но сегодня утром я получил несколько писем и теперь ясно вижу, что нахожусь
на краю гибели: на экспорт во всяком случае рассчитывать нечего. Если
ближайшее время не принесет перемен, если не забрезжит надежда на мир, не
будут отменены Приказы Совета и не откроются пути в Америку, то я и не знаю,
откуда ждать спасения. Вокруг меня такая тьма, словно я замурован в скале!
Так что с моей стороны просто нечестно делать вид, будто я могу обеспечить
человеку надежный заработок.
мистер Йорк.
площадке перед домом.
сады возле фабрики, возьмите его в садовники, он хорошо знает это дело.
придумаем. А теперь, друг мой, я вижу, тебя тревожит и твое собственное
положение?
бессилен, и имя Мура окончательно исчезнет из коммерческого мира, а вы
знаете, что у меня было самое искреннее желание выплатить все долги и
полностью восстановить старую фирму.
что нужно умершему.
тебя на руках были жена и дети, как у меня, я, может быть, и считал бы твое
положение безнадежным. Однако перед человеком молодым и неженатым могут
открыться особые возможности; до меня доходят толки о том, что ты
собираешься жениться то на одной девице, то на другой, но я не особенно им
верю!
слова "женитьба" не могу слышать, до того это кажется мне сейчас несбыточным
и нелепым. Любовь и супружество - излишняя роскошь, доступная только
богатым, не задумывающимся над тем, как им прожить завтрашний день; или же,
напротив - безрассудный, отчаянный шаг, последняя радость неудачника,
которому уже не подняться со дна.
хорошую жену с хорошим приданым.
нежное личико радует мой взор и сердце, а унылые, грубые, мрачные лица мне
отвратительны; меня привлекает мягкость, изящество, нежные краски, а
грубость отталкивает. Нет, на уродливой женщине я не женюсь.
привязаться к ней, и вскоре она стала бы мне ненавистна. Если жена окажется
не в моем вкусе, она найдет во мне тирана или, что еще хуже, человека чужого
и равнодушного.
нравом, но некрасивой, - неужели ты не мог бы примириться с тем, что она
скуласта, что у нее большой рот и рыжие волосы?
то, что я считаю красотой.
и мать их, вечно озабоченную, преждевременно увядшую, и, наконец,
банкротство, унижение и тяжелую борьбу за существование до конца своих дней.
продолжать этот разговор бесполезно.
в сушильнях, вон там, на поле, нет и следа сукон.
любовь не заставит тебя отказаться от твоих взглядов?
не воспользоваться случаем, если он представится? Так что жди и дождешься.
ничего не советую, но прошу тебя: не унывай, а подвернется счастливый случай
- не упусти его.
осторожно!
мне не родня, ты мне никто. Потеряешь ли ты или приобретешь состояние - не
моя печаль! Ступай-ка домой - уже пробило десять, и мисс Гортензия,
наверное, беспокоится!
лучшему. Ее луга зазеленели, холмы оделись свежим покровом, сады украсились
цветами; но жизнь в стране не улучшилась, бедняки по-прежнему бедствовали,
предприниматели вконец разорялись. Торговля в некоторых отраслях была на
грани катастрофы, ибо война все не кончалась; лилась кровь Англии,
истощалось ее богатство, и все во имя каких-то бессмысленных целей. Правда,
с Пиренейского полуострова изредка приходили известия о победах британского
оружия, но в промежутки между ними по всему миру гремела наглая похвальба
Наполеона по поводу его нескончаемых триумфов. Те, кто страдал от тягот
войны, дошли до предела терпения, находя безнадежной эту затянувшуюся войну
против, как им казалось, неодолимой силы, - одни считали ее неодолимой со
страха, другие потому, что это было им выгодно. Они требовали заключения
мира на любых условиях: люди, подобные Йорку и Муру, и тысячи других,
доведенных войной до грани банкротства, настаивали на этом с энергией
отчаяния. Они устраивали собрания, произносили речи, составляли петиции о
том, в чем видели свое единственное спасение; какой ценой будет куплен этот
благословенный мир, их вовсе не интересовало.
объединяет, то эгоизм сказывается в них с особой силой. Английский
коммерсант не является исключением из этого правила; напротив, все торговое
сословие ярко его подтверждает, ибо оно занято одной только мыслью - о
наживе; коммерсантов не волнуют никакие национальные интересы, кроме
расширения английской (то есть их собственной) торговли. Благородство,
бескорыстие, высокое чувство чести - все это давно уже умерло в их сердцах.
Если бы страной управляли только они, то правительство слишком часто
проявляло бы позорное смирение, руководствуясь, однако, не учением Христа, а
скорее внушениями Маммоны. Во время последней войны английские коммерсанты
не только стерпели бы от французского завоевателя пощечину, но даже
подставили бы ему и другую щеку; не только отдали бы Наполеону верхнее
платье, но вежливо предложили бы и сюртук, и даже жилет, если бы он этого
потребовал. Они попросили бы только разрешения оставить себе ту
принадлежность костюма, где находится карман с кошельком. В них не
заговорило бы мужество, они бы и не подумали о сопротивлении, пока
корсиканский разбойник не протянул бы руку к их драгоценному кошельку;
тогда, и только тогда, они с яростью английских бульдогов вцепятся грабителю
в горло и, не разжимая зубов, будут на нем висеть - ожесточенные и
неумолимые - до тех пор, пока не вырвут у него свое сокровище. Выступая
против войны, торговцы красноречиво говорят о своей ненависти к ней как к
дикому варварству; послушать их, так подумаешь, что они чрезвычайно гуманны
и, главное, преисполнены самых лучших чувств к своим соотечественникам.
Однако это не так. Большинство из них - люди ограниченные, черствые, не
питающие никаких добрых чувств ни к одному сословию, кроме своего
собственного, равнодушные, даже враждебные ко всем остальным представителям
рода человеческого; они считают их бесполезными и не признают за ними даже
простого права на существование; кажется, им жаль даже воздуха, которым те
дышат, и, уж конечно, они уверены, что желание низших классов пить, есть и
жить в сносных условиях просто нелепо. Все, что предпринимают другие люди,
помогая друг другу, обучая себе подобных или доставляя им радость, их не
касается; они не дают себе труда этим поинтересоваться; всякого, кто не
занимается торговлей, они обвиняют в том, что он даром ест хлеб и влачит
бесполезное существование. Не дай Боже нашей Англии превратиться в нацию
лавочников.
патриотических чувств, и знаем также, какие обстоятельства вынуждали его
сосредоточивать все свои помыслы и всю энергию на собственном преуспеянии.
Очутившись на краю гибели во второй раз в жизни, он изо всех сил боролся
против тех общественных тенденций, которые могли бы снова сбросить его вниз.
Он прилагал все усилия к тому, чтобы вызвать на севере движение против
войны, стараясь найти поддержку у людей более богатых и влиятельных, чем он
сам; правда, временами у него мелькала мысль, что от всех требований его
партии к правительству толку мало. Когда он слышал, что Бонапарт угрожает
всей Европе и вся Европа вооружается, чтобы сопротивляться ему, когда видел,