решительным
удавалось после многих хлопот и терпеливого выжидания поступить на
казенную службу в почтовое ведомство, в жандармерию, на железную дорогу.
На фабрике оставались только рабочие, женившиеся на крестьянках из
окрестностей Клюзо, как, например, Жюстен, муж Эрнестины, но они не
отличались боевым духом, так как имели в деревне и кров и пищу; да еще
оставались тут люди вялые, слабохарактерные, вечно откладывающие серьезные
решения "до завтра", потому что сегодня голова трещит от вчерашней
выпивки. Как раз таких людей дирекции легче всего уговорить, что частичные
увольнения производятся в интересах самих же рабочих и не следует
противиться такой мере. "А иначе, - скажет им Нобле, - правлению АПТО
придется уволить всех, потому что фабрика работает в убыток". У женщин
больше боевого духа. Но разве мало найдется таких, как Маргарита, которых
надо еще убедить, что бежать им некуда, да и бесполезно. Вот о чем думала
Пьеретта, и, чем ближе она подходила к Клюзо, тем больше ее мучила
тревога.
виноградников, которые давали такое же кисленькое вино, какое выделывали
крестьяне в Гранж-о-Ване. Было шесть часов вечера. Жара еще не спала.
Рабочие, которым завтра утром надо было идти на фабрику, сейчас мотыжили
землю на "своем крошечном винограднике. Почти у каждого рабочего был свой
крохотный виноградник. Одни получали его в наследство, другие - в приданое
за женой. Вино им обходилось дешево - расходовались только на химикалии
для борьбы с вредителями. В кабаках за местное вино брали тоже недорого:
по двадцать - двадцать пять франков за литр; кабатчики покупали его
контрабандой у мелких виноделов. Итак, каждому было по карману напиваться
ежедневно.
урожая, галдели пьяницы, отчаянно размахивая руками.
Лукьяненко Сергей
Акунин Борис
Максимов Альберт
Каргалов Вадим
Посняков Андрей
Куликов Роман