прежде, чем мы начнем разговор, назовите, пожалуйста, ваши имя, отчество и
фамилию.
бурчания как бы не расслышал и разъяснил вполне доброжелательно, что
требование назвать имя, отчество и фамилию - это просто формальность, может
быть, излишняя, ею можно и пренебречь, но по существу хотелось бы поговорить
вот о чем.
разговоре прямо вроде бы не участвовал. Он сидел за своим столом, вникал в
какие-то бумаги - что-то читал, писал, подчеркивал, - а реплики свои выдавал
не направленно, а словно разговаривал сам с собой.
коллегу, - но мне многое понравилось. Я, конечно, не специалист, моя
профессия - архитектура. Жилые и общественные здания, клубы, дворцы культуры
- вот... Но в обком партии вызвали... Вы ведь тоже, кажется, коммунист?..
обстановка требует. Ну, если партия просит, разве я могу отказаться? Нет,
Марк Семенович, никак не могу, потому что я прежде всего солдат партии и
патриот. И вот сижу здесь. А душа, - он вздохнул тяжело и мечтательно, -
истосковалась по кульману. Впрочем, это все лирика... Так вот, мне ваша
"Лесостепь", можно сказать, даже понравилась. Местами. Очень хороший слог,
удачные описания природы, особенно ханты-мансийской тайги... Вы ведь там
были?
Муходав.
картины тяжелое. По-моему, вы немного, как бы сказать, очень сгущаете
краски...
напомнил Шубкин.
Хватит, - повторил Коротышкин, умоляюще глядя на Шубкина. - Ну зачем же нам
все время вспоминать о плохом, бередить раны, топтаться в прошлом? Надо идти
вперед, Марк Семенович. Посмотрите вокруг, какие происходят события.
Продолжается строительство Братской ГЭС, в Стерлитамаке задута новая домна,
наши коровы дают до трехсот литров молока в год, наша партия ведет
титаническую борьбу за мир во всем мире, а вы все про свои лесополосы. Ну,
ладно, если бы вы вашу "Лесосеку" для себя написали или для своих друзей, но
ведь вы же передали на Запад.
знаете, за границу не езжу. Или, может, я ездил, а вы не заметили? - спросил
он язвительно. Но Муходав, листая свои бумаги, на Шубкина не отреагировал, а
Коротышкин с ним согласился.
переправить рукопись, самому ездить не обязательно. Иностранные дипломаты и
корреспонденты, они-то ездят! И не всегда с чистыми намерениями.
активизировало свою деятельность и делает ставку на несознательную часть
нашей интеллигенции. Ищет слабое звено в нашей цепи. Не случайно ваш
фельетон опубликован в антисоветском издательстве, сотрудники которого - это
сплошь белогвардейцы, власовцы и бывшие полицаи. Которые вешали советских
людей и отправляли в газовые печи лиц еврейской национальности. И, конечно,
за ваше так называемое произведение ухватились не зря. Значит, им оно
понравилось.
сказал Шубкин.
Марк Семенович, книга антинародная. Нет, - сказал он в очевидном сомнении, -
мы пока не будем применять к вам карательных мер...
- заверил он страстно. - Для нас самое главное - спасти человека, уберечь
его от неправильных поступков. Сейчас идет бескомпромиссная идеологическая
война. Кто кого. И в этих условиях... Было бы хорошо, если бы вы обратились
в нашу печать, и мы вам в этом поможем, поможем, поможем... - Закатив
глазки, он забормотал, впавши как будто в транс и произнося слова в странной
последовательности. - Мы вам подскажем, вы нам поможете, вы напишете, мы
напечатаем, в открытой форме выразите свое отношение...
вы понимаете, что если вы не сделаете выводов, то и мы... ну что мы можем?
Марк Семенович, вы же понимаете, мы, конечно, гуманисты, но...
ни слова.
гуманности органов не понимали. Этот Шубкин написал страшную антисоветскую
вещь, опубликовал ее в эмигрантском журнале - и как же его за это не
посадить? Но они много чего не понимали. Например, того, что Шубкин, как мы
уже отметили, в районе был единственный в своем роде. Будь их десять, можно
было б одного-другого и посадить. А если посадить единственного, с кем же
тогда бороться?
Глава 4
заблуждений и испугается. И правильно надеялся. Шубкин в социалистическую
законность верил, но с очень большими оговорками. Он решил больше не писать
писем в ЦК, не распространять свои литературные опусы, не ездить в Москву,
не общаться с диссидентами и иностранцами. И стал вести себя столь примерно,
что органам нашим следовало бы радоваться и вывесить у себя его портрет как
наиболее послушного и достойного подражания гражданина. Но поскольку Шубкин
им нужен был именно в качестве диссидента, они думали, как бы его на это
дело снова подбить, и придумали. В "Долговской правде" появилась статья:
"Чем дальше в лес, тем больше дров". Там была изложена биография Шубкина,
где было отмечено то прямо, то намеками, что он еврей, нарушал советские
законы, был осужден за антисоветскую деятельность, освобожден от наказания
досрочно из гуманных соображений. И ни слова о том, что он был
реабилитирован. Зато было отмечено, что Марк Семенович урока из прошлого не
извлек, опять скатился к антисоветской деятельности, в настоящий момент
является наиболее ценным прихвостнем западных спецслужб и поставщиком
клеветы на родину, которой он обязан тем, что она его растила, кормила,
поила, одевала, обувала, дала образование и надежду на счастье.
последовать совету одного опытного московского диссидента, который объяснил
ему, что его спасение в максимальной гласности.
к себе настоящее внимание Запада, не ты их, они тебя будут бояться.
Раньше он писал письма в ЦК КПСС, в "Правду" и "Известия". Потом копии в
"Правду", "Известия". Потом в иностранные коммунистические газеты:
"Юманите", "Морнинг Стар", "Унита". А теперь очередное письмо ушло прямиком
в "Таймс", в "Нью-Йорк таймс", в "Фигаро", в "Ди Вельт" и в "Афтонбладет". И
сразу Шубкин увидел, чем отличаются эти газеты от коммунистических. Письмо
было немедленно опубликовано, причем на самых видных местах. О Шубкине
заговорили. Тексты его стали регулярно звучать в эфире. "Голос Америки",
"Немецкая волна", "Свобода" и Би-би-си передавали их с многократными
повторениями. При этом награждали Шубкина лестными эпитетами. Чем дальше,
тем более звонкими. Видный диссидент. Крупный писатель. Выдающийся
правозащитник.
решительное поведение, теперь не знали, что делать. Он стал слишком знаменит
и теперь неясно, с какой стороны к нему подступиться. Еще недавно его легко
было посадить и без особого шума. А теперь... Самого Коротышкина можно в
одну минуту снять с работы, посадить, даже расстрелять, если уж очень нужно,
и никто этого не заметит. А Шубкина? Его тронешь, и все эти голоса подымут
такой вой на всю планету, что только держись. Дело дойдет до всяких
правозащитных организаций, те обратятся к своим президентам, президенты
скажут о Шубкине Брежневу, Брежнев рассердится, вызовет Андропова, Андропов
вызовет начальника пятого управления, начальник пятого управления вызовет
начальника областного управления, тот позвонит в Долговский отдел, и чем
дело кончится для Коротышкина, еще неизвестно.
вид, что никакого Шубкина просто нет. Что Шубкину было, конечно, на руку.
Видя, что его никто не трогает, он совсем распоясался и обращался не только
в газеты, а к президентам и премьер-министрам и просто к мировой
Корнев Павел
Соломатина Татьяна
Шилова Юлия
Соломатина Татьяна
Лукьяненко Сергей
Лукин Евгений