Чтение 33–й страницы книги ~Уха из золотой рыбки~

- Ну попробуй напрячься! Что у тебя с ней связано? - чуть ли не со слезами взмолилась я. - От этого зависит, сумею я тебя отсюда вытащить или нет.

- Воротников, Воротников... А! Точно! Меня тогда папа отлупил!

- Кто? - изумилась я.

- Ну отец мой, помнишь его?

Конечно, я очень хорошо помнила Степана Ивановича. Крепкий, кряжистый мужчина, военный, полковник. Степан Иванович хорошо зарабатывал, Лика и ее мама, Нина Алексеевна, ни в чем не знали отказа. Еще полковник получал продуктовый паек и всегда радушно угощал меня сигаретами "БТ", самыми лучшими по тем временам. И колбаса у них дома водилась замечательная, не скользкая, толстая, синеватая от избытка крахмала "Останкинская", а тоненькая, нежно-розовая "Докторская" из спеццеха Микояновского мясокомбината. А еще Степан Иванович имел талоны в закрытую секцию ГУМа, где давали ондатровые шапки, финские сапоги, куртки "Аляска", немецкие трикотажные костюмы, вещи абсолютно не доступные для простых москвичей.

Я не знаю, где он работал, но, судя по имеющимся благам, Степан Иванович занимал немалый пост. Мне Ликин отец очень нравился, мы с ним даже дружили. Как только я появлялась в гостях, Степан Иванович моментально вынимал из бара бутылку коньяку и призывал:

- А ну, полутезка, садись, Ивановна, прими двадцать граммов и расскажи, как жизнь идет!

Как-то я пожаловалась, что на дворе зима, а у Кеши нет шубки. В те времена раздобыть для ребенка шубу из натуральной цигейки было редкостной удачей, искусственные, под "барашка" и "леопарда", висели повсеместно, но, скажите, какой в них толк? От двадцатиградусного московского мороза они совершенно не спасали!

Степан Иванович молча выслушал мои стенания, а на следующий день хитро улыбающаяся Лика приволокла пакет.

- На, папа велел передать.

Внутри была изумительно блестящая шубейка из черной овчинки, такой же капор и варежки из дубленой кожи.

На мою попытку отдать за одежку деньги Степан Иванович обозлился и рявкнул:

- Молчать! Носить спокойно! Не тебе куплено, мальчишке!

Еще он никогда не пускался в занудные воспоминания, чем часто грешат старики, не поучал нас, не заводил песню с рефреном: "Ох уж эта молодежь"...

Мне он вообще казался одногодком, а его грубые шутки и скабрезные анекдоты, до которых Степан Иванович был большой охотник, не раздражали. Впрочем, кое-какие из них, несмотря на пошлость, были смешными. Когда Степан Иванович умер, я очень расстроилась и воскликнула:

- Ну надо же, такой молодой!

- Папе исполнилось уже восемьдесят девять, - напомнила Лика.

Я осеклась. Действительно. Степан Иванович пережил жену, которая умерла в середине восьмидесятых, он давно вышел на пенсию.

Скончался Ликин отец года два или три тому назад, глубоким стариком, но я почему-то продолжала до конца считать полковника своим ровесником. Иногда я вспоминаю его и тогда радуюсь, что все же сумела сделать ему приятное. За несколько лет до смерти полковник со вздохом сказал:

- Эх, вот раньше-то хорошо было, каждый год катался в Крым отдыхать, а теперь никто путевку не дает.

- Фу, - сморщилась Лика, - давай я тебя в Турцию отправлю!

- На кой хрен мне турки? - возмутился Степан Иванович. - Лучше Крыма ничего нет!

- Турция тот же Крым, - не успокаивалась Лика, - только с другой стороны.

- Нет, - качал головой отец, - мне и загранпаспорт-то не дадут.

- Почему? - изумилась я.

- Слишком много знаю, - хмыкнул полковник.

- Ладно тебе, - отмахнулась Лика, - не хочешь в Турцию, вот и выдумываешь повод.

- Только в Крым, - уперся Степан Иванович.

Лика, желая сделать лучше, пыталась переубедить папу, я же поговорила кое с кем и подарила полковнику путевку в санаторий на три недели, в Абрау-Дюрсо. Полковник потом долго вспоминал об экскурсии на завод шампанских вин и в ледниковые пещеры...

- Отец тебя отлупил? - изумилась я. - Да быть такого не может!

- Один раз в жизни такое случилось, - улыбнулась Лика, - оттого и запомнилось. За Воротникова!

- За кого? - совсем потерялась я.

Лика закашлялась, было не понять, то ли она простудилась, то ли пытается скрыть таким образом подступающие к горлу слезы.

- Давняя история, я на пятом курсе была.

Прихожу домой, вхожу на кухню, а там родители обедают, радио гремит. Диктор прямо захлебывается: "Расхитители социалистической собственности, люди, подрывающие устои социализма... приговор над Воротниковым приведен в исполнение".

Лика возьми и поинтересуйся:

- Это кто такой?

- Бандит и вор, - ответил Степан Иванович, - таким не место среди нас.

- Может, у него жена есть или дочка, - заявила Лика, - представляешь, какой ужас такое услышать.

- Воровать не надо, - заявил отец.

- Все равно жестоко расстреливать человека, - гнула свое Лика.

- Воротников негодяй!

- Но он человек! Неужели тебе его не жаль?

- Хватит, - велела Нина Алексеевна, - ешьте суп.

- Кого мы воспитали, - побагровел Степан Иванович, - моя дочь оправдывает преступника!

- Он человек!

- Нет, он - мразь! Его следовало расстрелять прилюдно, чтобы другим неповадно было! - заорал отец. - Хищение в особо крупных размерах, валютные операции... Ты хоть знаешь, что ему вменяли?

- И знать не хочу, - буркнула Лика, - убивать жестоко, даже провинившихся. Чем государство лучше преступников? А тот, кто расстреливает? Он тоже убийца!

- Он соблюдает законность, - возразила Нина Алексеевна, - если не будет наказания, отбросы общества распояшутся окончательно!

- Убийца убивает убийцу! - с подростковым упорством заявила Лика. - Ваш Воротников тоже получается жертва.

И тут произошло невероятное. Отец выскочил из-за стола, схватил Лику, перегнул через свою коленку, выхватил из брюк ремень и принялся хлестать дочь, приговаривая:

- Это тебе за Воротникова, это за глупость, это за то, что споришь со старшими, это за Воротникова, за Воротникова, за Воротникова...

Но больше всего Лику поразило не то, что папа вспылил, а то, что мама не кинулась на защиту дочери. Нина Алексеевна не стала вырывать у мужа из рук ремень, она просто вышла из кухни.

Степан Иванович отпустил рыдающую Лику и уехал. Его не было дома два дня, что не удивило дочь. Отец часто отправлялся в командировки. Потом он вернулся, привез Нине Алексеевне сережки, а Лике симпатичный браслетик, и их жизнь потекла по-прежнему.

- Я так и не поняла, почему отец из-за этого Воротникова взбесился? - недоумевала сейчас Лика.

Я почувствовала, как на сердце опустилась тяжелая плита. Лика вспомнила Воротникова, только это не Лев Николаевич. Того Воротникова ведь расстреляли, Лев Николаевич просто его однофамилец.

Глава 30

Мы молча уставились друг на друга. Неожиданно мне стало душно, в воздухе, казалось, начисто отсутствует кислород. Липкая углекислота висела в крохотном помещении. Все, полнейший тупик. Я, конечно, понимаю, что Лев Николаевич Воротников, решив посадить Лику в тюрьму, сделал для этого абсолютно все и полностью преуспел. Но у меня нет никаких доказательств, и я совершенно не понимаю мотива преступления. За что? Чем Лика помешала Воротникову? Честно говоря, до прихода в СИЗО у меня в голове сложилась стройная теория: Настя собиралась замуж за Льва Николаевича, а тот был связан какими-то обязательствами с Ликой. Правда, Настя говорила Розе...

Может, он и не до зубного скрежета ненавидел Лику, но... Может, это и не так? И потом, от любви до ненависти один шаг. Мои расчеты строились на том, что Лика и Лев Николаевич были в близких отношениях, которые почему-то постарались от всех скрыть. Может, они состояли в любовной связи; у Льва Николаевича имелась жена, у Лики очередной супруг, вот и встречались тайком. Может, Воротников до сих пор любит ее и по этой причине отказывался жениться на Насте. А та придумала, как избавиться от соперницы. Настя была девушкой с буйной фантазией...

Но все мои расчеты рухнули. Лика даже не была знакома с профессором! Тупик!

- Спасибо тебе, - пробормотала Лика.

- Перестань, - пробормотала я, - пока не за что. Тычусь, словно слепой котенок, в разные стороны без особого толка.

- Очень даже есть за что, - прошелестела Лика, - хотя бы за передачу с продуктами.

Внезапно меня осенило.

- Лика!!! Кто прислал тебе посылку с конфетами "Птичье молоко"?

Подруга молчала, потом на ее лице появилось искреннее изумление:

- Так ты!

- Кто?

- Ты, Даша Васильева.

- Я? С ума сойти! Ты в этом уверена?

Лика нахмурилась:

- Конечно, наверное, я кажусь тебе психопаткой! Именно ты, большое спасибо, очень хорошая была посылка: тушенка, мыло и мои любимые конфеты.

- Почему ты решила, что это от меня?

- Издеваешься, да?

- Нет, ответь, пожалуйста.

- Ну, на посылке стоял твой обратный адрес, и записочка внутри лежала: "Кушай, целую, Даша".

- Очень уж я короткое письмо написала, тебе это не показалось странным?

- Так нельзя в передачу для заключенных никакие послания вкладывать, - спокойно возразила Лика, - большое письмо бы выбросили.

- Неужели ты не поняла, что это не мой почерк?

- Так ее не ты посылала?

- Нет.

- А кто?

- Пока не знаю. Тебя почерк не смутил?

- Нет.

- Почему?

Лика шумно вздохнула.

- Дашка, когда я в последний раз видела, как ты пишешь?

- Ну, - засомневалась я, - письмами мы не обменивались, записками тоже... Наверное, в институте, ты у меня постоянно конспекты по французской литературе перекатывала!

- Вот-вот, столько лет прошло! Да и почерк ни при чем - малява на принтере была отпечатана.

Абсолютно спокойно произнесенное ею слово "малява" ворвалось в мою голову и взорвалось там словно ракета. Господи, Лика уже начинает разговаривать, как завзятая уголовница, еще немного, и она сольется с миром, расположенным по ту сторону решетки.

Я прислонилась лбом к грязному стеклу и, еле ворочая языком, спросила:

- Квитанция цела?

- На что?

- На посылку, конечно!

- Нет.

- Как же ты ее получила?

- В колонии выдали, а как они на почте отправления забирают, понятия не имею, - обескураженно сказала Лика.

Но я решила так просто не сдаваться, утопающий хватается за соломинку, а мне предстояло уцепиться за паутинку.

- Номер отделения связи помнишь?

- Какого?

- Откуда отправили ящик. Ты на упаковку смотрела?

- Да.

- Там должен был стоять штемпель и обратный адрес.

- Адрес видела.

- Помнишь его?

- Ага.

- Говори.

- Ну... индекс забыла.

- Плевать, давай без него.

- Московская область, почтовое отделение "Рогозине", коттеджный поселок "Ложкино", участок 107, Дарье Васильевой, - выпалила Лика.

Вся кровь бросилась мне в голову.

- А штемпель? На нем что стояло?

- Мне и в голову не пришло его разглядывать, - резонно сказала Лика.

Я постаралась не расплакаться. Все, полный аут.

Глава 31

На улице шел дождь. Я вдохнула полной грудью свежий воздух и поплелась к одиноко стоящему на парковке "Пежо". Настроение было гаже некуда. Пытаясь справиться со слезами, я влезла в машину и не удержалась.

По щекам потекли соленые капли, из груди вырвались всхлипывания. Я дура, идиотка, не способная помочь Лике. Сейчас ей добавят срок, и она вообще никогда не выйдет на волю.

В окно постучали. Я открыла дверцу и увидела тетку с тетрадкой.

- Чего ревешь? - спросила она.

Я хотела было ответить: "Отстань", - но только сильнее заплакала.

- Ну-ну, - баба начала гладить меня по голове, - успокойся, все хорошо будет.

Она влезла в машину и сунула мне сигаретку.

- Ну-ко покури, перемелется, и мука будет.

- Нет, - качала я головой, окончательно проваливаясь в истерику, - все плохо, все очень плохо.

И тут, как всегда, в самый неподходящий момент ожил мобильный.

- Трубку-то возьми, - сказала тетка.

Я шмыгнула носом и прошептала:

- Ответь за меня.

- Алло, - затараторила баба, - не, не Даша, знакомая ее. Не, не может, плачет она! Где, где, у СИЗО женского! Прям слезами изошлась!

- Кто звонил? - сквозь рыдания спросила я.

- Мужик какой-то, - ответила тетка, - на, водички попей. Да не убивайся так, обойдется.

Она еще пару минут посидела возле меня, потом ушла. Я попыталась привести нервы в порядок. Хороших людей на свете больше, чем плохих. Не верите? Попробуйте зарыдать на улице и убедитесь в этом. Эх, жаль, что у меня нет с собой "Новопассита", что-то никак не могу успокоиться.

Внезапно дверь со стороны пассажирского места распахнулась, и на сиденье с кряхтеньем втиснулся Дегтярев.

- Чего случилось? - отдуваясь, спросил он.

- Ты как сюда попал? - изумилась я.

- Просто приехал, - ответил Александр Михайлович.

- Зачем?

- Почему рыдаешь?

- Откуда ты узнал?

- Неважно. Что случилось?

- Так это ты сейчас звонил? - осенило меня.

- Ага.

- Ты из-за меня бросил свою работу и примчался к СИЗО?

- Ерунда, - пробормотал полковник, - ничем особым я не занимался.