этой борьбы. И вот в ходе этой борьбы мистера Акимова, так звали
антрепренера, объявили, сумасшедшим. Двери концертных залов не только
Америки - всего мира закрылись перед ним, всех оповестили, что он
рехнулся. Великая конкуренция погубила его, он оказался слабее. Его даже
упрятали в сумасшедший дом, где сидели настоящие сумасшедшие, которые
лаяли и мяукали. Потом его взяли оттуда. Жить стало тяжело. Корона упала с
его головы. Между тем жизнь неслась вперед так стремительно, так изощренно
технизировалась, что он за нею не поспевал и, что самое главное, жизнь эта
перестала ему нравиться.
отвечают уже на первые пять слов, а остальные двадцать пять они не слышат.
Что будет дальше? Если бог все-таки существует, как он допустил, что люди
перестали думать? Нажатием пальца на кнопку они освобождают себя от
необходимости думать. Разве это не ужасно? А ведь мозг ржавеет так же, как
ржавеют машины. Если человек перестанет двигаться, он разучится ходить.
Если человек перестанет думать, он перестанет быть человеком. Вы понимаете
меня?
ярко-голубые глаза наполнялись слезой. Старость, одиночество были в его
глазах.
насквозь?
развивается по этому пути, СССР тоже.
погибнет.
ошибаетесь. Вы младенец, который ничего не боится, потому что ничего не
знает. А я очень старый человек, я знаю все, но у меня нет сил. Не могу
никого предупредить об опасности, меня не слушают, мне не верят, считают
чудаком и юродивым. А-а-а-а! - простонал он и откинулся в кресле.
и дети. Все мое кровное. Боже мой, боже мой, вся моя жизнь - это тоска по
родине. Словами выразить нельзя. Музыкой, может быть. А здесь... здесь все
говорят по-русски, и это потрясает мое старое сердце. Не судите меня
сурово. Прощайте.
последняя посадка. Следующая - дома. Всегда он дрожал от нетерпения, желая
скорее добраться с московскими новостями, впечатлениями, подарками.
ждала его дома. И запахи были схожи. И здесь и там пахло горячей сухой
травой, полынью, мятой, нефтью. Здесь всегда можно было встретить
знакомых, которые летели в Москву. Здесь он знал буфетчицу и швейцара в
ресторане.
глазами Терехова. Невольно задумаешься над самим собою хоть на мгновение.
Но только на мгновение, потому что уже давно пора отряхнуть все
посторонние мысли, не относящиеся к делам. Изотов все еще в Куйбышеве, но
он вернется на завод, придет к нему. Да, неприятно. Тася была его
невестой, они любили Друг друга. Придется встретиться... решать дела
реконструкции. В конце концов никто не виноват, что так случилось.
ветки. Со стороны восточной проходной. Беда с путями сообщения, с
погрузкой-разгрузкой. Неправильный это принцип - сперва строить
производственную площадку, а потом подъездные пути. Если еще когда-нибудь
судьба приведет строить завод, скольких ошибок можно будет избежать! И
Терехов, прогуливаясь по открытому степному аэродрому, вдруг ощутил острое
юное желание все начать сначала. Хоть еще один раз в жизни. Пустырь,
геодезисты, временные, пахнущие краской, неудобные дома вместо обжитых,
обставленных квартир, новый гигантский завод, такой, как этот, только еще
больше, комбинированные установки, автоматика. Бытовые помещения сделать
просторные, светлые, в кафеле, с метлахской плиткой. Огромные подземные
резервуары. Рядом чтобы были заводы нефтехимии.
производством синтетического каучука, моющих средств, спирта. А
искусственные смолы - это золотое дно. Андрей Николаевич часто ловил себя
на том, что на любой бытовой предмет смотрит с одной точки зрения: может
он быть заменен искусственным материалом или нет? И приходил к убеждению,
что все можно заменить. Он вынул из кармана записную книжку. Таких
книжечек он купил двадцать штук и вез домой, чтобы подарить товарищам.
Обложка была из полиэтилена, яркая, голубая, Терехову очень нравилась.
помахал рукой самолетному спутнику. Старый антрепренер шел, обнявшись с
сестрой, тучной женщиной с пышной прической, они поддерживали друг друга и
шли медленно, спотыкаясь, а дети, племянники, бежали впереди с криком и
смехом, толкали ногами какую-то-бутылку и не обращали на взрослых никакого
внимания.
разговора.
Боголепова!..
Господи, сколько лет он не бродил так, засунув руки в карманы, по площади
незнакомого города, не шатался вольной птицей, не прислушивался к чужим
разговорам, не провожал взглядом случайных прохожих. Он знал, что про него
говорили; "Наш директор пошел, понес собственное достоинство". Он смеялся,
считал, что ничего плохого нет, что так говорят. А хорошего мало, если
разобраться. Тася права. Если бы она была с ним... Ему предлагали ехать за
границу, возглавить строительство нефтеперерабатывающего завода - он
решительно отказался. Далекие страны не манили его, он и думать не хотел о
том, чтобы ехать за рубеж, даже ненадолго. Он был недавно в Англии, писал
потом в отчете: "...на заводе мы не заметили дымка даже меньше дымка от
папиросы". Завод, завод, завод - вот что он видел в Англии. А с Тасей ему
были бы интересны люди. Она смотрела на мир с молодым любопытством,
которое не могла скрыть, даже если хотела. Надо быть смелым, признаться
себе, что она действительно молода, а он уже не очень молод. Кто-то из
приятелей недавно рассказывал, что в Японии есть день старика. Такой
праздник, когда веселятся старики, когда старикам разрешается считать себя
молодыми. Андрей Николаевич ненадолго разрешил себе считать себя молодым,
но следующая остановка самолета - дом, праздник старика окончен.
юношу и девушку. Они стояли у невысокой ограды аэродрома и прощались. Мира
не существовало, только их прощание. Горя в мире не существовало, только
их горе. Девушка держала руки юноши в своих, то прижимала их к губам, то
опускала Светловолосую голову на его руки. Девушка не плакала, серые глаза
ее были сухими и выражали ту степень горя, при которой невозможны слезы.
Лицо юноши было напряженным, страдающим, глаза устремлены в одну точку,
губы сжаты. Оба были такими непостижимо молодыми, такими прекрасными...
Что заставляло их расставаться? Почему они, они-то? Люди проходили мимо и
оборачивались. Обнаженное горе этих двоих вызывало у прохожих зависть.
Какие еще чувства могло вызвать это молодое горе? Можно было только
завидовать, что юноша и девушка могут стоять так у забора, на виду у всех,
что девушка может так смотреть на юношу, так держать его руки, так не
замечать и не слышать ничего.
все так же. Андрей Николаевич сделал еще несколько шагов и в последний раз
посмотрел. Юные, стройные, смугло-румяные, они были по-прежнему
неподвижны. Им ни до кого не было дела. Они были на этой площади самые
счастливые, хотя думали, что они самые несчастные.
21
все разломалось сейчас, а не потом.
Он справится, - не с изменой Таси, что об этом думать, - надо справиться
со своей ошибкой. Тасю он презирал. Он любил не ее, другую женщину. Та,
которую он любил, _не могла_ увлечься Тереховым. Та, которую он любил,
была ясной, открытой, надежной. Та, которую он любил...
Так получилось. Я виновата перед тобою глубоко. Хочу, чтобы ты узнал
правду от меня, а не от других. Мне очень тяжело, меньше всего на свете я
хотела тебе причинить зло..."
и видел ее лицо. Пожалуй, надо было сказать себе правду - он любил, она не
любила. Но все-таки она приехала к нему почему-то...
которые, наверно, ничего не значили для нее и очень много для него. Потом
в Москве она пришла на вокзал, неожиданно и решительно, как все, что
делала. Там, на заводе, пообещала: "Я приду вас встречать в Москве". Он ей
не поверил. Потом неделя в Москве, только неделя, сосновый лесок, зеленый
вереск. Она пришла к нему домой и сразу показалась своей, даже
"скандалисты" полюбили ее. Тогда в Москве ему не понравились ее друзья, но
он не придал этому значения. Она не познакомила его с отцом, и этому он
нашел объяснение. Она была все время немного напряженной, она тогда еще не
решилась ни на что, хоть и сказала, что любит. И этому Алексей находил
Мережковский Дмитрий
Шилова Юлия
Зыков Виталий
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Шилова Юлия