укладывал.
обидно будет. Как же это я его руками койлал? Я вам скажу, не зазорно гальюн
драить, на это еще машины нет. А вот сети трясти - зазорно, когда есть уже
на некоторых судах сететряски. Плохонькие, всего одного матроса заменяют, но
есть. Вот, скажем, в трамвае кондуктор билетики отрывает, а потом - бац! -
вместо него ящик поставили. Обидно же ему потом, что он вместо ящика стоял.
Раньше только и мыслей было - как бы с копыт не свалиться, а теперь все как
бы само делалось, а голова была на другом свете. Ничего, думаю, переживем.
Вот уже и срост подошел, толстый такой, надо его специально укладывать,
чтобы он мне порядок не нарушил, - Бог ты мой, а ведь это я уже первую бухту
скойлал. Там их еще штук шесть осталось. Или семь? Надо бы у дрифтера
спросить. Только минуты нету, чтоб вылезти. На палубе опять загорлопанили.
кричит, сразу в угол забилось, только глазенки блестят как пуговки. Глупыш,
кто же это еще. Весь сизый, с белой грудкой, концы крыльев черные. Одним
крылом прижался к переборке, а другое выставил вперед, как щит, и трепыхал
им по вожаку. Я хотел его взять - он еще пуще затрепыхался, закричал и
клюнул меня в варежку. Тогда я снял варежки и просто ладони к нему протянул.
И он пошел ко мне. Ну, ко мне-то в руки всякая тварь пойдет. Я его вытащил к
свету - одно крыло у него висело, перышки маховые сломаны, - и как
дотронешься, он сразу - кричать и клеваться.
полез, вот и запутался.
пеньку, прядины, - сюда я его и посадил, Фомку. Сразу я его Фомкой окрестил,
надо же как-нибудь назвать тварюгу, если она с людьми будет жить. Фомка уже
сообразил, что я ему не враг, улегся, как в гнездо. Я ему кинул селедину, он
поклевал чуть, но заглатывать не стал, а подтянул к себе и накрыл крылом.
Бичам полегче стало на палубе, а мне тяжелей.
А шлаги все ползли, ползли. Теперь, конечно, вся злость на вожакового,
почему медленно койлает.
заливало, - как он, сволочь, пополз кольцами, прямо на мои уложенные шлаги.
Чтоб его теперь уложить, надо же все это на палубу обратно выкинуть, иначе
запутаешься. Я их откидывал ногами, локтями, головой, а они все ползли, и я
весь спутался этими кольцами.
Погляди, сколько вожака на палубе. Хреново, Сеня. Закипнемся мы с таким
вожаковым.
глядел, как я лезу. Я высунул голову в люк и зажмурился. Такое светило
солнце. Такое море - хоть вешайся от синевы. Я сел прямо на палубу и ноги
свесил в люк. А вожака, и правда, до фени скопилось. Но мне уже плевать
было, сколько его скопилось. Очень мне хотелось смотреть на море.
силенки ему не занимать.
до колен. Ну просто - медведь в рокане.
в зеленую спину. Я его не хотел убивать. Мне все равно было. Однако - не
попал. В фальшборт она воткнулась, в обшивочную доску. Да сидя разве
размахнешься?
конечно, все видел из рубки. Дрифтер тоже молча к ней подошел и выдернул.
Смерил, на сколько она вошла.
Я ж только так сказал.
Хрущев. Все чего-нибудь да придумает. А при Хозяине-то, вспомни, порядок
был. И каждый год, к первому апреля, цены снижены... Ай-яй-яй!.. Но ты вирай
все-таки, Сеня. Помаленьку, а вирай.
Потихоньку они мне спускали шлаг за шлагом, пока я все не уложил.
меня горело и руки тряслись.
я и набегаться успевал и отдышаться. Если что и скапливалось там, на палубе,
дрифтер сам подходил помогать. Приговаривал ласково:
подволоку. Сначала шапкой коснулся, потом голову пришлось подвернуть.
Последняя бухта всего труднее шла, - их все-таки восемь оказалось, а не
семь, - я ее чуть не на четвереньках койдал. Потом концевой трос пошел -
стальной, на нем до черта было калышек*, и надо их было разгонять, и следить
еще, чтобы жилка в ладонь не вонзилась. Когда последний шлаг хлестнул в
воздухе, я уже не верил, что конец. Подержал его в руке. Нет, ничего уж к
нему больше не привязано. Конец.
обратно в трюм. Дрифтер меня под мышки выволок.
воду. Теперь-то я понял, почему вожаковые глядели часами в подволок, как
скойлают все бухты.
это красиво, черт дери. А больше мне ни о чем не думалось.
на новый поиск пошли.
к палубным идти, не хочется же "сачка" заработать, да и нечестно.
9
только повода ждал высказаться.
что-нибудь взяться.