Карпат лиловый восток, пронизывающая ранняя свежесть земли, влажные от
росы погоны и желтое, круглое, заспанное лицо Степанова, месяц, прозрачной
льдинкой тающий среди позеленевшего неба, - ничто детально и точно не было
сразу намечено и выделено сознанием Новикова. Все это даже не могло
интересовать его, выделиться, остановить внимание, кроме одного, что в ту
минуту реально увидел он.
леса, куда днем отошли немцы, как бы раздвигалась, оскаливаясь огнем, -
черные тела танков, тяжело переваливаясь через лесной кювет, уверенно
расползались в две стороны: в направлении свинцово поблескивающего озера,
мимо бывших позиций Овчинникова, и через минное поле - в направлении
высоты, где стояли орудия Новикова. Все, что мог увидеть в первое
мгновение он, удивило его не тем, что запоздало началась атака, а тем, что
незнакомое и новое что-то было в атаке немцев, в продвижении их.
скрывала начавшееся движение танков к высоте. Только по чугунному гулу, по
длинно вырывавшимся искрам из выхлопных труб, по красным оскалам огня, по
железному скрежету будто гигантски сжатой, а теперь разворачиваемой,
упруго шевелящейся, дрожащей от напряжения стальной пружины Новиков точно
и безошибочно определил это новое направление на высоту.
ракет. Как отсвет их, ответно взмыли две высокие ракеты на окраине
горящего города, в том месте, откуда ночью с тыла высоты стреляли по
орудиям прорвавшиеся из Касно танки, и Новиков, заметив эти сигналы, понял
их: "Мы идем на прорыв, соединимся в городе".
жадно, хищно пожирая их, уже вползали в район минного поля перед высотой,
- тогда стало ясно Новикову, что немцы успели за ночь разминировать полосу
низины.
увидев, как нервно мял, тискал свои мясистые щеки Степанов.
кипящую разрывами высоту, крупные губы прыгали, растягивались, он медлил с
желанием выдавить из себя что-то; слов Новиков не разобрал.
подумал Новиков досадливо и удивленно, видя, как побежал к орудию
толстоватый в пояснице Степанов, как при разрывах нырял он большой
головой, так что уши врезались в воротник шинели.
Осколки рваными даже на слух краями резали воздух над бруствером, звенели
тонко и нежно. И этот противоестественно ласкающий звук смерти по-новому,
до отвращения ощущал Новиков.
серо-землистыми от бессонницы лицами суетливо подправляли брусья под
сошники. Порохонько сидел на земле без шинели, сильно и жестко обрубал
топором края канавки в конце станин; нетерпеливо перекашивая злые губы,
кричал что-то Ремешкову, вталкивающему брус под сошники. У мигом
повернувшего лицо Порохонько острые глаза налиты жгучей радостью
мстительного облегчения. Взгляд его коротко скользнул навстречу Новикову -
будто он, Порохонько, ждал своего часа и дождался. Сразу стало горячо
Новикову от этого взгляда. И, рывком сбрасывая, кинув на бруствер
отяжелевшую шинель, он крикнул:
небритых скулах, на подбородке, а в полуоткрытых губах выражение слепой
торопливости. Скользкий снаряд колыхнулся в руках его, сочно вщелкнулся в
казенник, мгновенно закрытый затвором. И снова волчком метнулся Ремешков к
раскрытому ящику, выхватил оттуда, родственно прижал к животу снаряд,
переступая крепкими ногами, вроде земля жгла его.
Кажется, солдат родился". И не осудил себя за ту жестокость, которую
проявлял в эти дни к Ремешкову.
Товарищ капитан!.. - не говорил, а просяще выкрикивал Степанов, крадучись,
боком пятясь к панораме.
был он, похоже, смят чем-то, подавлен, разбит. Неприятно отталкивали
Новикова его опустошенно-светлые дергающиеся глаза - в них исчезло
внимание, появилась бессмысленная рыскающая быстрота. И Новиков понял. Это
была подавленность страхом, рожденная после нестерпимого ожидания ночью
тем чувством самосохранения, что, как болезнь, возникло у некоторых солдат
в конце войны.
- Возьмите себя в руки! Выбросьте блажь из головы! Забьете чушь в голову -
убьет первым же снарядом! К панораме!
механизмов, а они, чудилось, ускользали из рук его. Схватил их, широкая
ссутуленная спина напружилась, по этой спине чувствовал Новиков дрожащее в
Степанове напряжение, неточно рыскающие сдвиги прицела.
голос Порохонько и исчез, стертый, раздробленный вздыбившими высоту позади
орудия танковыми разрывами.
охватывала высоту, левый край ее продвигался к озеру, но не туда, где
вчера немцы наводили переправу, а мимо бывших позиций Овчинникова - в
направлении котловины, через которую ночью прорывался Новиков к орудиям за
ранеными и где встретил немцев. Орудия Овчинникова не задерживали теперь
танки на нейтральной полосе. Центр дуги, приближаясь, вытягивался к
высоте, а правый край дуги пересекал прямую линию шоссе, - было видно, как
танки угрюмо-черными тенями переползали через нее, двигались фланговым
обходом на город.
еще не вели массированный огонь, - стреляли по флангам, как бы еще
выжидательно нащупывая цели. И это тоже казалось необычным Новикову.
ровик, - белое лицо связиста засновало у аппарата.
минуту ничего не прощая Овчинникову. - Там, у озера, свободный, не
прикрытый ничем проход..."
стрельбы: выстрелы - разрывы, разрывы - выстрелы. На миг поднял голову:
справа от высоты взлетало и падало рваное зарево. С неуловимой частотой
сплетались там багровые выплески, - открыли огонь по танкам соседние
батареи. Рядом бегло гремели врытые в землю тяжелые самоходки. У Новикова
не было связи с соседями, он не знал об их потерях в утреннем бою, и
внезапная радость оттого, что соседние орудия жили, зажглась в нем
пьянящим азартом. Он улыбнулся жаркой улыбкой, испугавшей и удивившей
связиста, крикнул в трубку, прикрывая ее ладонью:
стреляй! Огонь по левым! Не подпускай к озеру! Снаряды не жалей! Все!
команду:
началась одновременно на всем протяжении вытянутой дуги. Новиков видел это
без бинокля.
скорость, с вибрирующим воем моторов вырвались вперед, тяжело катились по
возвышенности, где низкими буграми лиловели бывшие позиции Овчинникова.
Передний танк взрыл широкими гусеницами бруствер, смело вполз на огневую,
железно взревев мотором, развернулся там, давя остатки орудия, и, когда
кроваво мелькнул его бок, тронутый зарей, Новиков успел выкрикнуть первую
команду:
слитно, ударило орудие Алешина, что-то высокое и огненное взвилось перед
глазами Новикова, земля упала под ногами, острой болью кольнуло в ушах.
Его смяло, притиснуло в окопе, душным ветром сорвало фуражку, бросило
волосы на глаза. Не подымая фуражки (едва заметил: как будто иззябшими
руками потянулся к ней на дне окопа связист с мертвенно-стылым лицом),
Новиков тряхнул как-то сразу заболевшей головой, встал. Дымились воронки
на бруствере, тягуче звенело в ушах. Частые рывки огня скачуще сверкали в
глаза Новикову над приближающейся танковой дугой, - непрерывно били танки.
казалось, сровнял ее. Смутные очертания орудия проступали и тотчас тонули
во мгле. И не увидел Новиков ни фигур снующих там солдат, ни Степанова
возле щита - ничего не было, кроме этой клубами валящей темноты,
пронизанной трассами танковых снарядом.
отдалось в висках, но ответа не было.
Ремешкова, упорно ползущего к орудию между станинами со снарядом, одной
рукой прижатым к груди. Он задыхался от гари, указывал взглядом на
Степанова, стоящего на коленях перед щитом, а его тормошил, дергал за
хлястик, кричал что-то весь закопченный дымом Порохонько.
Мацумото Сэйте
Панов Вадим
Шилова Юлия
Быков Василий
Лукьяненко Сергей
Белов Вольф