Чтение 33–й страницы книги ~Планета обезьян~

почти без ошибок. Со мною она еще говорить не может, однако мы выработали
систему жестов, позволяющую нам понимать друг друга. Мне кажется, что я
знал Нову и жил с ней всю мою жизнь. Что касается Сириуса, то это
жемчужина мироздания. Ему уже полтора года. Несмотря на повышенную
тяжесть, он разгуливает по кораблю и без конца болтает. Мне не терпится
показать его людям Земли.

Сегодня утром я испытал необычайное волнение, заметив, что Солнце стало
приобретать ощутимые размеры. Теперь мы его видим, как бильярдный шар,
который постепенно окрашивается в желтый цвет. Я показал его Сириусу и
Нове. Я объяснил им, что это светило их нового мира, и они меня поняли.
Сириус уже бегло разговаривает, и Нова от него почти не отстает. Она
научилась говорить одновременно со своим сыном. О чудо материнства, чудо,
творцом которого стал я! У меня не было возможности пробудить всех людей
Сороры от животной апатии, однако опыт с Новой удался блестяще.

Солнце увеличивается с каждым часом. Я уже пытаюсь разглядеть в
телескоп планеты. Здесь все мне знакомо, и я легко ориентируюсь. Вот
Юпитер, Сатурн, Марс... а вот и Земля. Земля!!!

Слезы льются у меня из глаз. Нужно более года прожить на планете
обезьян, чтобы понять мои чувства... Я знаю, на Земле прошло семьсот с
лишним лет, и я не найду там ни родных, ни друзей, но я жажду увидеть,
наконец, настоящих людей.

Припав к иллюминаторам, мы смотрим на приближающуюся Землю. Уже можно
различить материки невооруженным глазом. Корабль выходит на постоянную
орбиту.

Теперь мы вращаемся вокруг моей старой родной планеты. Я вижу, как под
нами проплывают Австралия, Америка, Европа... и, наконец, Франция. Мы
обнимаемся со слезами радости.

Мы усаживаемся во второй космический катер и покидаем корабль. Все
расчеты были сделаны заранее, чтобы мы могли приземлиться на моей родине.
Надеюсь, мы сядем где-нибудь близ Парижа.

Мы вошли в атмосферу. Вступают в действие тормозящие ракеты. Нова
смотрит на меня с улыбкой. Она давно уже научилась улыбаться и... плакать.
Мой сын с сияющими от восторга глазами протягивает ручонки к иллюминатору.
Под нами Париж. Даже Эйфелева башня по-прежнему стоит на старом месте.

Я перешел на ручное управление, чтобы приземлиться как можно точнее. О
чудо техники! После семи столетий отсутствия мне удается сесть на
аэродроме Орли, правда, на самом краю поля, довольно далеко от здания
аэропорта. Но меня не могли не заметить, и нам остается лишь подождать. Я
бы не сказал, чтобы здесь было оживленное воздушное движение: может быть,
аэродром закрыт? Впрочем, нет, вон стоит один самолет. Господи, до чего же
он похож на летательные аппараты моего времени!

От зданий аэропорта отделилась автомашина и мчится по направлению к
нам. Я полностью выключаю двигатели. Меня лихорадит от нетерпения. Если бы
мои земные братья знали, какую историю я им расскажу! Наверное, сначала
мне не поверят, но у меня есть доказательства. У меня есть Нова и мой сын
Сириус.

Машина вырастает на глазах. Это закрытый фургончик довольно старой
модели: четыре колеса, мотор явно внутреннего сгорания. Все эти
подробности я отмечаю чисто машинально. Мне казалось, что такие автомобили
должны были сохраниться лишь в качестве музейных экспонатов.

По чести говоря, я к тому же надеялся на более торжественный прием.
Немного же народу явилось нас встречать! В машине, кажется, всего два
человека. Э, да я, видно, поглупел: откуда им было знать о нашем прибытии?
Но когда они узнают!..

Да, встречающих только двое. Я различаю их очень плохо, потому что
заходящее солнце отсвечивает от стекол машины, к тому же стекла грязные.
На переднем сиденье шофер и пассажир. На пассажире военная форма. Это
офицер - я уловил золотой отблеск его погон. Несомненно, сам комендант
аэропорта. Остальные, наверное, явятся за ним.

Фургончик остановился метрах в пятидесяти от нас. Я беру сына на руки и
выхожу из нашего космического катера. Нова с некоторой опаской следует за
нами. У нее испуганный вид. Но это, пройдет, и очень скоро.

Шофер вышел из машины, но встал ко мне спиной. Высокая трава на полосе,
отделяющей нас от машины, наполовину скрывает его от меня. Но вот он
открывает дверцу, чтобы выпустить пассажира. Да, я не ошибся, это офицер,
по крайней мере майор: я вижу блеск его многочисленных нашивок. Вот он
соскакивает на землю. Вот он делает несколько шагов нам навстречу, выходит
из высокой травы и предстает перед нами во весь рост. С диким воплем Нова
вырывает у меня из рук сына и мгновенно скрывается с ним в космическом
катере, а я стою, словно пригвожденный, и не могу шевельнуться, не могу
выговорить ни слова.

Передо мною... горилла."

12

Филлис и Джинн одновременно подняли склоненные над рукописью головы и
долго в молчании смотрели друг на друга.

- Потрясающая мистификация! - проговорил, наконец, Джинн, пытаясь
беспечно рассмеяться.

Но Филлис оставалась в задумчивости. Некоторые отрывки странного
рассказа взволновали ее - она уловила в них искренние нотки. Об этом она и
сообщила своему другу. Но он возразил:

- Это доказывает лишь одно: поэты есть повсюду, во всех уголках
вселенной. И шутники тоже.

Филлис снова задумалась. Возражение не казалось ей убедительным. И все
же она была вынуждена, вздохнув, согласиться:

- Ты прав, Джинн. Я тоже так думаю. Разумные люди? Люди, наделенные
мудростью? Люди, обладающие душой, умеющие мыслить? Нет, это невозможно:
тут автор перешел все границы. А жаль, право, жаль!

- Совершенно с тобой согласен, - откликнулся Джинн. - Однако нам пора
возвращаться.

Он полностью распустил парус, подставив всю его поверхность световым
потокам трех солнц. Затем он начал передвигать многочисленные рычажки
управления, ловко пользуясь всеми четырьмя руками, а Филлис энергично
потрясла волосатыми ушами, чтобы отогнать последнюю тень сомнения, вынула
пудреницу и, поскольку, порт был уже близок, легкой розовой пуховкой
припудрила свою очаровательную мордочку самки-шимпанзе.