выпутаться. Сделать это было просто: до люка в запасной лаз -
несколько шагов...
первую инстинктивную реакцию он оценил одним словом:
"Сволочь". Он выхватил с полки тяжеленный ящик, громыхнул его
на пол посреди прохода; кончиками пальцев - дальше не прошли:
щели узкие, а пальцы как сосиска каждый - выдрал верхние
дощечки с мясом, только гвозди взвизгнули. Бог его силой не
обидел, да что в том толку, не в первый раз подумал он; и были
в этой мысли привычная горечь и обида привычная, и как обычно
на том все и кончилось: он стушевался перед этой мыслью, перед
сознанием неотвратимости судьбы, а точнее сказать - жребия.
Бросил назад. Если даже в карманы положить по гранате - и то
десяти не унесешь, тем более о занятыми руками не взберешься
по лесенке. Прав сержант - нужна торба.
- все навкосяк. Все комом.
слов; дальше будет не до того, да ни к чему заставлять
читателя ломать голову над загадками там, где их нет и
поведение героев вполне и просто объяснимо.
распространенной. Природа дала этим людям все. Но если другие,
имея куда меньшие возможности, развивали свои сильные стороны,
чтобы "перекрыть" естественные "недостачи", то эти люди,
напротив, все свое внимание сосредоточивают на слабой точке.
правильные, истинно русские черты лица с чуть выдающимися
скулами, с румянцем, проступающим из-под чистой кожи; черные
кудри, голубые глаза. Кажется, уж от девчат ему точно отбоя не
должно быть, но они его не жаловали, как не жаловали и парни.
Эти, правда, не всегда сразу давали ему точную оценку:
внешность Медведева, ее очевидная мужественность,
"выигрышность" служила как бы форой. Но проходило немного
времени, фора иссякала, и как-то само собой получалось, что он
опять оказывался в положении подчиненном, зависимом,
страдательном. Кстати, следует отметить, что сержанты
угадывали его слабину сразу - не хуже девушек. Именно
сержанты, а не какого-либо иного звания военный люд; например,
офицерам он всегда нравился, во всяком случае поначалу. А
сержанта ни внешним видом, ни выправкой не проведешь. Он один
раз пройдет перед строем и точно покажет, ткнет пальцем в
грудь, какой солдат самый шустрый да моторный, а какой -
рохля, курица мокрая, паршивая овца, пусть даже на его груди
лемехи ковать можно. Такой не обязательно бывает в каждом
отделении, но уж во взводе точно сыщется, и сержант это знает,
ему нельзя не знать, не угадать этого "типа" сразу; не дай
бог, оплошаешь и пошлешь его по какому живому делу - кому
потом отбрехиваться да шишки считать? У Тимофея Егорова не
было времени, чтобы приглядеться к новичку, раскусить его. До
того ли ему было! - на них надвигались сотни вражеских танков,
и на что бы сейчас ни поглядел Тимофей, перед его глазами была
только эта картина. Но сержант всегда сержант! - даже в такую
минуту он уловил какую-то ущербность, неполноценность
часового. У Тимофея не было тех нескольких спокойных свободных
мгновений, когда бы он мог отвлечься от боя, разобраться в
своих чувствах и точно квалифицировать явление. Сейчас ему это
было еще не нужно; сейчас это ничего не решало. Но если б его
все-таки спросили об этом, он, даже не глядя больше на
Медведева, сказал бы, с кем имеет дело. И Медведев это понял
по одному взгляду - еще не узнавшему его взгляду сержанта. Он
сразу сник, почувствовал себя жалким, каким-то жеваным. Все
было как всегда.
поведения. Он не был болен, не имел тайных пороков, а тем
более - каких-либо тяжких, по счастливому случаю оставшихся
нераскрытыми проступков в прошлом. Но именно в прошлом, в
детстве произошли те незначительные события, те первые
маленькие поражения, которые наложили печать на его характер и
в юношеские годы и, судя по всему, складывалось именно так, на
всю его последующую жизнь.
дядьев порубали апрельской лунной ночью мальчишки конармейцы.
Санька родился уже после, на троицу. Статью, всем своим видом
пошел в отца, но характером - в ласковую, мягкую, как
церковная свечка, мамашу.
себя Медведев, он всегда выделялся среди сверстников и ростом
и силой. Заводилой не был, зато в нем рано наметилась та
манера добродушного безразличия, ленивого нейтралитета,
которая зачастую присуща очень сильным людям. У них, как у
наследных лордов, сразу есть все или, по крайней мере, самое
важное; им нечего добиваться. Но манера успела только
наметиться. Едва обозначился ее абрис - мальчику было
три-четыре года, - как выяснилось, что ему не с кого брать
пример; ни во дворе, ни среди родни не оказалось даже самого
плюгавого мужичонки: всех унесла гражданская. А посторонние...
что посторонние! - у них и до своей мелкоты руки не доходили,
разве что с ремнем да лозиной. Санька, может, и за эту плату
был бы рад, только у него не спросили; мать так и не привела
другого мужика в хату - на ее век перевелись мужики начисто.
Вот и тулился Санька к матери, перенимая у нее и
неуверенность, и податливость, и мягкость.
прочим, поминали ему от рождения: стал он понимать что отец
его был лютей собаки - матерый мироед, а последние годы и
вовсе душегуб: за косой взгляд порешить мог, не говоря - за
партбилет. Скольких Санькиных приятелей осиротил - считать
страшно. Понятно, не вменяли это Саньке в вину - он-то чем
виноват, невинная душа? - да уж больно внешность у него была
знакомая: выкопанный батя. И слова тут никакие помочь не
могли, и утешительные рассуждения выручить бессильны; как-то
так получилось, что отцов грех он принял на свою душу, а как
искупить - не знал. Груз был тяжел, явно не по силам; а
главное - не по характеру. Другой на его месте, может,
озлобился бы и тем затвердел, окаменел, нашел бы в том силу, и
опору, и даже цель. А Санька напротив. Он готов был за всех
все делать, любому уступить и услужить - только бы не поминали
ему родителя. Получалось, конечно, наоборот. Он это видел, но
переломить себя не мог; да и не хотел: он постепенно вживался
в свою роль, и она уже казалась ему естественной и "не хуже,
чем у людей".
нем со слабостью характера) он знал цену своей силе и в
общем-то держался соответственно. Сочетание получалось причуд-
ливое, но не жизненное. Первое же испытание - а любое
испытание всегда и прежде всего - это испытание характера -
должно было поставить мальчика перед выбором и в результате
упростить систему. Мальчик оплошал. Он не смог подтвердить
своей силы: оказалось, что победы (и естественных упреков,
связанных с нею) он боится больше, чем поражения. Конечно, он
не представлял себе все это столь ясно, и первая осечка не
обескуражила его, только удивила. Вторая неудача смутила. А
третья посеяла зерно сомнения, которое попало на благодатную
почву и ударилось в рост: ведь товарищи помнили о его неудачах
- подряд! - не хуже, чем он сам. И стали им пренебрегать. А у
него не нашлось душевных сил, чтобы вдруг стать против
течения, и выстоять, и доказать свое.
нажитое мужем добро у нее столько раз трясли да половинили,
что записалась она, почитай, с пустыми руками; валялись в ее
прохудившемся амбаре и плуги, и бороны, и косилка стояла даже,
но все от времени да без хозяйского глаза в таком виде, что
легче новые завести, чем эти наладить: а худобы - коровенки
там или лошадки - не осталось совсем: года три, как в самой
голытьбе числилась.
не богато получала, никуда б она не стронулась из родных мест,
когда б не шла за ней память о покойнике муже. Чуть не то -
так и жди, что какая-нибудь подлая душа камень в тебя кинет.
Но не за себя сердце болело. Видела она, как Санька тушуется;
понимала - здесь ему ходу не будет. И в начале тридцатых, в
голодное время, когда каждый держался как мог, добралась она
до станции, села на первый поезд и поехала с сыном куда глаза
глядят. Долго их носило, пока не осели в Иванове на ткацком
комбинате. О прошлом не больно допытывались. Сама быстро вышла
в люди - в ударницах числилась, красную косынку носила;
Сертаков Виталий
Акунин Борис
Буркатовский Сергей
Пехов Алексей
Каменистый Артем
Шилова Юлия