даже медлительным, но, разговаривая с ней или делая что-нибудь для нее, он
становился суетливым от тщетного желания казаться ловким. Лицо у него
становилось озабоченным, почти мрачным, как у взрослых, когда они возятся
с совершенно беспомощными детьми, временами он вздыхал, как вздыхают дети,
когда им приходится трудно. Он снова включил жаровню, положил в нее хлеб и
стал терпеливо наблюдать, как он поджаривается, а готовые ломти снимал и
укладывал на краю хлебницы.
подушку: под ней лежало яйцо, коричневатое, чистенькое.
остался.
что Альберт больше рассказывал ему об отце и постепенно стал незаменимым
другом для мальчика. Во всяком случае, делая что-нибудь для Альберта, он
оставался совершенно спокойным.
в которой хранились стихи Рая: газетные вырезки, рукописи и уместившийся
на двадцати пяти страницах в синей обложке маленький сборник, который
упоминается теперь в каждой статье о современной лирике. Некоторое время
она гордилась, когда встречала имя Рая в антологиях, когда слышала его
стихи по радио и получала гонорары. Ее навещали люди, которых она никогда
не знала и с которыми не хотела бы знакомиться: юнцы, одетые с нарочитой
небрежностью и упивавшиеся своей небрежностью, как коньяком; воодушевление
у них было тщательно отмеренное и никогда не выходило из определенных
рамок. И когда такие люди появлялись у нее, она уже знала, что где-то
готовится очередное исследование о современной лирике. Временами ее дом
захлестывало настоящее паломничество, статьи в журналах появлялись, как
грибы после дождя, гонорары текли со всех сторон, стихи Рая издавались и
переиздавались. Но потом изысканно небрежные юнцы находили новую жертву,
Нелла получала краткую передышку, а имя Рая всплывало на поверхность в
пору очередного затишья, ибо эта тема годилась для всех времен: поэт,
погиб в России, противник режима - это ли не символ молодости, принесшей
бессмысленную жертву, или, если изменить аспект - это ли не символ
молодости, принесшей жертву, полную глубокого смысла? Весьма странные
нотки звучали в докладах патера Виллиброрда и Шурбигеля! Так или иначе Рай
стал излюбленной темой для всевозможных эссе, а изысканно одетых,
небрежных юнцов, которые занимались писанием эссе и с похвальной
неутомимостью отыскивали для этого новые символы, развелось порядочно.
Усердно, прилежно, тщательно, не разжигая страстей и не умеряя их, они
ткали гобелен культуры - проворные шарлатаны, как авгуры, улыбающиеся друг
другу при встречах. Им давали на откуп все внутренности, и по этим жалким
потрохам они умели предсказывать: они слагали тягучие гимны над
обнаженным, сочащимся кровью сердцем; в скрытых от посторонних глаз
лабораториях они очищали от грязи опаленные кишки жертвенного животного и
тайно сбывали печень; замаскированные живодеры, они вырабатывали из падали
не мыло, а культуру, вырабатывали сами или давали на откуп другим. Мясники
и пророки, они рылись в помойных ведрах и слагали оды в честь своих
достижений. При встречах они улыбались друг другу, улыбались, как авгуры,
а Шурбигель был у них верховным жрецом, зарывшийся в грязь человеколюбец,
увенчанный неописуемой шевелюрой.
мыслить совсем как Альберт: раскинутые сети, готовые поглотить ее.
хищник в клетке ждет мяса: держась правой рукой за парчовую петлю и
спрятавшись за зеленой шторой, она настороженно следила за появлением
почтальона. Когда он показывался из-за угла дома священника, следующий его
шаг определял весь ее день: если он под прямым углом пересекал улицу
против ее дома, она знала, что у него есть что-нибудь и для нее, если же
он сворачивал на невидимую диагональ, ведущую к соседнему дому, - тогда в
этот день больше не на что было надеяться. Тогда она впивалась ногтями в
тяжелую зеленую ткань, выдергивала из нее нити и не отходила от окна в
безумной надежде, что почтальон, быть может, ошибся и вернется еще назад.
Но почтальон никогда не ошибался и ни разу не вернулся назад после того,
как прошел по диагонали мимо ее дома. Дикие мысли овладевали ею, когда она
видела, что он окончательно миновал ее дом: не утаивает ли он письма, не
участвует ли он в заговоре против нее и против Рая? Садист в синей форме с
вышитым на ней золотым почтовым рожком. Негодяй под личиной скромного
обывателя. Но почтальон не был ни садистом, ни негодяем; он был очень
добропорядочен и искренне предан ей. Она чувствовала это, когда он
приносил ей письма.
выглядит, не знает, когда он разносит почту. Чья-то рука бросала в ящик
рекламные проспекты и письма, кто-то вынимал эти проспекты и письма из
ящика: всевозможные фирмы предлагали бюстгальтеры, рислинг и какао. Все
это ее не занимало. Вот уже десять лет как она не читает никаких писем,
даже ей адресованных. На это сетовали порой и богемные юнцы - стервятники
от культуры, выискивающие символы в кишках падали, - они не раз жаловались
на это патеру Виллиброрду, но все равно она больше не читала писем.
Единственный друг, который остался у нее, живет в соседней комнате, а
когда он уезжает на несколько дней, к ее услугам - телефон. Только не
читать писем. От Рая приходили письма уже после того, как он погиб и когда
она уже знала, что он погиб. О, надежная почта, исправный, заслуживающий
всяческих похвал аппарат, почта была ни в чем не повинна, она доставляла
ответы на вопросы, которых уже никто не задавал.
письма, пусть не рассчитывают на ответ. Все письма нераспечатанными летели
в мусорный ящик, а потом их в точно установленные сроки вывозил мусорщик.
Последнее письмо она прочла одиннадцать лет тому назад, его написал
Альберт, оно было очень кратким: Рай погиб. Его убили вчера. Он погиб
из-за одного подлеца. Запомни имя виновника: его зовут Гезелер. Потом
напишу подробней.
распечатывать. Поэтому она и не узнала, что он полгода просидел в тюрьме:
дорогая плата за пощечину по смазливой, ничем не приметной физиономии. И
официального извещения о смерти она не стала читать. Его принес священник,
но она отказалась принять священника, возносившего рокочущим басом
торжественные молитвы за отечество, вселявшего в души патриотический
подъем, вымаливавшего победу, - она не хотела видеть его. Он стоял с ее
матерью за дверью и взывал:
она беременна?
красноречие - в определенных местах оно требовало определенных интонаций.
Волна фальшивых чувств, неуловимая ложь, эффектные раскаты и, как финал,
подобное удару грома слово "ад". К чему этот крик, эти вопли? Ложный
пафос, которым семинарский учитель риторики начинил два поколения патеров,
реял над сотнями тысяч людей.
когда ты мне понадобишься, я сама приду к тебе; громыхай своим раскатистым
"р" в словах "Германия" и "фюрер", позванивай своим "н" в слове "народ" и
прислушивайся к жалкому эхо, порождаемому твоим ложным пафосом под сводами
капеллы - "...юрер", "...арод", "...ермания".
сирот - за фюрера, за народ, за Германию.
шепчется с матерью, и на какое-то мгновение ей стало жаль его, пока снова
в ушах не зазвенело патетическое эхо.
Альберта, теперь - приветливая улыбка патера Виллиброрда: "Позволь
представить тебе господина Гезелера". Потом приглашение в Брерних -
чемодан уложен и стоит рядом с книжным шкафом.
добрался до них, полотняные мешочки с хлебом еще висели на дверных ручках,
а в доме слышался смех: Альберт проверял, как мальчик приготовил уроки:
"Если не отпустишь нам, господи, грехи..." - снова смех. Шел фильм, в
котором она не желала играть, фильм под названием "Семейное счастье".
Улыбается ребенок, улыбается будущий отец, улыбается мать; равновесие,
счастье, будущее. Все казалось ей очень знакомым, до странности близким и
знакомым: улыбающийся ребенок, улыбающаяся мать и Альберт, улыбающийся в
роли папаши? Нет, нет, она закурила сигарету и, держа ее в руке, смотрела
на медленно поднимающиеся голубоватые клубы дыма. Жена Альберта, кажется,
любила воздушные шары больше, чем мебель, преходящее больше, чем
постоянное, и предпочитала мыльные пузыри запасу постельного белья. "О,
прохладное полотно в шкафу у хозяйки". Улыбающийся отец, улыбающийся сын,
но она не желает разыгрывать улыбающуюся мать ради полной пафоса лжи,
которая разносится из капеллы, как эхо.
призрачные узоры, а за стеной звучал голос мальчика, отвечавшего Альберту
урок: "Из бездны взываю к тебе, о господи..."
Березин Федор
Афанасьев Роман
Круз Андрей
Сертаков Виталий
Никитин Юрий
Майер Стефани